Страница 29 из 34
Видно, слова почтенных стариков глубоко тронули Мутала. Сначала он лишь изредка вмешивался в их разговор, но потом, незаметно для самого себя, заговорил горячо и страстно, как всегда говорил о будущем кишлака, о своих планах в связи с орошением земель Чукур-Сая.
Гульчехра об этом уже знала: когда только еще начали осваивать Чукур-Сай, Мутал не раз рассказывал ей о том, что даст эта долина колхозу. Он предполагал разбить здесь большой фруктовый сад и построить дом отдыха для колхозников. И вот сегодня он снова заговорил обо всем этом, горячо и взволнованно, будто делился этими мыслями впервые.
И тут Рахим-ата, видно, не без умысла вспомнил о следствии.
По правде говоря, Муталу втайне очень хотелось знать мнение этих многоопытных и простых людей. Но он сдержался и только сказал:
— Ничего, я надеюсь, справедливость восторжествует.
И стал торопливо прощаться.
Усто и мираб проводили его и Гульчехру до машины.
Мутал уже открыл было дверцу, но Усто взял его за локоть и повел в сторону, где стоял понурившись Абдурахман-мираб.
Заметив их, старик поднял голову.
— Сын мой, прости! Вся наша семья чувствует вину перед тобой, — заговорил он взволнованно.
Мутал хотел что-то сказать, но Абдурахман нахмурился:
— Я говорю о справедливости. — И кивнул в сторону Усто: — Вот он беседовал с Валиджаном, пусть скажет сам.
— Ты только не волнуйся, Мираб, — проговорил Усто и усмехнулся в свою курчавую бороду. — Я с ним так говорил, что запомнит на всю жизнь. Но сейчас речь не о том. У меня просьба, Мутал-джан: пошли ты этого глупца в нашу бригаду. Мы его тут посадим на трактор!
— А согласится он?
— Еще бы! Я уже ему сказал. Здесь живо вся дурь вылетит из головы! А может, — Усто опять усмехнулся, — и того дуролома, Султана, тоже взять?
Мысль эта пришлась по душе Муталу.
— Что ж, было бы здорово, — сказал он и крепко пожал старикам руки.
В машине его с нетерпением ждала Гульчехра.
— Что они там? — спросила, как только Мутал сел на свое место.
— Э, ничего нового!..
Однако он опять стал задумчив и молчал почти всю дорогу. И только когда машина подошла к самому краю гряды холмов и внизу, усеянный звездочками огней, простерся кишлак, он вдруг выключил мотор и тепло сказал:
— Выйдем на минуту, ханум [18].
Тихая, ласковая на ощупь, будто шерсть черного котёнка, тьма окутала все вокруг. Дневного зноя словно и не бывало. С гор тянуло прохладным ветерком.
Луна еще не взошла, и звезды, густо рассыпанные по небу, были такими яркими, крупными, близкими, что казалось: протяни руки — достанешь.
Вокруг ни звука. Но если вслушаться в тишину, хором посвистывают кузнечики.
У подножия холмов справа чернеют хлопковые поля бригады Шарофат. А слева, на самом гребне холма, едва маячат вершины деревьев. Здесь заложен яблоневый сад.
Сад пока небольшой, гектаров десять. Но это первый сад, разбитый Муталом, и оттого он дорог ему. За яблонями — тутовые деревья, пересаженные сюда с хлопковых полей. Здесь и молодые, выращенные за два года. Сейчас иные из них уже достигли высоты верблюда. В следующем году будет от них и доход.
Мутал обнял за плечи жену, спросил взволнованно:
— Ты в этом году видела сад?
Гульчехра по голосу поняла, что у него на душе. И чтобы не огорчать его, сказала неправду:
— Видела, конечно!
Он помолчал, потом заговорил тихо:
— Знаешь, два года назад, когда меня выбрали, я не думал, что смогу сделать что-нибудь на этой работе. И уж никак не ожидал, что полюблю ее…
Гульчехра нашла в темноте жесткую, в мозолях, ладонь мужа, ласково сжала:
— Почему так говоришь? Старики что-нибудь сказали тебе?
— Да нет!
— Тогда в чем же дело? Ведь только что ты был таким… окрыленным…
Мутал засмеялся:
— А сейчас на мокрую курицу похож? Нет. Грустно немного. Понял, что мог бы сделать и побольше. Главное — люди чудесные, раньше не знал…
Он не договорил — из-за деревьев у подножия холма выскользнул луч света. Машина.
