Танцующая в Аушвице

— Ты не читала Mein Kampf[14]? Нет? А зря! Там говорится, что всех евреев скоро перебьют. Может, одной тебе повезло, потому что ты замужем за голландцем! Тебя отправят в Палестину, за всех же прочих я и гроша ломаного не дам.

Я ничего не отвечаю. Да и что я могу сказать в ответ?.. Так мы и живем.

И вот наступает день, когда Лео перестает держать себя в узде и распускает руки. В пылу ссоры он бьет меня по лицу. В отчаянии я выбегаю на улицу. И обежав центр города множество раз по кругу, в конце концов стучусь в дверь родительского дома. Хотя мы давным-давно не виделись и не общались друг с другом, меня радушно встречают, дают мне кров и надежду. От родителей я звоню Кейсу и рассказываю о том, что произошло. Он советует мне требовать развода. Что я и делаю. Но Лео отказывается давать мне развод.

— Уж если кто и потребует развода, так это не ты, а я, — говорит он мне и обращается к адвокату.

Мне больно оттого, что адвокатские дети берут у меня уроки танцев. Но клиент — всегда король. Я продолжаю учить детей танцевать, а их папочка запускает бракоразводный процесс.

Для меня наступают ужасные времена. Я живу у родителей, но каждое утро аккуратно являюсь пред очи своего бывшего мужа, работаю у него ассистенткой, и все обращаются ко мне по-прежнему — мефрау Криларс. По вечерам мы прощаемся — и каждый идет своим путем. Все это мне кажется отвратительным, и я ищу забвения в работе, ищу забвения в танцах.

В апреле наша школа дает грандиозный бал в казино, на него приглашены две тысячи человек. Мы с Лео показываем публике новые танцы. Нам жарко аплодируют, а мне вручают три букета цветов, самый большой — из тридцати роз — от Кейса. Он поджидает меня, сидя в баре. И я иду туда поблагодарить его за цветы. Сама понимаю, что зря это делаю, но этот мужчина притягивает меня как магнит. Я ничего не могу с собой поделать. Нас видит Лео — и тут взрывается бомба. Прямо на публике он закатывает мне кошмарную сцену, и все две тысячи гостей в испуге замирают. Эта тишина оглушает, подобно удару грома. В тот вечер я возвращаюсь домой, решив больше не иметь с Лео ничего общего.

Роза с Кейсом

И что? Я уже не работаю в танцевальной школе. Вместо этого рисую меню для отеля “Лоэнгрин”. В верхнем левом углу вместо логотипа ставлю маленькое изображение рыцаря-лебедя. Если я и выхожу из дома, то лишь для того, чтобы отправиться с Кейсом в какой-нибудь другой город. У него часто водятся деньги, и он легко расстается с ними. Между тем наш развод с Лео становится свершившимся фактом. Кейс рад тому, что бракоразводный процесс завершился, он покоряет меня тем, что мы отмечаем начало моей новой жизни бутылкой шампанского. В тот же вечер он дарит мне красивую серебряную брошь. Знак внимания. И это очень мило с его стороны. Мне снова хочется давать уроки танцев, но Кейс предпочитает, чтобы по вечерам я сидела с ним дома, а не болталась неведомо где. Он предпочитает, чтобы я не уходила по вечерам неведомо куда, а оставалась с ним…

Вскоре я обнаруживаю, что помимо меня Кейс крутит любовь с какой-то бельгийской девушкой. Я — в бешенстве и снова чувствую себя абсолютно одинокой.

