Марш Акпарса

Айвика ничего не знала про русского царя и не могла понять, хорошо ли, плохо ли будет, если он умрет в гостях у Аказа, кото­рого она очень уважала.

Разгромив крымцев, русская рать двинулась на Казань без­боязненно. От Коломны до реки Суры сторожевой, царский и полк левой руки сделали всего пятнадцать переходов. Войска шли неслыханно быстро.

Впереди для разведывания пути шел легкоконный ертаул-полк с посошной ратью, которая смотрела за исправностью мостов, гатей и дорог. Ертаулом командовали князья Юрий Шемякин да Федор Проскуров. Посошная рать отдана под руку Терешки Ендагурова. Пришло на старости лет Терешке повышение, хоть какой ни есть, а все-таки воевода.

Думали ертаульцы первыми прийти на место встречи. Но их около Сарваева городища уже ждал князь Курбский с полком пра­вой руки, Иван Мстиславский с большим полком да Иван Пронский с передовым...

Воины князя Курбского уже отдохнули.

На другой день к вечеру подошли полки царский, сторожевой и левой руки. Все луга и лес в развилке Суры и Иксы заполнили

войска. Никогда люди рода Сарвая не видели столько воинов. Вышли на большую поляну, надеясь увидеть царя, но им сказали, что царь утомился в пути и сейчас в шатре...

Когда царь проснулся, солнце было уже высоко. Он сбросил с себя одеяло, встал со скрипучей походной кровати.

Вскочил и Адашев, стал спешно одеваться.

—    Сходи, позови большого воеводу, погляди, что в полках делается. Иди, иди — я оденусь сам.

Царь сунул ноги в теплые, обшитые сафьяном туфли, зашел за занавеску, умылся над медным тазом и тихо стал одеваться. Пойдя в поход, царь, по совету Сильвестра, уподоблялся простому ратнику: слуг около себя близко не держал, все делал сам или с помощью Алексея Адашева. Питался так же скудно, как и рат­ники, порой прямо из общего котла.

Войско знало об этом, царя всюду хвалили, это льстило Ивану, но он сам не знал, долго ли выдержит эту постную скудную жизнь.

В шатер вошел Владимир Андреевич Старицкий. В этом по­ходе он шел за большого воеводу.

—    По-доброму ли спалось, великий государь?—спросил Вла­димир Андреевич, кланяясь.

—    Сколь раз говорю тебе: теперь я не великий государь, теперь я твой полковой воевода. И на твоем месте меня наказывать дол­жно за лежебокость. А отчего бы мне не по-доброму спалось? Забот ноне нет никаких, все заботы на тебе. Полк мой дошел до места в справности...

Старицкий за время похода привык к таким разговорам с царем. Каждый раз начиналось так: «Я теперь в твоей власти, повелевай — буду повиноваться», а потом сразу забывал об этом. Так и сейчас.

—    А другие полки скоро ли придут, како мыслишь, большой воевода?

—    Да наперед нас уже здесь. Полку правой руки тяжко дос­талось— вся дорога была безлюдна, гладу натерпелись. Добро хоть черемиса ласково встретила и напоила, и накормила, и обо­грела.

Радость хлынула в сердце Ивана. Народ земли, через которую ранее русские воины проходили осторожно, с оружием наготове, сейчас ласкает и обогревает московских ратников. Значит, не­даром отдано столько внимания черемисскому краю, значит, забо­ты о дружбе не были напрасными.

В шатер вошел Алексей Адашев и объявил:

—    Воеводы собрались, великий государь. Может, сюда по­звать? Черемисский князь Акубей со своими людьми челом тебе бьет.

—     Зови его, Алеша, зови

—     А воеводы, великий государь?—воскликнул Старицкий.

—     Брат мой, Володимир Андреич, я только что говорил тебе: я полковой воевода. С какой стати ко мне все воинство звать? Ты иди и думай. А потом мне расскажешь.

Большой воевода вышел из шатра и про себя выругался.

Аказ, Янгин, Магметка Бузубов и Сарвай с десятью стари­ками вошли в шатер. Сарвай по наставлению Аказа держал на протянутых руках полотенце. На белом, как снег, полотне стояла деревянная тарелка с высокой горкой блинов — коман мелна. Ста­рик подошел к царю и начал говорить:

— От нашем земля... От нашем люди возьми этот...— Сарвай замялся и по-черемисски сказал Аказу:—Эй, Аказ, как сказать по- русски «душевно сделанный хлеб», я совсем забыл.

