Москва-матушка

—      Наслышан я, могучий повелитель, что русские послы при­везли большие дары.

—      Откуда знаешь?

—      Великолепные бакшиши получили Ширин-бей, разман-бей, диван-эфенди, хан-агасы и киларджи-бащи., Человек один печа­лился мне: урус-посол боится, что беи выманят у него все подарки и ему не с чем будет идти к хану Менгли.

Гирей с силой ударил плеткой своего аргамака, и гот поднялся на дыбы.

—      Уй-юй, шакалы! — воскликнул хан. — Всегда успевают впе­реди своего повелителя.

Проехав по двору несколько раз, хан соскочил с седла и, отда­вая поводья коня стремянному, сказал:

—      Передай Нургали — русских примем после обеда.

—      А как же охота, мой повелитель?

—      Охоты не будет.

Через полчаса разман-бей привез на посольский двор пригла­шение к хану. Поглядывая жадным взором на короба, приготов­ляемые к перевозке, он усердно старался дать понять, что только благодаря его стараниям хан соизволил принять послов. Беклеми­шев горячо поблагодарил бея, но подарков не дал.

Во дворце посольству сообщили, что хан ушел на послеобеден­ную молитву и прием начнется сразу, как мудрейший побеседует с аллахом.

Беклемишев, собираясь на прием, оделся в лучшие свои одеж­ды. На после были широкие красные штаны, заправленные в ши­тые золотом сафьяновые сапоги, белый камчатный летний зипун, а поверх него кафтан синего сукна с длинными рукавами.

Ждали приема в посольском дворе. Беклемишев и Чурилов долго сидели на каменной скамье около фонтана. Молчали. Оба волновались. До сего московские послы бывали у золотоордынцев как данники, а в Крыму не бывали и вовсе. Есть отчего волновать­ся. Как вести себя, чтобы не уронить государство и свое достоин­ство?

Наконец разман-бей снова появился в садике и повел посоль­ство во дворец, в зал Большого Дивана, в зал Совета и суда. Перед дверьми стояли два стража с оголенными саблями. Разман-бей дал знак, аскеры отступили на шаг, дверь открылась, и Никита Беклемишев первым вошел в зал. У противоположной стены на шелковых подушках восседал Менгли-Гирей-хан. Рядом с ним стоял Халиль Ширинов. Справа и слева вдоль стен на желтых пофяках сидели нарядно одетые сановники Посреди зала журчал маленький, отделанный мрамором фонтан.

Разман-бей упал на колени, поцеловал ковер и тихо, но внятно произнес:

—      Послы государя Московского Ивана у твоих ног, о могучий и великодушный. Прими их слово.

Оглянувшись назад, он с ужасом увидел, что посольство не упало ниц перед ханом.

—      На колени перед лицом могучего хана, неверные! — крик­нул через плечо разман-бей.

Никита Беклемишев и стоявшие за ним Никита Чурилов и Рун отдали глубокий поклон.

—      Даже перед ханом Золотой Орды послы государства Мос­ковского на колени не встают,— сказал Беклемишев. — Мы при­ехали к вам не как данники, а как друзья. Государь мой считает государя вашего братом и желает передать ему братское слово. Он послал нас к великому хану Гирею, чтобы мы завязали узы дружбы и стали бы добрыми соседями. Великий князь посылает брату своему Менгли-Гирею-хану поклон и повелевает вручить подарки. — Посол подал знак, и в зал внесли три короба. Холопы открыли короба, вынув широкую полотняную скатерть, разостлали ее перед троном и удалились. Беклемишев, Чурилов и Рун по­дошли к коробам, стали вынимать подарки.

На скатерть ложились золотые тяжелые рубли, драгоценные камни, сукна и тончайшие ткани, серебряные кубки и бокалы, резные чашки из яшмы и нефрита и много дорогой резной посуды.

Глаза хана горели жадным блеском, сановники причмокивала губами, охали и ахали. Когда пустые короба унесли, Менгли-Ги- рей сказал:

—      Подарки моего брата Ивана тронули мое сердце. Что еще повелел князь сказать мне?

Беклемишев вынул свиток из широкого рукава.

—      Государь повелел мне передать от своего светлого имени могучему хану таковы слова: «Князь великий Иван челом бьет. Посол Гази-баба говорил мне, что хочешь меня жаловать в брат­стве и любви точно так, как ты с Казимиром в дружбе и любви. И я, услышав твое жалование и увидев твой ярлык, послал к тебе бить челом боярина моего Никиту, чтобы ты пожаловал и как на­чал жаловать, так бы и до конца жаловал».