— Ну, ладно, поехали!
Они едва успели сесть в свой «газик», как массивный «ЗИС-150», груженный чем-то тяжелым, медленно проехал мимо. Пройдя метров двадцать, остановился. Кто-то открыл дверцу.
— Мутал, ты? Что здесь делаешь?
— Гуляем! — Мутал усмехнулся, узнав по голосу «хозяина» — Рузимата.
— Гуляешь? А там тебя Джамалов дожидается! — крикнул Рузимат и прикусил губу: заметил Гульчехру. Подошел.
— Что ему еще от меня?
— Э, ну его! — Рузимат махнул рукой. — Я ему все рассказал. Говорю: «Сам я виноват во всем, один. Протокол подписываю и все — сажайте!»
Мутал положил руку ему на плечо.
— Больно ты расхрабрился, Рузимат.
— Да и ты героем себя не выставляй! — Рузимат дернул плечом, скинул его руку.
— Ладно, — мягче сказал Мутал. — Езжай, я уж сам решу, как быть.
Он сел за руль и тут же услышал горячий шепот Гульчехры:
— Ну чего он хочет, этот Джамалов? Я поеду с тобой.
— Незачем.
— Поеду!
— Я сказал: не поедешь!
Он думал: все-таки нужно было днем заехать к Джамалову. Задевать самолюбие человека не годится. Но где тут было успеть!
Колхоз уже несколько месяцев назад перешел на ежемесячную оплату труда, и Мутал всеми силами старался не запаздывать с выдачей денег. Это обычно удавалось, но тут как раз перед выплатой аванса в районе докопались до каких-то старинных долгов колхоза, и банк закрыл ему счет.
Сегодня Муталу, наконец, удалось все уладить и получить в банке деньги. Он отправил с ними кассира в кишлак. Но еще оставались хлопоты с получением нового комбайна. Уборка на носу, а в колхозе один комбайн, и тот старый.
Пока Мутал бегал из одного учреждения в другое, рабочий День приблизился к концу. А тут подъехала Муборак, с которой они договорились вместе посетить Шарофат. И Мутал подумал о прокуроре: «Подождет».
Теперь Джамалов сам приехал в кишлак. Не иначе, оскорбился.
Оставив жену дома, Мутал поехал в правление.
Едва он подъехал к ворота-м, позади с лязгом остановилась еще какая-то машина. Мутал обернулся: так и есть, «Волга» Латифа! И тут же из калитки напротив вышла Апа. На ней атласное платье, отливающее блеском, цветастый платок, на ногах лакированные туфли на высоком каблуке. Куда-то собралась.
Мутал не видел ее, кажется, с того времени, как приезжал следователь. Тогда она держалась непримиримо. А теперь улыбается. «Что это с ней?» — мелькнуло в голове.
— Привет, раис-ака! — будто ни в чем не бывало поздоровалась Апа. — Вы еще здесь?
— Как видите. Пока не забрали.
— Ну-у, зачем вы так, Муталджан? Разве я о том?
— А разве не о том?
Апа прикусила губу, улыбка сползла с ее широкого лица. Она хотела еще что-то сказать, но тут от ворот раздался голос Равшана:
— Приехал, Муталджан? — Он, видимо, смекнул, что за разговор начинается у Апы с председателем. — Пойдемте, вас ждут.
Подойдя к ним, он строго поглядел на Латифа:
— А ты чего глаза пялишь? Отправляйтесь по своим делам!
Латиф промолчал, потом обернулся к матери.
— Ну, нечего с ним сейчас разговаривать. Поехали!
Когда Мутал с Палваном шли по двору, Палван как бы невзначай бросил:
— Там еще телеграмма лежит. Вроде в обком вас вызывают.
«В обком? Зачем?» Но думать было некогда: на пороге своего кабинета Мутал столкнулся с Джамаловым.
Джамалов был в белом, аккуратно отглаженном кителе с форменными петлицами на воротнике. Широкие и прямые брови припорошены пылыо.
— Наконец-то, раис-ака! — Тонкие губы прокурора скривились в усмешке. — Я уже собрался ехать…
Он отступил на шаг — дал дорогу Муталу.
Не сразу поборов неловкость, Мутал вошел в кабинет и рукой указал Джамалову на диван: садитесь. Но тот не сел, остановился у стола и чуть склонил голову, приняв задумчивый вид…
Мутал помедлил, но Джамалов не начинал разговора. Тогда Мутал сказал:
18
Ханум — супруга, хозяйка.