—     Он говорит, великий государь,—перевел Аказ,—что этот хлеб народ наш дарит тебе от души и благодарит за милости, которые ты дал людям.

Иван подошел к Сарваю отщипнул от блина небольшой ку­сочек, съел. Адашев принял дар, отнес в сторону.

—     Скажи, Аказ, спасибо твоим людям за доброходство ко мне и ласку.— Царь снова сел в кресло и спросил:—А кто сей старец?

—     Это Сарвай, старший над людьми, которые на этой реке живут.

—     Скажи, дед, одолеем мы Казань?—спросил Иван, обра­щаясь к Сарваю.

Старик выслушал, склонил голову сперва в одну сторону, по­том в другую, сказал неторопливо:

—     Не зря старые люди говорили: народ плюнет — озеро будет. Вся сила в народе. Ты своими людьми больно силен — видели мы, как велика твоя рать. Но теперь станешь вдвое сильнее, потому как и наш народ, и чувашские люди, и мордва к тебе на подмогу пришли. Иди смело — Казань у твоих ног будет.

—     Алеша,— сказал царь, обращаясь к Адашеву.— Одари этого старца золотом.

—     Нет, нет, не возьму.— Сарвай замахал руками, когда Адашев поднес ему деньги.— Я не за деньги хлеб тебе давал. От души.

—     Я не за хлеб, я тоже от души,— сказал Иван. Повелев одарить людей Сарвая одеждой и деньгами, царь отпустил их, Адашеву сказал:

—     Володимиру Андреичу передай: семнадцатый стан делать на Цивили.

Около полудня рать двинулась в дальний поход от берегов Суры к берегам Свияги. В главной колонне шли ертаул-полк, полки царский, передовой, большой и сторожевой. На одной ли­нии с царским полком версты по четыре в стороны шли полка правой и левой руки.

Шестнадцатый стан на реке Якле был короток. Зато когда рать достигла Цивили, было указано осесть накрепко.

Топейке Аказ велел ехать в илем Янгина, найти в лесу са­мое красивое место и готовить большой пир. На пир звать всех черемисов, чувашей и мордву с подарками. Велено Топейке де­нег, мяса, муки и пива не жалеть, запасти столько, чтобы хва­тило всем.

Топейка разогнал своих помощников по всем ближним и даль­ним илемам с вестью: русский царь придет, чтобы шли все лю­ди в илем Янгина и чтобы несли с собой богатое угощение.

Пока те носились по илемам, Топейка такое место нашел, будто нарочно для пира созданное. Поляна ровная, как стол, длин­ная, как черемисская песня. С левой стороны чистый березовый лес, с правой — река с ивняком да орешником по берегам. Впе­реди дубняк, сзади поляны овраг, там костры можно жечь — мясо жарить. Топейка сам сделал длинные столы на поляне и  стал ждать гостей.

Сегодня рано утром повел на реку поить коня. Спустился к воде, видит: девушка стоит по колени в воде, набок склонилась — волосы мокрые отжимает. Залюбовался Топейка — уж больно стройна. Чья такая, хотелось бы знать? Утреннее солнце своим светом озолотило девичье тело. Крутые бедра сверкающими блесками усыпаны. От воды искры по коже так и мечутся. Вдруг повернулась девушка в его сторону — да это же сиротка Айвика, воспитанница Аказова. Все время грязной малышкой была, когда выросла?

—     Это ты, Айвика?—крикнул Топейка.

Девчонка ойкнула, прикрыла грудь скрещенными руками, выскочила на берег, замелькала в кустах ее белая рубашка.

—     Как ты сюда попала?— спросил Топейка, подходя, когда Айвика оделась.

—     С Шемкувой пришла,— смущенно ответила та и спрятала лицо в платок.

—     Эта старая карга здесь?

— Она в илем пошла,— ответила Айвика и взглянула на Топейку ласково-ласково.

Пьет конь воду, от морды идут по реке круги, а Топейка не может взгляда от девушки оторвать. «Старый вонючий хорек,— думает он про себя,— сколько раз рядом проходил, не замечал, ка­кие добрые и приветливые глаза у нее».

—     Ты знаешь, у Янгина свадьба завтра.

—     Знаю,— ответила Айвика.— Какая Овати счастливая.— Девушка сразу погрустнела.

—     Я все думал, кого на пиру мне рядом посадить?— Топейка перекинул повод на спину коня.— Может, ты со мной сядешь?