Москва-матушка

—      Говори. Я слушаю.

—      Год назад владыке правоверных стало известно, что в твоем

* Чорбаджи (таг.)— хозяин.

бейлике появился айдамах Дели-Балта[14]. Он нападает на невольни­чьи караваны во время отдыха, убивает стражу и уводит рабов, которых, говорят, продает здесь, в крепости Таш-хан. Еще во вре­мена Чингиз-хана наши великие предки установили закон, поощря­ющий воевать иноверцев и запрещающий обижать людей своей веры. Презренный Дели-Балта, да будет проклятье аллаха над ним, нарушил этот закон. Хан повелел ровно год назад казнить Дели- Балту.

—      Прежде чем казнить Дели-Балту, его надо поймать,— выр­валось у Алима.

Джаны-Бек вскочил, схватился за рукоять ятагана и гневно за­кричал:

—      Как смеет презренный раб и мальчишка прерывать речи старших!

—      Это не раб. Это мой сын, Алим,— тихо, но твердо заметил Халиль, глаза его сверкнули, но он тут же прикрыл их тяжелыми веками,.

—      Все равно! Он слишком молод и глуп, чтобы прерывать пос­ла хана.

—      Успокойся, Джаны-Бек. Ты видишь — мы безоружны, а ты хватаешься за ятаган так, как будто перед гобой сотня вооружен­ных аскеров. Ты прав — мой сын молод, но он не глуп. В этом году он заводит свой казан[15] и я передаю в его владения половину своих земель. А когда я уйду в сады Эдема, он станет хозяином бейлика. Прошу уважать его так, как и меня. И еще скажу: он прав—Дели надо сначала поймать. Целый год мои аскеры следят за ним и ни разу не видели его: он исчезает бесследно... Возможно, кто-то по­могает ему, но —кто?

—      Хан Менгли-Гирей, да продлит аллах его дни, повелел мне лично расправиться с презренным айдамахом, и я клянусь своей бородой, что не позднее, чем на пятую ночь, посажу его на кол.

—      Да будет так! — подтвердил Халиль-бей.

—      И еще повелел мудрейший властитель спросить тебя, бей, не застоялись ли твои кони, не разучились ли твои воины скакать по степи семь дней и ночей кряду.

—      Хан задумал большой поход? — спросил бей.

—      Этого я не могу знать. Но владыке стало известно, что хан Золотой Орды Ахмат собирает поход на руссов, на Москву.

Князь долго молчал, затем поднялся с тахты и, тяжело дыша, произнес:

—      Отложим этот разговор до завтра. Мне совсем плохо.

Джаны-Бек вышел.

Глава шестая

ВСТРЕЧА

...а мы с братом твоим, царем, пока мы здоровы, будем помощниками в делах твоих, сколько сил наших дос­танет.

Из письма Нурсалтан Ивану III.

едем напрасно. Если мне не нашли хорошего лекаря в Стамбуле, то найдем ли мы его в какой-то вшивой Москве?

—      Лекарь князя Ивана не московин. Он от римского кесаря.

—      Кесарь такой же дурак и хвастун! Все гяуры[16] дураки, веро­ломны, грязны и ничего не стоят. И только одни правоверные...

—      Ты неправа, великая келин. У гяуров есть и хорошие люди, как и у нас, правоверных, есть плохие.

—      У правоверных нет плохих! — келин качнулась в сторону снохи. — Даже самый последний загонщик табуна...

—      Что мы знаем о загонщиках табунов? Нужно судить по тем, кто нам близок. Ты вспомни, достойнейшая, своего мужа Мамо- гяка.

—      Он был мудр и честен!

—      Честен? А как он достиг казанского трона? Он зарезал хана Улуахмата в постели вместе с сыном его Якупом. Он был право­верным и уж, конечно, помолился аллаху прежде, чем взять в ру­ки нож.

—      Не смей изрыгать свои грязные речи! Ты заговорила, как нечестивая. Да ты такая и есть! Чего можно ожидать от женщины, которая провела свою молодость среди презерных пожирателей свинины.

—      Я в Москве научилась грамоте. Именно там я впервые прочла Коран. А ты, мудрейшая, не знаешь ни одной буквы и только умеешь проклинать тех, кто тебе неугоден.

