Марш Акпарса

У царицы Санька прослужил семь лет, государыню свою очень любил, и она часто доверяла ему свои горести и тайны. Но семнадцатилетнего Саньку держать у царицы стало неудобно, и Ва­силий Иванович взял его в постельничии. Ныне Санька сестру свою Ирину из монастыря взял, и живет она у бабушки Ольги в дедовых хоромах. Санька кормит их и всячески им помогает. Дай государь, помня дедовы заслуги, бабушке и внучке благоволит.

Сегодня ужин у государя что-то затянулся. Причиной тому — послы из Рима. Велено постели готовить не в шатре, а в башне, и он, изготовив все, ждет.

Загремели ступеньки. Санька распахнул дверь, впустил госу­даря, поставил рындов у дверей и начал раздевать князя. Василий Иванович хмелен, но не сильно. Позволил снять только ферязь, остался в сорочке, расшитой по рукавам и ворогнику шелком. Воротник стоячий из бархата отстегнуть тоже не позволил. Сев на кровать, спросил:

—    Саня, тебе брить кого-нибудь приходилось?

—    Нет, великий государь. Но дело немудреное, видывал.

Василий потянул Саньку к себе и тихо сказал:

—    Тайно сбегай к Шигалею, спроси у него бритву.

Санька, не задумываясь, выскочил из башни и скоро вернулся с бритвой и котелком теплой воды.

—    Бороду долой!—тяжело дыша, рубанул князь

Санька в испуге схватился за свою бородку.

—    Да не твою — мою!

У Саньки задрожали руки. Уж не с ума ли свихнулся великий князь? Санька, ничего не понимая, глядел на Василия Ивановича.

—    Ты што глаза пялишь? Сказано: бороду долой! Делай!

Санька обмакнул пальцы в котелок и начал мочить княжью

бороду.

Через полчаса с великими мучениями и бранью дело было закончено. Государь хоть и стал похож на немчина, но казался моложе, красивее и добрее. Санька вынул из чехла зеркало и по­дал великому князю. Тот оглядел свое лицо и, перекрестившись, начал умываться из тазика, поданного Санькой. Умывшись, подо­звал Саньку ближе и тихо повелел:

—    Бороду отсеченную собери и заверни в малый плат. Пойди и шатер князя Глинского и отдай княжне. Жди ее повелений. Ступай.

Княжна Елена, развернув плат, посветлела лицом и сказала:

—     Жди меня тут.

Скоро она вышла в мужской ферязи—длиннополом кафтане с воротником выше головы и шапке.

Когда княжна вошла к государю, он сказал Саньке:

—     Спать нынче не будем. Иди в сенцы к рындам, без моего зова не входи и ко мне никого не допускай.

И только туг Санька понял все. Он вышел в сенцы. До боли в сердце ему стало жаль царицу. Он понял, что над Соломонией на­чали сгущаться тучи черной измены и опасности.

Утром царь был хмур и сказал Саньке:

—     Нехороший сон мы видели с тобой, Саня, минувшей ночью.

Санька сразу понял намек государя и ответил:

—Я уж и забыл его вовсе. Из головы вон.

—     Легко сказать,— со вздохом произнес Василий.— Сон он, вроде бы и сон, а бороды-то всамделе нету.

—     Бороды нет,— согласился постельничий.

—     Что люди скажут, Саня?

—     Воля государя от бога, и кому осуждать ее? Борода — грех невелик. Не было бы больше.

Государь испытующе поглядел на Саньку и ничего не сказал.

Завтракал государь в лесу на большой поляне, куда перенесли его шатер. После завтрака сразу началась охота. Окружив лес огромным кольцом, загонщики сутки сторожили зверя. Как только появился великий князь, они с улюлюканием стали сжимать круг, чтобы выгнать зверя прямо на охотников, которые шли поодаль. Первая попытка была неудачна. Зверю удалось проскользнуть меж загонщиков, и он ушел. По свежим следам началась погоня, а государь с ханом и князьями вернулись к шатру.

Рынды вынесли из шатра кресло, государь сел. Василий начал рассказывать, как римского посла чуть не до смерти перепугал заяц, другие прибавляли всякие подробности, и все раскатисто хохотали. Никто не заметил, как на край поляны выскочил огром­ный медведь. Он на мгновение остановился, но выбора не было, сзади шли загонщики, и зверь направился к шатрам. Первым медведя заметил стольник и крикнул:

—     Глядите, зверь!

Все обернулись. Михайло Глинский выхватил саблю, бросил­ся через поляну наперерез зверю. Оттого, что медведь неожиданно поднялся на задние лапы, князь растерялся и ударил плохо. Сабля чуть рассекла зверю лапу, и он, разъяренный, ухватил Глинского за плечи и голову, стал пригибать его к земле. Князь не мог пустить в ход оружие. Сопротивляясь могучей силе зверя, оперся на саблю, которая под нажимом медленно уходила в землю.

—     Ну, что стоите?—крикнул государь.— Спасайте Глинского!

Хан Шигалей схватил пищаль, но Василий крикнул:

—             Не смей стрелять! Ты князя убьешь!

И верно: теперь человек и зверь упали на землю и боролись, каждый миг изменяя положение.

—             В ножи его!—крикнул Василий, но было уже поздно. До зверя не менее ста шагов, пока добегут...

И тут вперед выскочил Аказ. Он мгновенно выхватил лук, на­ложил стрелу, прицелился и спустил тетиву. Медведь взревел, обмяк и выпустил князя из своих объятий. Когда к месту схватки подбежал хан, стражники и Аказ, зверь был уже мертв. Стрела вошла под левую лопатку и остановилась в сердце зверя. Глин­ский, окровавленный, стоял на коленях и все никак не мог под­няться.

—             Ко мне в шатер его. Обмыть и перевязать,—приказал по­дошедший государь.

Он взглянул на медведя, потом вытащил стрелу.

—             Подойди сюда, молодец,— сказал Василий Иванович Ака- зу.— Если бы не твоя стрела, князю бы несдобровать. Стрелок го­раздый ты! Таких еще не видывал я,— разглядывая рану, восхи­щенно говорил князь.— Где так стрелять научился?

—             Охотник я,— скромно ответил Аказ.

—             За то, что спас князя Михайлу, жалую тебя сотником к хану Шигалею в полк. Ивашку Булаева сменим. Ему, старому, нора на покой.

—             Спасибо, великий государь.— Аказ поклонился.—Про плохое, что говорил вчера, не думай. Криводушных у нас в роду еще не было.

—             Ну вот и слава богу. Служи. Отныне Стрелком гораздым буду называть тебя.

Возвращались в Москву с песнями. Ловчие ехали впереди и невсело пели:

Одари нас щедро, царь.

Православный государь.

Не рублем-полтнною.

А полушкой-гривною.

Аказ и хан ехали рядом. Аказ сказал хану тихо:

—             Государь племянницу Глинского любит.

—             Твои уста говорят глупость. Государь женат,— и хан искоса поглядел на Аказа.

—             Я не лгу. Ночью, к лошадям ходил и видел, как она прошла и башню государя и обратно не вернулась.

—             У тебя зоркие глаза. Сердце медведя увидел—это хорошо. А племянницу князя ты не мог видеть. Ведь ночь была. Темно. Уразумел?

8!

Аказ, хитро улыбнувшись, кивнул головой...

(I Марш Акпарса

Спустя неделю великий князь нашел в крестовой палате бу­мажный свиток. Развернул, увидел две картинки. На одной на­малеваны степные люди с бородами, на другой еретики с голыми скулами. Под картинками полууставом написано: «Вот правые одесную Христа стоят с бородами, а все басурманы и еретики обритые, словно коты али псы. Один козел и то сам себя лишил жизни, когда ему в поруганье отрезали бороду. Вот неразумное животное умеет волосы свои беречь лучше брадобрейцев». И внизу был изображен козел без бороды, который больно смахивал на государя.

Василий Иванович порвал свиток на мелкие кусочки, бросил в печку.

— Ну, погодите, я вам ужо дам козла!

ЦАРИЦА-ЧЕРНИЦА

Сушь великая и зной пришли в это лето на землю. Как выпал дождик в канун царской охоты, и с тех пор хоть бы капелька упала на жаждущие поля! На исходе второй месяц лета, а на небесах ни единого облачка. Посевы в полях выгорели и погибли, высохли речки, в деревенских колодцах пропала вода. Ко всем этим бедам в лесах начался страшнейший пал. На сотни верст разлилось море огня, в нестерпимом жару гибли звери, люди, разбросанные по лесным починкам. Дым наполнил всю страну, трудно было дышать, слезились глаза. В Москве тревожно, страх сковал сердца людей.