Улица вдоль океана

— Сань, что ты?.. — осторожно спросил Завьялов, — Ведь проскочили…

Саня перестал сигналить, сказал:

— Выйдем… Тут Митя Иванов в прошлом году на ЗИЛе разбился. После того участок закрыли.

Они вышли из «газика». Дорога одним боком вжималась в сопку другим обрывалась в пропасть. Небо висело совсем близко еще ближе куском колотого сахара торчала вершина сопки. Это было самое высокое место закрытого участка трассы Дальше дорога извивами опадала к тундре.

Молча постояли на краю обрыва, молча влезли в машину. Отъезжая, Саня еще раз длинно просигналил.

Едва выскочили на равнину, к Сане вновь вернулось веселое настроение. Задымилась в зубах папироса, правая рука повисла на спинке сиденья.

— Эх, Рома, — говорил Саня, — жаль, что мы с тобой в колхоз к чукчам не проскочили! Морская охота, я тебе скажу, это вещь. Один раз я с шефом попал… Да, ты по-чукотски калякаешь?

— Нет, откуда же, — ответил Завьялов, думая о погибшем шофере Мите Иванове и о том, чем могла кончиться Санина бесшабашность.

— Ну, это — пустяк дело, — продолжал Саня, не замечая перемены в настроении Завьялова. — Лично я в два приема выучился. Первый раз, как сейчас помню…

— И хорошо чукотский знаешь? — отрешенно спросил Завьялов.

— Вопрос!.. Ты слушай, какая штука со мной в этом смысле приключилась.

Завьялов слушал, но в блокнот ничего уже не записывал, время близилось к вечеру: воздух заголубел, как бы остекленел, хотя по-прежнему был резко прозрачным. Солнце распухло и налилось густой кровью, рядом с ним появился тугой белый шар луны в ярком зеленом ободе.

— Э, никак, попутчик попался. Подхватим? — неожиданно прервал свою речь Саня и, не дожидаясь согласия Завьялова, затормозил!

Широкоскулый старик в кухлянке и торбасах подхватил с обочины меховой мешок с каким-то грузом и прытко заспешил к машине.

— Етти! — распахнув дверцу, весело поздоровался с ним по-чукотски Саня, а по-русски спросил: — Куда, батя, на рудник?

Старик часто закивал, что-то гортанно говоря и показывая на свой мешок, захлестнутый кожаной бечевкой.

— Ну, садись, садись, подвезем! — Саня вышел из машины, открыл заднюю дверцу.

Старик заулыбался, снова показывая на мешок и что-то часто-часто говоря.

— Давай, давай! — ответил ему Саня, забрасывая на заднее сиденье его мешок, потом подтолкнул туда же слегка упиравшегося старика.

«Газик» покатил дальше. Завьялов с интересом обернулся к старику.

— Далеко собрался, отец?

Старик заерзал на сиденье и, тревожно взмаргивая узкими глазами, быстро проговорил:

— Пон-пон, пон-пон!..

— А сам откуда? — Завьялов улыбнулся, хотя уже понял, что спутник не знает русского.

— Пон-пон, пон-пон!.. — опять заерзал старик, страдальчески морщась и тыча рукой в мешок.

— Пастух он, тут где-то оленье стадо ходит, — объяснил Завьялову Саня. Стадо в этих местах он видел недели две назад, когда возил на рудник Ивана Андреевича.

— А что такое пон-пон? — спросил его Завьялов.

— Гроб по-ихнему, — не задумываясь, ответил Саня. Чукотского языка он, конечно, не знал, но слово показалось ему знакомым. Похоже, его часто повторяли у гроба трагически погибшего на морской охоте бригадира зверобоев.

Завьялов снова обернулся к старику. Тот сидел, присмирев, скорбно сморщив скуластое лицо, а в уголках его щелистых глаз висело по слезинке.

— Да-а… — вздохнул Завьялов, сочувствуя горю старика.

Саня тоже вздохнул, потом сказал:

— Они раньше как покойников хоронили? В сопку отвезут без всякого гроба, камнями приложат — и с приветом!.. Теперь, вишь, он гроб едет заказывать… в землю стали. Это, я тебе замечу, тоже пока слабо описано. — Саня поднес ко рту пачку «Беломора» и, встряхнув ее, ловко выхватил папиросу.

— Папьи-ро-са!.. — оживился вдруг старик и быстро заговорил, указывая рукой то на себя, то на Саню… — Папьироса пон-пон, пон-пон папьироса!..

— Верно, батя, закури, тоску придавишь. — Саня подал старику «беломорину» и поднес ему огонек зажигалки.