—      Ты презренная из презренных! Ты почуяла свою безнака­занность... Ты обманом вырвала меня из Казани и думаешь, что теперь можно надо мной издеваться?! — Суртайша распахнула дверцу возка. — Эй, сотник! Стой! Я пересяду в свою повозку.

Царицы не проехали и половины пути, а уже трижды расходи­лись по своим повозкам. Ненависть друг к другу, накопленная в женских покоях, где царил дух мужской власти, здесь, на свободе, выплескивалась через край.

Суртайша возненавидела свою невестку с первых дней. Ее сын, хан Казани Ибрагим, привез свою третью жену, виданное ли дело, из Москвы. Привез, не спросив позволения матери. Суртайша на­деялась или изжить молодую жену сына или приручить к себе. Ну Нурсалтан повела себя независимо, хан стал ее слушаться. Через год появился у Ибрагима наследник. Нурсалтан родила ему сына и тогда совсем перестала признавать свекровь. Озлобленная Сур­тайша решила отстранить строптивую сноху от трона с помощью Дивана, где у нее было много сторонников. Повод был: хан Ибра­гим имел от первой жены сына Алихана, который считался его наследником. У трона такое случается часто — отец и сын возне­

навидели друг друга, как только Алихан подрос. Теперь наследни­ком хан провозгласил сына Нурсалтан, а это можно было счесть незаконным деянием, противным Шариату. Тем более, что Нурсал­тан считали в Казани московским выкормышем. Молодая царица сама пришла на Диван. Ее речь, смелая, умная, тогда понравилась всем...

—      Вы меня хотите разлучить с мужем,— говорила она. — По какому праву? Может быть, кто-то скажет, что я худого рода? Может быть, кому-то неизвестно, что я дочь великого Темира хана Золотой Орды, да будет мир ему в царстве аллаха. Может быть, кто-то осмелится усомниться в чистоте моих мыслей? Тут гово­рили, что я воспитывалась в Москве и забыла все заветы алкора­на. Вот передо мной сидит высокочтимый Кул-шериф-Молла. Пусть он спросит о сути и значении любого завета, и я отвечу ему. Я знаю наизусть всю священную книгу, от корки до корки, кто хочет убедиться в этом —спрашивайте.

Члены высокомудрого Дивана молчали. Ярые защитники ученья великого Магомета качали головами. Половина из них были не­грамотны и знали Коран со слов Моллы, а те, кто умел читать, были слишком заняты государственными делами, чтобы уделять поучениям пророка достаточно времени. Да и сам Кул-шериф опа­сался вступить в беседу о Коране, он боялся, как бы молодая, со свежей памятью женщина не уличила его в нетвердом знании за­ветов. Такое уже случалось дважды в частных беседах, и осрамить­ся при высоком Диване Молла не хотел.

—      Аллах будет свидетель — мы знаем твою благочестивость, царица,—сказал Кул-шериф, приложив ладони к вискам.

—      Вызубрить Коран может всякий,— не сдавалась Суртайша. — Надо следовать ему. А я сама слышала, как она советовала хану завести дружбу с московским коназом Иваном, оскверните­лем наших святых мест. Пусть она попробует отрицать это!

—      Пророк Магомет учил нас жить в дружбе с соседями...

—      Но не с подданными, не с грязными свиноядцами. Иван — данник хана Золотой Орды Ахмата! Он целует пыль у его трона!

—      Целовал когда-то. Теперь настает другое время, и нам, пра- виверным жителям Казани, надо глядеть не назад, а вперед. Те­перь Золотая Орда не та, что была прежде. Крымский хан Менгли- Гирей выходит из послушания и уже пытался нападать на Сарай- Берке — на великую столицу Орды. Мало того — он пытается навязать свою волю нашему ханству. Разве не Менгли-Гирей угро­жал хану совсем недавно? Разве не воины другого хана —Астра­ханского владыки в прошлом году налетали на наши земли. А разве правоверные, живущие за Каменным порогом, едины с нами? Разве не они отняли у нас все земли, лежащие за рекой Абигелью? Теперь Орда распадается, как кусок перезревшего сыра, рознь дав-

но поселилась между ханствами, между тем как московский князь Иван упрямо и удачливо соединяет под свою руку все русские княжества. Он уже настолько окреп, что не дает нам покоя ни летом, ни зимой. Ровно два года все джигиты хана не слезают с коней, а что мы добились, что навоевали? Торговля наша хиреет, земли лежат непаханными, ханство скудеет день ото дня.