Москва-матушка

Пампалче пожала плечами, продолжая прикладывать к ранам листья подорожника. Разорвав на ленты свой платок, она пере­вязывала омытые раны.

—                                                                                                                                           Что будем с ним делать?         !

Пампалче махнула рукой в сторону илема.

—      Вести в илем? За это нас не помилуют. Может, оставить тут?

Девушка покачала головой и принялась поднимать человека. Она помогла ему подойти к седлу, но человек охнул и опустился на траву. Он снова потерял сознание.

Положив его поперек седла, Гугейка взял коня под уздцы и осторожно повел по тропинке. Пампалче поддерживала раненого...

...Там, где Юнга огибает илем подковой, в крутом и высоком берегу выкопана нора. Рядом гончарный сарай. Раз в году, весной, делает там Изим посуду—горшки, плошки, фляги. В норе достает глину, тут же пристроено горно для обжига. Летом и зимой сарай пустует. Сюда Тугейка и привез свою находку. Человек так и не пришел в себя, но был жив и тихо стонал. Пампалче сказала еще два слова «Зови отца» и принялась в старом горшке делать отвар целебных трав. Туга согласился с девушкой. Он знал, что отец умеет немного говорить по-русски, в молодости он возил на лодке в Нижний Базар1 гончарную посуду, русских уважал, и если бы казанцы не запретили торговать с ними, ходил бы туда и до сих пор отец Тугейки.

Изим выслушал сына и немедля пошел за ним в сарай. Девуш­ка за это время напоила раненого отваром, накормила сыром и уложила на лубяную подстилку.

Молча Изим осмотрел мужчину, снял с него сапоги — правая нога распухла и посинела. Изим сказал по-русски «Терпи, казак» и взялся за ступню обеими руками. Слегка повернул ее в одну, в другую сторону, как бы пробуя, потом рванул. Ступня, хруст­нув, встала на место. Мужик только скрипнул зубами, но не за­стонал. Изим покачал головой, сказал восхищенно:

■Нижний Базар — так марийцы называли Нижний Новгород.

—       Ты богатырь, однако! Как зовут?

—       Иван Рун,— прогудел раненый.

—       Вятич?

—       Русский. Московит.

—       Как в лес попал?

—       Шли на Казань. В сече у Суры разметаны были.

—       За честность хвалю. Я бы, на твоем месте, скрыл.

—       Лгать не приучен. Убьешь меня?

—       Зачем бы тогда твою кривую ногу выпрямлять? Сейчас мы ее в лубки завяжем, до осени хромой будешь. Лежать пока будешь здесь. Потом посмотрим.

—       Коня сбереги.

—       Девка сохранит. Она около тебя жить будет.

—       Спасибо.

Изим ничего не ответил, что-то сказал по-своему и ушел. Девка сначала чем-то обмазала ногу густо. Не то глиной, не то снадобь­ем. Сильно вонючим. Потом обмотала тряпками, обложила мхом, завернула в дубовый твердый лубок, перетянула крепко-накрепко веревками. Боль сразу утихла, и Иван Рун уснул...

Томительно потянулись дни. Сгоряча Иван болей не почувство­вал. Но на второй день понял, что побит конем крепко. Болели кости в руках, ломило поясницу. Раны и царапины гноились, вы­вихнутая нога сначала непрестанно ныла. Так пролежал пластом более месяца. Потом начал садиться. Девка соорудила в сарае нары и спала неподалеку. Она поила его, кормила, смазывала ра­ны. Ухаживала за конем. Ночью отпускала его на траву. Часто приходил Тугейка к Ивану, и от нечего делать принимались они учить язык. Рун клал руку на лоб, произносил:

—       Го-ло-ва.

—       Вуй,— произносил Тугейка.

—       Это нос.

—       Нер,— говорил Тугейка.

—       Нога.

—       Иол, по-нашему.

—       Палец.

—       Парня.

Пампалче слушала и тоже вслед за мужиками шевелила гу­бами.

А однажды, когда остались они вдвоем, вдруг впервые загово­рила:

—       Твоя баба есть? В Москве?

—       Нету,— пробасил Рун и рассмеялся. — А у тебя каче есть?

—       Моя жених нету,— ответила Пампалче.

Для начала этот разговор Ивану сильно понравился, но потом девка надолго словно в рот воды набрала.