Прослушав перевод Шомельки, хан качнул головой в знак того, что понял, а стоявший на нижней ступеньке трона Ширин-бей по­дался на шаг вперед и, наклонившись к уху хана, зашептал что-то.

—      Князь Иван знает, что хан Ахмат недруг мой? — спросил Менгли-Гирей.

—      То государю моему ведомо,— ответил Никита.

—      Дружбу и братство со мной заключив, Иван, если я на Ах­мата войной пойду, со мной вместе пойдет ли?

Никита помедлил с ответом, раздумывая. Потом сказал:

—      Братство противу одного недруга заключать не стоит. Ежели Ахмат или Казимир пойдут на Москву, то ты, могучий и непобе­димый, должен сам на них пойти или брата послать. А ежели на твою землю недруг пойдет, Ахмат ли, а то и кто другой, государь мой вместе с тобой будет.

—      Пусть брат Иван выступит против Ахмата, я ему помогу,— предложил хан.

Никита не спешил с ответом. Он помнил наказ. Московский государь первым эту борьбу начинать не хотел. Поразмыслив, посол сказал:

—      Сысстари княжество русское миром живет, мечи поднимает токмо для обороны. И братства с тобой, великий хан, русский го­сударь ищет не для войны, а для мира. Войной на Ахмата первыми мы не пойдем.

—      Сколько раз в год и какие поминки будет слать мне брат Иван, ежели я заключу с ним братство и дружбу? — спросил хан.

—      Оное братство и дружба тебе, великий хан, равно нужны, как и государю моему, потому союз сей должен быть равный, браг­ский. Поминки шлет младший брат старшему, а мой государь и ты, великий хан, все равно как ровесники. А посему поминков давать государь русский не будет.

—      С умыслом али по неразумению оскорбляешь ты меня в моем дворце? — гневно произнес Менгли. — Как смеешь ты, посол князя Ивана — данника Золотой Орды, так со мной разговаривать! Как смеешь, спрашиваю?

—      Обиды в моих словах не вижу,— спокойно ответил Бекле­мишев. — Великий князь Иван желает другом твоим быть, а не данником. Мой государь не скуп — это вы только что видели. Дру­га одарить он умеет щедро. Так и впредь будет. Сказал ты, что Иван данник Орды. Это верно. Одначе такой ли осталась Золотая Орда, как и прежде?

—      Орда сейчас не та,— тотчас же ответил хан,— царство Ах­матово распадается, как перезревший кусок овечьего сыра. Наше ханство встает над Ордой, как барс над волчицей.

—      Правдивы слова великого владыки,— промолвил посол. — Орда сейчас не та. Да и Русь також не та. Множество удельных князей встали под могучую руку моего государя, и единством кре­пится ныне отчизна. Союз между нами потребен равно и ханству вашему и земле Московской, и о том вам не хуже меня ведомо. А что касаемо поминков — не в них суть. Быгь может, даров по доброй воле государя Московского будет более, чем обязательных поминков.

Менгли-Гирей снова посветлел лицом. Посол говорил смело и убедительно. Правда, что Орде не дано жить, а Казимир польский ненадежен в союзе. Если русский князь щедро будет дарить хана, на дружбу с ним следует пойти.

—      Хорошо,— произнес хан после некоторого раздумья. — Я пожалую Ивана братством и дружбой. Пусть позовут начальника моей канцелярии и пусть напишут ярлык князю Московскому.

—      Сие не по-братски будет, великий хан, — заявил Никита,— братство и дружбу не жалуют, а принимают и поравну оба госу­даря, и ни один из них друг над другом стоять не должен. Яр­лык, сколь мне ведомо, суть приказное письмо, и равного брата оно как повеление обидит. Государь мой просит дать шерть, како­вую он крестным целованием утвердит.

Твой государь очень много просит! —- воскликнул Менгли.— Не забывай одного — не мой посол приехал в Москву, а ты стоишь перед моим троном!

—      Сего я не забываю,— стоял на своем Беклемишев. — Одна­че, великий хан, видно, сам запамятовал, что его человек Гази-баба еще раньше стоял перед русским троном и государем моим был принят ласково. И голоса на него государь не поднимал. Между тем, ты кричишь на государева посла, словно на конюха своей дворцовой конюшни.