Улица вдоль океана

— Слушай, а ты мне можешь объяснить: зачем тебе; например, машину водить? Кому это нужно? — В глазах бородатого заиграли смешинки.

— Как это — кому? Артели, известно, — пояснил Сергуня.

— Какой артели?

— Старательской. Мы на Ленивом ключе моем, слышал про такое? Про нас даже песню сложили: «Весна пришла — старатель на Ленивом торжествует: разут, раздет и в ус не дует.»

— Ну, насчет «разут, раздет» сомневаюсь. Мы еще в Москве о ваших заработках, наслышались.

— Так ты москвич?

— Да, из МГУ.

— Это как на русский перевести?

— Московский госуниверситет. Мы — комплексная научная экспедиция, — сказал бородатый, пряча в угольной бороде усмешку. И спросил: — Понятно?

— Непонятно, но интересно, — ответил Сергуня своей любимой присказкой. (Кто бы и когда ни бросил ему это слово «понятно», Сергуня отвечал только так.) И продолжал: — А насчет копейки ты прав — у приисковых от наших заработков слюнки текут, в рот не попадают.

— Почему же так? Ведь те и другие золото моют.

Сергуне не раз задавали этот вопрос разные попутчики, и он привык пространно отвечать на него. От частых повторов он выучил этот свой ответ назубок, так что получалось что-то вроде лекции.

— Как мыть, что мыть, для чего, мыть, — начал Сергуня. — Приисковый на окладе сидит, хоть тот же бульдозерист. Пускай у него сдельщина, пускай переработка, а все равно за положенную шкалу он в заработке не прыгнет. Тут и выгода своя конечно есть. Скажем, простой по не зависящим от него причинам — ему одинаково копейка бежит. А старатель — другой коленкор. Он вольный приноситель: принес кило металла — за кило получи, дулю с маком принес — шиш получай. Потому старатель по двадцать часов на понуре горбится. Храпанет пожрет — и по новой к родненькой бежит-спотыкается. Обоюдный интерес в полной мере соблюден. Государству золото требуется? Факт. Артельщик его дает. Артельщику копейка требуется? Факт. Он свое получает. Все на добровольных началах, по желанию трудящихся.

— Хитрая механика, — сказал бородатый — И все-таки эту лавочку когда-нибудь прикроют.

— Прикроют — назад откроют. Уже пробовали. Попробовали и смекнули: невыгодно артель побоку.

— Кто же это смекнул?

— Как кто? Государство, известно.

— А государству выгодно такие деньги платить?

Подобный вопрос тоже задавали Сергуне разные попутчики. Сергуня умел и на него ответить.

— Выгодно, раз платят. Ты вот посуди: какую нам прииск технику дает? Что в металлолом не сдали, то старателю. У него на полигонах новенькая гидравлика, драга тайгу моет, ДЭТы да катерпиллеры всякие, а старатель на своей кляче-понуре сорок процентов плана дает. Прииск — шестьдесят, а он — сорок. Вот тебе и сто получается. Так на прииске тыща лбов, а в артели Гришка, Мишка и Щипай. В артели — двадцать бичей в никаких речей. Будь я министром или кем там, я б всю Колыму на артельную ногу поставил.

Бородатый опять усмехнулся. Уж очень забавный вид был, у сидевшего на подушках претендента в министры: щеки надуты, лоб наморщен, голова задрана кверху, чтоб лучше видеть дорогу. И не шевельнет головой, как шурупами она у него привинчена.

Дорога, правда, была паршивая. Как все дороги-времянки, наскоро пробитые от центральной трассы в глубь тайги: вся, в буграх и ямах, ни столбиков, ни указательных знаков. Прыгала с сопки на сопку, заворачивала над обрывами на все сто восемьдесят градусов. То слева гранитный бок сопки, а справа крутое ущелье, то уже левая обочина опала в пропасть, а справа нависли скалы…

Сергуня вел машину на хорошей скорости. Кабина содрогалась, за спиной в кузове громыхали бочки. Отскакивали назад серые от пыли лиственницы, лохматые кусты стланика и скальные глыбы — извечное убранство сопок.

В кабину ударило вырвавшееся из-за тучки солнце. Бородатый отклонился от него к дверце, достал из кармана легкой нейлоновой куртки смятую пачку сигарет.

— Не дыми, — сказал Сергуня, упреждая дальнейшие действия бородатого. — Я курить бросил.

— А в окно можно?

— В окно валяй.

Бородатый опустил боковое стекло, закурил.

