Марш Акпарса

Не подошел к Эрви мурза и на берегу. Ее посадили в возок, привезли в дом мурзы и передали каким-то старым и злым жен­щинам. Те сразу повели ее в баню, заставили раздеться, осмотрели, ощупали ее тело, вымыли и заплели волосы в шесть тонких ко­сичек.

Эрви хоть и нарядили в лучшие одежды и натерли благовони­ями, но в покои не пустили. Ее провели в большое низкое поме­щение, где девушки ткали ковры. Евнух, к которому Эрви обрати­лась с вопросом, ясно дал понять, что ее место именно здесь, а не в доме властелина. И она смирилась с этим. Ведь мурза обе­щал отпустить ее, если она будет послушна.

Но сегодня Эрви взбунтовалась. Пришли к ней две старухи, принесли белила, румяна и краску для бровей. Они без слов вломились в ее каморку и стали наряжать в новые одежды, кра­ше которых она не видывала. Растирая на ее щеках румяна, старухи тихо разговаривали меж собою, думая, что новая на­ложница не поймет их.

—        Ты не знаешь, джаным[10], кому хочет подарить эту бикечку наш повелитель?—спросила одна.

—        Подарить? Да разве наш властелин слабый человек, чтобы задаривать кого-то? Ее хотят просто продать. Она хоть и нечистая, но, аллах свидетель, красива, как рассвет в начале весны. За нее много дадут.

—        Вы лжете!—крикнула Эрви, оттолкнув старуху.— Я не пленница! Вон отсюда!

Эрви вскочила со скамейки и в гневе вытолкала испуганных старух из комнаты. В ней проснулась кровь лесной свободной ди­карки. Ее хотят продать, будто беличью шкурку!

—        Пусть сюда придет сам мурза и скажет, что эти старухи лгут!—кричала она.

На крик вбежал евнух. Он привык к безропотности обитате­лей гарема и, схватив Эрви за косы, потянул к выходу. Слишком поздно заметил он в руках ее тяжелую железную кочергу. Эрви с силой ударила евнуха по плечу, и он с воем выскочил за дверь. Вслед ему полетел медный кувшин.

Скоро пришел мурза и строго спросил:

—        Почему ты выгнала старух, почему ударила хранителя гарема?

49

—         Они сказали, что ты хочешь продать меня, как рабу, а евнух чуть не вырвал мои волосы.

—         Успокойся, Эрви, старухи лгут, и ты правильно сделала, что выгнала их. А ты, дрянной слуга, если еще раз дотронешься до этой женщины, я сам обломаю кочергу о твои бока. Пойдем в комнату, я хочу поговорить с тобой.

Войдя в комнату, мурза сел на низкую скамеечку против жа­ровни и, размешивая щипцами раскаленные угли, заговорил, не глядя на Эрви.

—         Я пришел тебе сказать, что завтра уезжаю.

—         Отпусти меня в Нуженал.

—         По дороге в Казань я много думал о тебе, Эрви. И я ре­шил сделать тебя самой близкой моему сердцу. Нужда снова го­нит меня в Бахчисарай. Через три новолунья я вернусь.

-- Отпусти меня к мужу,—глядя в пол, упрямо сказала Эрви.— Я никогда не буду твоей — я лучше умру.

-- Глупая ты. Я еще на плоту мог прийти к тебе ночью, и ты не смогла бы противиться моей силе. В моем доме ты провела две ночи — разве я принуждал тебя? Чем Аказ лучше меня?

—         Он мой муж.

—         Ты не была с ним на брачном ложе.

-- Мы держали наши руки над               свадебным костром.

-- Ты, я вижу, не понимаешь своего счастья. Но я верю — поймешь. Время для этого у тебя будет. Ну, мне пора!

Спустя минуту появился евнух. Увидев его, Эрви невольно улыбнулась. Рука хранителя гарема висела, как плеть. Евнух поклонился и писклявым голосом сказал:

—         Пойдем, госпожа, я покажу тебе твои покои. Ты удостоена великой чести — будешь жить в дальнем крыле гарема. Там жи­вут валидэ.— Евнух мелкими шагами пошел впереди Эрви.

—         Кто это — валидэ?

—         Законные жены господина. Их всего четыре. Твои покои рядом с ними.

Евнух открыл дверь, и они вошли в большую длинную про­ходную комнату. Посреди нее стояла медная жаровня, на ней остывали, покрываясь сизым пеплом, древесные угли. Единствен­ное оконце еле освещало комнату. Около стен, на лавках, сидели женщины, склонившись над работой: кто вышивал, кто вязал или прял шерсть. Было душно и пыльно. Женщины, глянув на Эрви, снова склонились над пяльцами.

