Дорогой чести

— Зря ты, Иван, дуешься. Ерунда. Я тебе насчет Веры скажу…

— При чем здесь Вера? — проворчал Иван.

— Эх, какая ерунда, — искренне пожалел Петр о чем-то. — Приходи двадцать третьего в клуб. Вера будет.

— Ладно, — небрежно перебил его Маркушин. — Не стоит об этом разговаривать.

…Через несколько дней перед самым праздником — Днем Советской Армии — Маркушин снова отправился в рейс по той же дороге. Уже вечерело, когда он возвращался обратно. Иван торопился. Надо было успеть на праздничный вечер. Мичман, отправляя Маркушина в рейс, обещал оформить увольнение. Не опоздать бы. Пока доедешь до части, переоденешься, получишь увольнительную… Копылов этот наверно уже надраил свои солдатские сапоги и ждет не дождется увольнения. Нет, Иван нынче не будет хлопать ушами, а подойдет и так вот, серьезно и окончательно, поговорит с Верой. Не опоздать бы…

Маркушин благополучно миновал памятное место в овраге, прибавил скорость. Ветер усилился. По полю стремительно неслась поземка. И вдруг, словно нарочно, разом потускнело все вокруг. Смотровое стекло затянула серая пелена. Иван включил свет, и темнота сразу сгустилась, обступила машину со всех сторон. Свет фар увязал в рое вихрящихся снежинок.

Грузовик проскочил поле. В лесу ехать было легче. Сопровождающий, дремавший всю дорогу, встрепенулся.

— Ну, теперь скоро доедем.

— Доедешь, держи карман шире.

— А что?

Иван не ответил.

Неожиданно в светящемся облаке на дороге показался человек. Он помахал скрещенными над головой руками и, отступив в сторону, растворился в темноте.

Маркушин плавно затормозил и увидел впереди кузов стоящей грузовой машины.

— Товарищ, понимаешь, ерунда какая, — закричал кто-то, подбегая к полуоткрытой дверце кабины. Иван сразу узнал Копылова и ему почему-то стало весело.

— Загораешь? — спросил он.

Копылов тоже узнал Ивана.

— Да, конденсатор — ерунда. Поставил запасной и тоже ерунда.

— Действительно, ерунда, — рассмеялся Маркушин.

— Тут и ехать-то осталось всего ничего. У тебя нет запасного? Приедем, я верну. Выручи, а?

Иван почесал за ухом. Он только недавно получил запасной комплект, в том числе и пару конденсаторов. «То-то, брат, — про себя подумал Иван, с наслаждением любуясь невзрачным видом уставшего и промерзшего ефрейтора, — пришлось и тебе просить помощь. Так и быть, дам конденсатор, хотя мог бы и не дать».

— Надо посмотреть, — весело сказал Маркушин. Он встал на подножку и повернулся спиной к ефрейтору. — Ну-ка, княже, привстань, — обратился он к сопровождающему. Приподняв сиденье, Маркушин нащупал конденсатор — холодный, гладкий, и вдруг отдернул руку. «А что, если не дать? — мелькнула мысль. — Нету и — все! Он здесь… А я с Верой…» — подумал Иван. Шапка съехала ему на глаза, Иван потянулся поправить ее и больно прищемил сиденьем руку.

— Ух, сидишь, черт бы тебя побрал! — закричал Маркушин сопровождающему. Ожесточая себя, Иван пуще прежнего загремел инструментами. — Конденсатор, конденсатор, — ворчал он. — Головой надо думать. Нету у меня запасного. На складе запасные, а я не склад. Понял?!

Криком и руганью прикрывая свою растерянность и смущение, Маркушин опустил сиденье, сел за руль и захлопнул дверцу. Машина рванулась с места, обдав Копылова дымом, скрылась в снежном вихре.

Маркушин бешено гнал машину, словно хотел убежать от самого себя. Он понимал, что поступает гадко, и лихорадочно придумывал равные причины и отговорки, которыми можно было бы оправдать себя перед собой же. Но как бы и чем бы не убеждал себя матрос, чувство досады не уменьшалось.

— Могли бы на буксир взять, если конденсатора нет, — тихо сказал сопровождающий.