К осени Рун вполне выздоровел, лубки с ноги сняли, и он, слегка припадая на ногу, стал ходить. Й тут случилась беда.

Вся горная черемисская земля была разделена на лужаи. По- русски это вроде бы округ. В Нуженале живут люди рода Изима. Эго шкемын лужай — свой округ. Глава его — лужавуй Изим. 10— 12 таких лужаев составляют малый округ. Во главе — лужавуй Ярандай. Все малые округа горной земли составляют Кугу лу­жай — Великий округ. Во главе его никто не стоит, потому как хозяином всего края считается казанский мурза Мингалей. Его Тугейка не видел ни разу. А Ярандая знает хорошо — татарский прихвостень. Не любит Тугейка Ярандая. А еще больше не любит его сына Мырзанайку. Повадился этот кособрюхий медведь в Ну- женал ездить. Приедет и пристает к Пампалче. Не сватается, а так — ради баловства. Тугейка однажды накостылял ему по шее— все равно тому неймется. Недавно приехал с подарками, пошел Пампалче искать. Наверно, кто-то из илема сказал, что она теперь в гончарном сарае живет. Он туда. Как всегда к девке приставать начал. Появился Рун, взял Мырзаная за ворот, поднял, вышвыр­нул из сарая. А через день появился в Нуженале Ярандай. Велел собрать старейшин, велел привести русского. Велел его связать и закричал на Изима:

—      Ты тайно на русский базар с горшками ездил — я молчал! Ты своих молодых охотников от ясака отводил — я молчал! Ты тайно от мурзы лютей своего рода женил—я молчал! Теперь ты прячешь русского воина с конем. Если мурза об этом узнает, а он узнает, у нас у обоих головы полетят! И я больше молчать не могу — мне моя голова нужна еще.

—      Ты не кричи,— сказал Изим спокойно.—Что ты хочешь?

—      Надо русского вместе с конем увести в Казань и отдать мурзе. Он воин и...

—      В Казань вести?! — крикнул старший сын Изима. — Две недели зря потерять, себя мучить, коня мучить?

Себя мучить не надо. Мой сын Мырзанай как раз в Казань едет — он уведет пленника и коня.

Изим смотрит на карта1 Топкая и про себя думает: «Хитрость твоя у всех на виду, Ярандай. Пленника до Ачкареня не доведут и убьют, чтобы конем его завладеть. А конь дорого стоит». Топкая тоже глядит на Изима и мысли его читает. Потом говорит:

—      Кто тебе, Ярандай, сказал, что этот человек — воин? Во время ветра на него упало дерево, выбило из седла, мы нашли рус­ского без оружия, с вывихнутой ногой. Он умирал. Нет, он не воин. А по закону наших предков род может принять в свой илем чело­века иного племени, если какая-нибудь женщина захочет взять

‘Карт (мар.)— жрец.

его в мужья. Тут собрался почти весь Нуженал. Может, найдется женщина, которая возьмет русского в мужья?

От женщин отделилась Пампалче и твердой походкой подошла к Ивану. Положила руку на плечо:

—      Я беру его.

—      Человек чужого племени — ты хочешь стать мужем Пам­палче?

—      Хочу стать мужем,— четко ответил Иван Рун по-черемисски.

—      Отныне ты под защитой нашего рода,— сказал карт и раз­вязал Ивашке руки.— Ты, Ярандай, я думаю, не будешь оспари­вать законы наших предков?

—      Не буду,— зло ответил Ярандай. — Но мурзе Мингалею я все-таки сообщу, что вы приняли к себе русского лазутчика.

В К Ю С О Т О'

И стал Иван Рун заводить себе хозяйство. Силушки хоть от­бавляй, топором работает играючи. Для начала срубил избушку и перебрался туда из сарая с молодой женой. Пампалче вроде от­таивать начала. Разговорчивее стала. Потому как полюбила силь­но, а в сердце сомнение.

—      Может, ты живешь со мной из-за того, что я от плена тебя спасла? Может, не любишь?

—      Люблю.

—      Давно?

—      С тех пор, как Мырзанайку из сарая вышвырнул. Сначала болел, не до того было, да и ты молчала все. А как пришел этот хлюст... «Ну,— думаю,— уведет он тебя и пропаду я без твоих лас­ковых рук».

—      Я еще раньше... Как кровь с твоего лица смыла... Там, в лесу. Если ты меня бросишь, уйдешь если...