Марш Акпарса

Курбский сердечно поздоровался с Аказом, сказал:

—     Ну, друг мой, не чаял до тебя добраться. Народу твоему скажи от всех нас великое спасибо. Скажи: мы их не объедим. Уплатим за все.

Аказ перевел слова князя подошедшим черемисам. За всех ответил Сарвай:

—     Деньги будешь давать — обидишь. С гостя денег не берут.

Князь, выслушав перевод, низко поклонился, сказал:

—     За столь великое гостеприимство поклон вам земной.

Наевшись, ратники свалились кто где, уснули. Воевода тре­вожить их не стал. Он и сам еле держался на ногах. Шутка сказать, последнюю неделю шли, почти не спавши.

Нуженал опустел.

Почти все черемисы ушли в Аказово войско, их работа легла на женские плечи.

Женщины дома почти не живут: то работают в поле, то ходят добывать бортяной мед, то зверя промышлять. Иные на реке рыбачат.

В Аказовом дому тишина, запустение. Живет здесь Эрви в одиночестве — муж из Свияжска вестей не шлет. Видно, и вправду разлюбил ее Аказ. И стала Эрви собираться к старой колдунье.

Шемкува целыми днями ищет травы, вечерами сидит в ста­ром кудо у костра и варит приворотное зелье. А кому его пить? Мужики все на войну ушли, бабы — в лесу, на охоте. И киснут зелья в глиняных горшочках на самой дальней полке.

Работать Шемкува не хочет. Бедная сиротка Айвика теперь у нее живет, еду готовит и побои терпит. Намучится за день, ве­чером забьется под нары на тряпье и спит.

Сегодня для Айвики день был особенно труден. Заставила ее старуха молоть на ручном жернове муку, два раза била за то, что не вовремя подала еду. Вечером Айвика юркнула под нары и только начала засыпать, как вдруг человек в кудо вошел. Ай­вика по голосу узнала — Эрви.

Шемкува удивленно смотрит на гостью, думает. Знает, что Эрви ненавидит ее, и только великая нужда привела сюда эту гордячку. Эрви присела на край лавки, не знает, с чего начать разговор. Зато Шемкува знает:

—     От мужа вестей долго нет?

—     Нет,— тихо отвечает Эрви.

—     А другим женам есть?

—     Другим есть.

—     Может, Аказ полюбил другую?

—     Наверно.

—     Колдовать надо?

—     Если можешь.

Шемкува, кряхтя, встала на лавку и взяла с верхней полки горшочки со снадобьями. Один из них поставила на горячие угли и, когда снадобье разогрелось, бросила туда щепоть растертых сухих трав. Потом долго шептала над горшочком.

Отдавая снадобье Эрви, сказала:

—     Поезжай к мужу и после захода солнца, когда будет ужи­нать, вливай по две ложки в еду. Через неделю он не сможет без тебя жить и дня.

—     Спасибо тебе, проси чего хочешь. Может, шкурку лисы, может, мяса, может, зерна?

—     Это все у меня есть. Ты отдай мне сиротку Айвику. Насов­сем отдай.

—     Она и так у тебя живет.

—     Бежать хочет.

—     Скажи: пусть тебе служит.

Эрви шагнула к выходу, но дверь распахнулась — и навстречу ей вошел высокий мужчина.

—     Салям алейкум, женщины!

—     Входи с миром, садись,— Шемкува угодливо расстелила на нары лучшие шкуры, усадила гостя. Человек глянул на Эрви, сказал:

—     Это жена Акубея?

—     Да, почтенный. Это— Эрви.

—     Сам пророк послал ее сюда. Она мне нужна. Я буду говорить устами Сююмбике.

—     Как поживает царица?—спросила Эрви.

—     Великое горе постигло ее. Она в Москве, в плену у русского царя Ивана.

—     О-ей!—воскликнула Эрви.—За что аллах покарал ее? Несчастная!

—     Не говори так. Где бы ни была мудрейшая Сююмбике — она всюду царица! Она рождена повелевать, и до самой смерти ее слова будут священны для всех, кто верит в аллаха. И для тебя — тоже.

—     Слушаю тебя, почтенный.

—     Зови меня мурза Чалкун.— Мурза поглядел на Эрви и нео­жиданно сказал:—А твой муж напрасно бросил тебя. Ты кра­сива, как луна в девятый день рождения.

—     Он не бросил. Он вернется...