— А чего ты раньше молчал! Сидишь тут для мебели! Буксир, буксир! — заорал Маркушин и вдруг ему стало легче. Мгновенно нашелся единственно правильный выход. Иван глубоко передохнул и резко затормозил.

— Слазь! — закричал он сопровождающему и, выскочив из кабины, сбросил сиденье на снег. Конденсатор лежал на виду. Маркушин схватил его, крепко зажал в руках и, не говоря ни слова, побежал назад по дороге. Задыхаясь и падая, он бежал почти полчаса, и все-таки грузовик Копылова вырос перед ним неожиданно. Петр, засунув голову под капот, копался в моторе.

Маркушин дернул ефрейтора за полу шинели и протянул конденсатор.

Копылов повернулся и посмотрел на Ивана: от одежды матроса шел пар, на ладони протянутой руки лежал конденсатор. Ефрейтор хотел что-то сказать, но не сказал; он взял конденсатор так спокойно, словно из собственного кармана, и снова засунул голову под капот.

Маркушин с минуту виновато потоптался на месте, потом махнул рукой и побежал обратно. Еще не добежав до своей машины, он услышал позади шум мотора.

На подножке своей машины Маркушин передохнул, поглядывая назад и прислушиваясь. И когда из-за поворота показались оранжевые пятна зажженных фар, он вскочил в кабину и плавно тронул машину с места.

Не останавливаясь, он приоткрыл дверцу и еще раз посмотрел назад: грузовик Копылова шел следом. Маркушин прибавил скорость, откинулся на спинку сиденья и неожиданно запел какую-то веселую песню. Сопровождающий недоуменно посмотрел на шофера. А тот пел и пел, до хрипоты надрывая глотку. И хотя пел Маркушин плохо, но в голосе его звучала настоящая большая радость.

Владыка Арктики

Прямо с поезда, оставив чемодан в вокзальной камере хранения, я побежал в зоопарк. Волнение охватило меня, когда я увидел зеленые ворота зверинца. Минуя вольеры с жирафами и зебрами, я бежал все дальше и дальше. Смотритель зоопарка едва поспевал за мной.

— Ваш Владыка — лучший медведь нашего зоопарка, но теперь он уже не тот, каким вы подарили его нам, — задыхаясь от быстрой ходьбы, говорил он.

Но я не слушал.

…И вот я у клетки белого медведя.

— Владыка, здравствуй, друг! — взволнованно приветствую я медведя. Но он не обращает на меня внимания и продолжает горделиво расхаживать вокруг бетонного бассейна с водой.

Обидно мне стало.

— Что же ты не узнал меня, Владыка? — укоризненно сказал я и бросил медведю два яблока. Владыка с аппетитом съел гостинцы, искоса взглянул на меня и снова отвернулся. Да, не признал! А было время, когда он бежал ко мне на зов, лизал руки, ласкался. Тогда он и ходить-то не умел как следует — маленьким был, неуклюжим, беспомощным.

Служил я тогда на военном корабле…

Событие, о котором я хочу рассказать, произошло на одном из морей Северного Ледовитого океана. Это море называется Баренцевым. Баренцово море очень холодное. Недаром поморы — жители побережья Арктики — называют его студеным морем. Но студеное море никогда не замерзает; реки покрыты льдом, а по студеному морю гуляют волны. Почему? А потому, что в Баренцово море перемещаются массы теплой воды с юга, из Атлантического океана. Это теплое течение называется Гольфстрим. Гольфстрим нагревает студеное море, не дает морозу сковать его льдом, смягчает климат всего побережья Арктики.

Так вот, плыли мы однажды зимой по студеному морю мимо Новой Земли, большого скалистого острова на севере, и увидели на берегу белого медвежонка. Он сидел на самом краю обрыва и удивленно смотрел на наш корабль: что это, мол, за невиданное чудовище плывет по морю? А мы, моряки, тоже с интересом наблюдали за медвежонком. Многие из нас впервые видели живого белого медведя.

Только командиру корабля белый медведь был не в диковинку. Он улыбнулся и сказал:

— Обыкновенный медведь — владыка Арктики, гроза всех северных животных. Но этот еще совсем маленький. Наверное, его мать, медведицу, убили охотники. Вот медвежонок теперь и раздумывает, как жить дальше без матери. Есть над чем задуматься. Туго придется малышу…