—         Кто это?—спросила Эрви, когда они прошли комнату.

—         Рабыни.

Следующая комната — поменьше. Но тоже с жаровней посре­дине. Здесь были только молодые, красивые женщины. Они, ви­дімо, только недавно проснулись, ходили по комнате полуразде­тые, вялые, медленно покачивая обнаженными бедрами. Неко­торые еще убирали свои тюфяки, которые были разостланы прямо на полу, и запирали их в шкафы, вделанные в стену. На евнуха они не обратили внимания, а Эрви ощупали неприязненными взглядами.

—       Жены мурзы?—спросила Эрви.

—       Нет, нет. Это бикечи.

Покои, куда евнух привел Эрви, представляли обычную ком­нату с двумя окнами. Здесь была печь, широкая лежанка, заст­ланная парчовым покрывалом. Над лежанкой висел забранный полог из шелка, по стенам укреплены бронзовые светильники, в которые вечером вставлялись факелы. Резной столик с шербетом стоял около лежанки. Был здесь еще стенной шкаф с нарядами для Эрви.

—       Ты здесь будешь хозяйкой, госпожа. И никто без твое­го позволения не может заходить сюда... кроме господина твоего. А служить тебе будет Зульфи.— Евнух хлопнул в ладони, и в покои вошла молодая служанка. Согнулась в привычно смиренной позе, а глаза — бойкие. Евнух, поклонившись, вышел. Служанка тоже направилась к двери, но Эрви сказала:

—       Останься. Посиди со мной.

Так для Эрви началась новая жизнь. Ни рабыни, ни бикечи, даже валидэ не могли покидать пределов дворца. Вся их жизнь замыкалась границами гарема, небольшим двором с соколиной башней. В хорошую погоду бикечам разрешалось подниматься на зарешеченную башню, чтобы поглядеть на город. Все ворота, все калитки на запоре, каждый шаг под взглядом либо служанки, либо евнуха.

Дни потянулись медленно и тягуче. Эрви томили безделье и неизвестность. И еще—всеобщая неприязнь. Законные жены хана знали: если в гареме появилась звезда, владыка все внимание перенесет на нее. Они ненавидели избранницу своего владыки. Еще больше ненавидели Эрви бикечи. Пятая комната, в которой сейчас жила Эрви,— это их комната. Если мурза хотел навестить одну из жен, он приходил к ней в комнату. Если же пожелал провести ночь с одной из бикечей — ее вели туда, в пятую.

Только Зульфи скрашивала безрадостную жизнь. Но Эрви не знала, что все, о чем она говорила с ней, становилось извест­ным евнуху или старшей валидэ.

Безделье и неизвестность усиливали самую страшную муку— тоску по Аказу, отцу и родным местам. Эрви всеми силами стара­лась получить хоть какую-нибудь весточку из Нуженала. Но стены гарема глухи, заборы высоки, и нет доступа вестям из внешнего мира. Только один раз проговорилась Зульфи, будто видела в доме мурзы старуху, которая пришла с черемисской стороны.

А однажды подслушала Эрви разговор жен мурзы. Прошла гри месяца, был на исходе четвертый, а Кучак не появлялся. И старшая валидэ говорила, что повелитель уехал в Крым по важно­му делу. Русские начали строить на Суре город и непременно от него поведут войска на Казань. Хан послал мурзу просить у крым­ского хана военную силу, а тот почему-то упрямится. Вот поэтому владыки нет, и когда он приедет—неизвестно.

Подслушанный разговор обрадовал Эрви.    Если русские построили на Суре город, они возьмут Казань и освободят                                                                                          Эрви. Аказ непременно  придет с русскими...

Мурза Кучак уехал в Крым летом, думал        вернуться в конце осени, а пробыл в Бахчисарае до весны.

По только что просохшим дорогам он возвращался в Казань. Возвращался без помощи, на которую так рассчитывал Сафа-Гирей. И все-таки мурза не только об этом думал, подъезжая к Казани. Он думал и об Эрви. Мурза знал, что ни одна из его жен, ни бикечи по-настоящему не любят его. Когда из пяти своих сы­новей он выбирал наследника, жены ластились к нему, как кошки. Каждая хотела, чтобы ее сын стал наследником. Но мурза указал на Алима, и три жены плевались и фыркали, как верблюдицы. А Эрви —не такова. Но любит Аказа. И проезжая около реки Барыш, что у Алатыря, послал мурза конника к Шемкуве. Чтобы ехала немедля...