—     Не криви душой, Эрви. Я все знаю. Твой муж скоро женит­ся на нечестивой русской женщине и не приедет к тебе.— Мурза подвинулся ближе к Эрви, заговорил тише:— Знаешь, кто винов­ник твоего горя? Русский царь Иван.

—     Царь... Иван?

—     Пусть покарает меня аллах, если я лгу. Эта русская девка жила здесь, и Аказ не женился на ней. Он об этом и не думал даже. Но когда он ходил с посольством в Москву, царь приказал ему, чтобы он взял в жены русскую, а свою жену бросил. И Аказ не ослушается царя. Сидишь ты в своем кудо и ничего не знаешь. Сююмбике послала меня помочь тебе.

—     Мне... помочь?..

—     Она велела передать тебе этот перстень. В нем яд.

—     Надо отравить эту русскую?

—     Какая польза? Отравишь одну — царь заставит жениться на другой. Надо отравить царя!

—     Но царь в Москве!

—     Стало известно, что Иван со своей ратью скоро будет в Свияжске и заедет в гости к Аказу. Никто, кроме тебя, не смо­жет сделать это. Если царь Иван умрет, его войско не пойдет на Казань, Сююмбике вернется из плена и сделает все, чтобы Аказ был только твоим. Ну?

—     Нет, мурза. Я не возьму яд. Моя любовь к Аказу велика, но мой народ я люблю больше. Если царь умрет от яда, русские затопят кровью мою землю. Разве я могу послать на гибель лю­дей моей земли?

—     Тогда Аказ узнает все,— взвизгнула Шемкува,— узнает про Коран, про Булата, про клятву!

—     И народ, который ты так любишь, выгонит тебя из родных мест,— мрачно сказал мурза.

—     Так же, как они когда-то выгнали меня.

—     Пусть!— твердо произнесла Эрви.— Только свой яд спрячь подальше.

—     Ты долго жила рядом с Сююмбике и не научилась бороться за свое счастье. На, бери!

—     Зачем ее уговаривать?—подняв вверх костлявые руки,  кричала Шемкува.— Давай яд мне! Я сумею сделать все, что на­до, без нее. А ей все равно конец!— Шемкува выхватила у мурзы перстень и, подскочив к Эрви, крикнула:— Знай, несчастная: я иду к людям, я иду к Аказу! Я всем расскажу про твои грехи, и горе тебе, клятвопреступница! — Шемкува бросилась к выходу, но Эрви схватила ее за руку и, разжав ладонь старухи, взяла перстень.

—     Дай сюда.

—     Давно бы так!

—     От своей судьбы не уйти. Иди, мурза, к Сююмбике и скажи ей, что она не сможет упрекнуть Эрви. Я сделаю все как надо.

—     У русских обычай есть: жена хозяина подносит гостю пер­вую чарку. Ты брось яд в вино и подай царю, ведь ты хозяйка. Через неделю он умрет, и никто не узнает про твою вину.— Мурза похлопал Эрви по спине.

Помолчали все немного.

—     Я сделаю все как надо,— не глядя на мурзу, спокойно от­ветила Эрви.— Я решила.

—     Да поможет тебе аллах,— бросил мурза вслед уходящей Эрви.

—    Я ей не верю, мурза,— буркнула Шемкува, когда Эрви вышла.

—    Я тоже,— сказал Чапкун.— Ты следи за ней.

—    Ты и мне яду дай. Если она побоится, это сделаю я.

—    Ты сама и все твои люди тайно говорите каждому череми- сину, что русские хотят вырубить все священные их рощи и зас­тавить всех вас поклоняться матери русского бога. И еще скажи, что новый хан Казани Эддин-Гирей, Да будет священно его имя, обещал каждому, кто уйдет от русского войска, двадцать золотых монет и коня. Кто придет в Казань с ружьем, полученным от русских, тот получит еще десять золотых монет, а ружье оста­нется ему для охоты. И десять лет никто не будет брать ясак с того, кто будет служить Эддин-Гирею. И еще говорите черемисам: Казань сильна. Напомните им, что русские много раз приходили сюда и всегда уходили обратно. Так будет и теперь. И тогда горе тем, кто предаст нас! Я сам приведу сюда своих воинов и не ос­тавлю здесь и праха изменников.

—    Скажи великой царице, что она шлет ко мне только угрозы. Что я могу сделать, если бедна?

Чапкун вынул из-за пояса кисет и положил на нары.

—    Возьми и давай каждому по монете. Остальное потом. Дер­жи отраву. Помни: меня здесь не было,— сказал Чапкун и, не прощаясь, вышел...