— Давно бросил? — спросил он, выдохнув дым на волю.

— Десять дней не пью, не курю. Завязал, раскрутил и во-он туда выкинул, — махнул Сергуня рукой на сопку.

Бородатый промолчал. Отвернулся, высунулся в окно и курил. Долго курил. Сергуня почувствовал, что глаза начинают слипаться: от солнышка в окне, от тепла в кабине, от бессонной ночи.

Всю ночь они мотались с предом по разным местечкам: выпрашивали порожние бочки. Выпросили тридцать штук, ровно столько, сколько требовалось сдать на прииск. Вроде они те самые, в каких получали горючее. А ихние, из-под горючего, давно пошли в дело: ими латали колоды, их приспособляли под печки. Часть растащили, другие помяли бульдозеры. Словом, бочки достали. Где так дали, где пред дал «на лапу». Тем, у кого взяли, потом тоже придется промышлять…

В общем, поспать Сергуне не пришлось. Как только вернулись, сразу погнал машину на прииск, куда уж тянуть, когда последний день месяца!

— Слушай, ты чего притих? Покалякай чего, а то меня, в сон тянет, — попросил бородатого Сергуня и тряхнул головой, разгоняя дрему.

— Что же рассказать? Далеко еще до трассы?

— Близко. Во-он за той сопчонкой. Видишь, снегом светит? Километров двадцать.

— Расскажи уж ты, а я послушаю. Я ведь новичок в ваших краях.

— Какие они мои? — хмыкнул Сергуня. — Я сюда от любопытства завеялся. Я жизнь в общей сложности люблю, а конкретно всю Россию захватить хочу, осмотреть всю. У меня знаешь какая молодость была? Никому не жить, как мое детство было. Один бич сказал: «Эх, Сергуня, пропащий ты человек!» Посмотрим. Я пить и курить бросил, чтоб доказать ему.

Вдруг Сергуня умолк — до того сам себе удивился: с чего бы это он? Никогда душу попутчикам не изливал, а тут на тебе — размололся языком! Кому это интересно? Однако бородатому было интересно.

— Без родителей рос? — спросил он.

— То-то и оно-то. Одна сестренка была, Нюрка, она и сейчас есть, — нехотя ответил Сергуня. А дальше уже не мог сдержаться, дал волю языку.

— Один тип ее бросил с ребенком. И завеялась она. Смазливая она крепко, этого не отберешь. И вот как-то на вокзале стоит один. Она к нему: «Дай полтинник» в смысле — разговор завести. Он карманы облапал, а мелочи нету. Она ему и скажи: «Ты такой же ханыга, как и я». Тот возмутился: «Я тебя в ресторан приглашаю, тогда посмотришь». И посмотрела. Представь, теперь обое на Севере. Он дочку ее на себя записал, потом пацан родился. Она мне пишет: «Эх Сергуня, у меня денег на пять «Волг» сейчас вот когда бы жить да жить, да мотор барахлит, сработался в прежней житухе.»

— Смотри, какая рокфеллерша, — сказал бородатый, приглаживая бороду. Он часто поправлял, оглаживал, забирал ее в кулак точно она ему мешала. — Что ж она тебе не отвалит на мелкие расходы.

— У меня своих навалом. — И, будто спохватясь: — Вот в отпуск поеду. «Запорожца» отхвачу, барином ездить буду. Один кореш говорил: в Грузии «Запорожцы» тучами стоят. Грузины презирают на таком колесе ездить.

— А «Волгу» почему не хочешь?

— На «Волгу» кишка тонка. А на «Запорожце» я за отпуск всю Ростовскую область рентгеном просвечу.

— Зачем же ее светить? — усмехнулся бородатый.

— Мать с отцом искать буду. В войну пропали — и концы. Мы с Нюркой щенятами были, ни черта не помним. Вроде в селе жили, а в каком — дырка в голове. Если найду, Нюрка от радости тронется.

— А ты бы запросы послал.

— И сидор ответов получишь. У меня их штук сто: «Не располагаем сведеньем.»

Впереди из-за поворота, показалась встречная машина — первая за всю дорогу. Вслед ей ползло и раздавалось в стороны широкое полотнище пыли. Сергуня сбросил газ и прижался к сопке, уступая встречной проезд над обрывом.

Встречная тоже остановилась. Парень в светлой кепочке и Сергуня разом приспустили стекла.

— Привет!

— Приветик!

Из кабины высунулась девчонка в защитной гимнастерке, крикнув: