Марш Акпарса

У Василия бешено колотилось сердце. Никто и никогда не целовал его так.

—     Подь сюда, княжна,— тихо позвал Василий.

—     Вдруг придут?—ответила из-за занавески Елена.

—     Ты боишься?

—     Я ничего не боюсь. Я люблю тебя, государь мой, и мне нет греха в том, что я сделала. А боюсь я за тебя. Ты женат, и великий срам падет на твою голову, если откроется наша любовь.

—     Я хочу еще раз видеть тебя!—твердо сказал князь.

—     Позднее.

—     Когда?

—     Приду,— ответила Елена спокойным голосом, выходя к князю.—Приду, но только, как выполнишь мое желание.

—     Я сделаю все!..

—     Не так много. Сбрей бороду.

—     Нет, я бороды не лишусь.

—     А я умру, но не приду к тебе!—Елена повернулась и скры­лась за занавеской. Сколько ни звал ее князь, сколько слов ни говорил ей — не вышла, не откликнулась.

А за шатром все тот же голос, будто дразня государя, запел другую песню.

Василий хотел выскочить из шатра и выместить досаду на ве­селом певуне, но тут вошел Глинский и сказал:

—     Зараз хан будет тут,—и, подойдя к великому князю, тихо проговорил:—Прошу тебя, не во всем ему доверяйся. Привез он с собой черемисского княжича, взял его на государеву службу без твоего ведома и, мыслю, не к добру. У хана своя орда, подвластная только ему, у черемисина народ тоже коварный. Может, с умыс­лом они стакнулись, чтобы при случае рать твою истребить.

Царь твердо сказал:

—     Шигалей мне верен!

—     Верен, пока на трон казанский метит. А ежели сядет да заручится такой поддержкой, как черемисы, жди беды.

—     Про черемис ты верно сказал. Черемисы сильны. Сколь по­ходов Москва на Казань ни делывала, все они мешали. Сидят на дорогах, и миновать их нельзя.

—     Вот-вот. Так отчего бы после всего этого княжичу черемис­скому к тебе на службу идти? И еще узнал я не от хана, а от иных людей, что он, тот княжич черемисский, налетел на наших воинов, троих убил и попал в плен. И вдруг ни с того ни с сего — служба государю.

—     Спасибо за совет,— сказал Василий и поднялся навстречу входившему хану.

—     Брат мой Шигалеюшко, здравствуй!

—     Будь и ты здоров, великий государь.

—     Ну, рассказывай про твои плотницкие дела,— присаживаясь по-простому с ханом, промолвил Василий.— Хорош ли город сру­бил? Ты, князь Михайло, тоже садись.

--Крепость вышла отменная. Стену добротную из дубовых бревен возвели, вокруг ров выкопали, воду пустили. Восемь малых башен поставили да одну великую на камне. Теперь Казань вое­вать будет легче.                                                                         ...........

—     Не только для войны замыслил я город сей, но и для мира. Пора твердой ногой вставать на Казанскую землю. Сколько раз мы брали Казань, а остаться там не могли, потому что опоры там нет. Народы там чужие, злобные. А коль будет свой городиш­ко, куда способнее. Людей наших, я чаю, там недохватка — мо­жет, послать? Ратников, может, немного собрать туда?

—     Не надо, великий государь. Как только мы крепость возвели, бродячие и беглые люди слетелись, как мухи на мед. Сперва зем­лянки рыли, потом избушки, а теперь несколько слободок вокруг города выросло. И стал град на Суре не только для бродячего, но и для торгового люда защита. И еще, я думаю, из него с чере­мисами дружбу завести можно.

—     В дружбу с черемисами не верю,— ответил государь,— племя лютое, коварное, безбожное! Зачем они лютуют против нас?

Они защищаются, а не лютуют!—ответил Шигалей.

-    Да ведь знаешь ли ты, великий государь, что в минувший поход они нашей рати сделали больше зла, чем татары. Трижды посылал я ратников леса разведать, и трижды их черемисы посекли, -заговорил вошедший боярин Вельский.

-    Скажи, боярин, если бы черемисы пришли в наш храм да все образа и хоругви поломали бы, что бы ты с ними делал?— спросил хан.

—     Предал бы жестокой смерти!

—     Подобное же сделали твои ратники. Они, великий государь, были посланы за вениками для боярина. Не ведая того, выломали «священную березовую рощу черемис. И оттого не только погибли сами, но и озлобили лесной народ противу нас. Из-за пустого дела — веников для боярской бани.

—     То правда, боярин?—спросил Василий.

—     Про осквернение рощи мне неведомо было...

—     Пора чинить с народом этим дружбу, государь. Без твоей воли взял я на государеву службу черемисского княжича, а с ним несколько его сородичей. Велику пользу дать он нам может. Я ему верю.

Шигалей ждал от князя одобрения, но Василий нахмурился и сказал недовольно:

—     Где тот княжич?

—     Он здесь, у меня в свите.

—     Зови сюда!

Хан вышел из шатра, потом вошел вместе с Аказом.

—     Скажи ему, кто я, будь толмачом. Поговорить с ним хочу.

—     Я сам знаю, кто ты. И мой народ о тебе наслышан,—сказал Аказ и поклонился.

—     Ишь ты! Он по-нашему говорит не хуже тебя, хан.

—     Два года крепость строить мне помогал, ратному делу учился. Воевода будет добрый.

—     Зовут тебя как?

—     Аказ.

Скажи, Аказ, что тебя заставило служить мне?

Мурза Кучак заставил...

Вот как?! Выходит, не своей ты доброй волей...

Не своей. Народу моему совсем тяжело под крымцами жи­вет а, поборами да грабежами совсем изнурили они людей. Мурза Кучак обиду мне нанес, а потом...

—     Для того и служить к тебе пришел он, чтобы мурзе тому отомстить,— вмешался в разговор Шигалей.

—     Ты, хан, погоди. Я не пойму, как он один, пусть даже у меня послуживши, того Кучака накажет? И какой прок от того его народу?

—     Хан не совсем верно сказал,— ответил Аказ.— О мести од­ному мурзе я только сначала помышлял. Теперь я про всю Горную сторону думаю — насильников надо оттуда выгнать!

—     Как?

—     Послужу у тебя, к делам ратным попривыкну, а как при­спеет время—подниму своих сородичей, поведу их на врагов...

—     Как по-твоему, когда такое время приспеет?

—     Не раньше, чем твои рати пойдут на Казань.

—     Такой мне ответ люб! Стало быть, твой народ заместо по­мех поможет нам. Уверен ли ты в том?

—     За горный народ верное слово скажу — все за мной пойдут.

В шатер вошел стольник.

—     Великий государь, столы готовы. Трапеза ждет...

—     Сейчас идем. Ну, что ж, Аказ, послужи Москве! Ежели ду­ша к Казани лежит, лучше уходи. С огнем не играй.

Когда Аказ вышел, Василий сказал боярину:

—     Шигалей прав: хоть ты и дважды на Казань ходил, а той земли не знаешь. Ведь если черемиса за нас поднимется, Казани не устоять.

—     Не устоять, великий государь.

—     Пошли к столу. Завтра с утра потешимся медведем, а в понедельник, хан, приводи ко мне этого княжича да митрополита с собой прихвати. О многом поговорить надо. За этим язычником сам глядеть буду — узнаю, что у него на душе.

Среди всех постельничих у государя Санька Кубарь был лю­бимым. Ему чаще других приходилось спать в одной комнате с великим князем, и на охоту Василий брал голько его. Санька красив, ласков, верен и ко всему прочему умен. Рода Санька невысокого, и в царские покои привела его не знатность, а судьба. Дед у Саньки простым дружинником был, потом водил ватагу разбойничью, и звали его Василько Сокол. Бабушка Саньки — сурожского купца дочь Ольга. Говорят, в молодости была кра­савица несравненная и будто Санька на нее очень схож. В пору властвования Ивана Васильевича Третьего помог Санькин дед го­сударю Руси ордынцев рассеять и иго татарское сбросить, и за то сделал Иван Сокола воеводой. Сокол погиб, а его единствен­ный сын Василий, женатый тоже на дочери купца, умер разом с женой во время мора. Оставили они двоих малышей: Саньку

семи лет да пятилетку Ирину. Отдали их в монастырь на воспи­тание. Санька пробыл там три года, потом приглянулся царице, и взяла она его теремным мальчиком к себе, где за ловкость и быстроту получил он прозвание Кубарь.