Старик запыхал папиросой, заулыбался, закивал головой и вдруг стал быстро развязывать мешок. Он вытащил из него крепенький гриб на белой прямой ножке, протянул его Сане, говоря:

— Пон-пон папьироса, папьироса пон-пон!..

Внезапно Саня все понял. Лицо его затянуло краской. Но отступить и признаться он уже не мог, и потому на недоуменный взгляд Завьялова он небрежно ответил:

— Знакомым на рудник грибы везет… чтоб с гробом помогли, — И обернулся к старику: — Ясно, батя, скоро прибудем: Тут десяток километров осталось…

В поселок горняков въехали во втором часу ночи. Было так же светло, как и днем. Солнце еще не садилось, но все же намного продвинулось к земле, оставив луну одиноко висеть посреди неба. Людей на улицах не было — спали. Саня подвел «газик» к Дому приезжих.

— Прощай, Саня. — Завьялов тряс ему руку. — Ты не представляешь, как я рад нашему знакомству…

— Почему прощай? — удивился Саня, — Вернешься в Пургу, сразу ко мне топай. У меня приземлишься.

— Хорошо бы, но я прямо отсюда в соседний район поеду — ответил Завьялов и неожиданно предложил: — Может, мне старика с собой на ночлег пригласить?

— Не-е, — протянул Саня. — Тут полно его знакомых… Я подброшу…

Они еще раз потрясли друг другу руки, и Завьялов исчез за дверью скромного, низенького Дома приезжих.

Саня отворил заднюю дверцу. Старик мирно дремал, забившись в угол машины.

— Слышь, батя… — растормошил его Саня, — Такая, понимаешь, осечка вышла… Магазин в данное время закрыт, а курева у меня всего две пачки. Держи, — Саня сунул старику две пачки «Беломора»…

— Папьироса!.. — обрадованно заулыбался старик и начал развязывать мешок, приговаривая: — Пон-пон папьироса… папьироса пон-пон!..

— На кой мне грибы, — отмахнулся Саня, отодвигая от себя мешок с грибами, и строго добавил: — А Ивану Андреевичу я скажу, пусть разберется, почему колхоз куревом бригады не снабжает. Что за манера — на трассе выменивать?

Старик одобрительно кивал, пряча за пазуху пачки, — Ладно, батя, порулим назад, — сказал Саня, берясь за руль. Дома он нашел среди Зининых учебников русско-чукотский словарь. Гриб по-чукотски назывался «пон-пон», а гроб — «поналыечгин»…

— «Похоже, потому и спутал», — подумал Саня, но огорчаться по поводу дорожного недоразумения не стал. Вскоре он и вовсе забыл о встрече с Завьяловым.

А через два года Саня получил по почте заказную бандероль В ней оказалась новенькая, пахнущая типографской краской книга. Книга называлась «Северные дороги, северные встречи» и на оборотной стороне обложки шариковой ручкой было написано: «Другу Сане от сердца. Если обнаружишь неточности — напиши, в переиздании учту. Роман Завьялов».

Вечером Саня лежал на кровати, читал книгу и хохотал до колик в животе. В другой комнате прибежавшая с работы Зина складывала в портфель книжки — собиралась в вечернюю школу.

— Ох, не могу!.. Ох, пон-пон!.. — заходился смехом Саня, прерывая чтение. — Ох, умора!..

— Ты чего это? — заглянула в комнату Зина.

— Ох, ничего!.. — хохотал Саня, — Ох, беги в школу… опоздаешь!

Дочитав, Саня спрятал книгу под матрац, чтоб не попалась на глаза Зине.

А еще недели через две Зина вернулась раньше обычного из детсада, где работала воспитательницей, стала, подбоченясь, у порога и с каменной твердостью спросила:

— Ну-ка, ответь мне, кто я тебе такая?..

— Как кто? — опешил Саня. — Сестра, конечно. Сестричка родная…

— А в книжке что? — возмутилась Зина, выхватывая из-за борта полушубка книжку «Северные дороги, северные встречи».

— В какой книжке? Сроду не видел. Ты где взяла?.. — попробовал искрение удивиться Саня.

— Трепач несчастный!.. Да ее вся Пурга читает! Теперь про меня думают, что я твоя жена… — Зина швырнула в Саню книжкой и заплакала, припав лицом к стене. Плача, она приговаривала! — В общежитие уйду!.. Стыд какой!.. Завтра же уйду!..

…В кабинет к Ивану Андреевичу Саня входил не слышно, изобразив на лице великое раскаяние.