Тайный знак

Идет 1974 год. Мы с женой Риа ожидаем нашего первенца. Делимся этим известием с родными и друзьями, обустраиваем детскую комнату, перебираем имена и думаем над тем, будем ли мы крестить нашего ребенка. Риа и я — мы оба крещены в католичество и воспитаны в этой вере, как и положено в тех местах, где мы родились. Риа — крестьянская дочь, она выросла в одном из туманных польдеров[15] под Гаагой. Я появился на свет в Маастрихте, у подножия горы Синт-Питерсберг[16]. Оба мы с удовольствием вспоминаем нашу приятную и беззаботную юность. В семье моей жены было девять детей, и свое образование Риа получила у монахинь в Гааге, готовивших воспитательниц детского сада. Я же пережил немало приключений, блуждая с друзьями в гротах и пещерах горы Синт-Питерсберг, учился в гимназии неподалеку от Фрейтхофа, а летом каждый день ненадолго забегал с кем-нибудь из одноклассников в кафе и купался в реке Маас.

Протестантское, по преимуществу, окружение особым образом закалило католицизм в родительском доме моей жены. У нас же в Маастрихте все было по-другому. Католицизмом там были пропитаны все сферы жизни, от него просто некуда было деться. Такое впечатление, что вместо воздуха мы там дышали католицизмом.

По воскресеньям после мессы духовой оркестр церкви Святого Луки переходил улицу, направляясь к кафе. Чуть позже за ним тянулась процессия: посредине шел священник под балдахином, перед ним семенили церковные служки со звенящими колокольчиками, а следом выступали члены церковного совета и другие уважаемые люди района — в парадных черных костюмах и со знаменами. Все окна и фасады старого центра были украшены изображениями Девы Марии.

Каждому приезжему рассказывалась история чудесного источника Святого Серватия, расположенного на краю города. Источник возник, когда в IV веке после Рождества Христова старец Серватий пришел из Азии в Маастрихт. Испытав жажду, святой Серватий ударил посохом о землю, и — о чудо! — в этом самом месте из-под земли тут же начала бить прекрасная питьевая вода… В городе еще говорили про статуи апостолов из чистого золота: в прошлом веке они таинственным образом куда-то исчезли, но ходили слухи, что они и по сей день спрятаны где-то в окрестностях города. Во всяком случае так утверждал местный парикмахер, а он-то уж точно знал, что говорил.

Запечатлелись в моей памяти и другие картинки. Если по улице к больному спешил капеллан с коробочкой в руках, в которой он нес освященную просфору, все велосипедисты спешивались, преклоняли колени и осеняли себя крестным знамением. А когда мы организовали гандбольный клуб с не слишком оригинальным названием “Гандбольный клуб Св. Петра”, к нему тут же как бы само собой прилепилось определение “римско-католический”. В итоге клуб получил официальное название “Римско-католический гандбольный клуб Св. Петра”. Обычно перед игрой священник благословлял мяч — это означало, что теперь мы непременно должны выиграть.

Священник, кстати сказать, благословлял не только мячи, но и все подряд: людей, дома и даже автомобили.

Раз в году гордые автовладельцы собирались со своими машинами на церковной площади, в центре которой стоял священник. Рядом с ним топтался служка с позолоченным сосудом со святой водой, откуда торчала латунная ручка погруженной в воду кисти. В начале церемонии священник кричал что-то на латыни, потом выхватывал из сосуда кисть и, широко взмахивая рукой и всякий раз снова окуная кисть в святую воду, окроплял ею автомобили, защищая их тем самым от всевозможных несчастий. Он проделывал все это столь энергично, что люди, боясь намокнуть, пятились назад. Мне кажется, что пастору очень нравилась его работа, иначе он не разбрызгивал бы воду так долго. Но он старался не пропустить ни одной машины. После окончания церемонии каждый автовладелец для верности покупал металлическую иконку с изображением святого Христофора и прикреплял ее к приборной доске. Отныне им ничего не угрожало. Даже если кому-то и приходило в голову, что в Маастрихте случалось столько же аварий, сколько в любом другом месте, то наверняка ему говорили, что это могло произойти только с неосвященными автомобилями. Хотя, конечно, официальная статистика об этом молчала. Но благословение помогало, это точно, и, сидя в кафе напротив церкви, каждый местный житель наверняка поднимал рюмочку за все святое. И крепко поднабравшись, ехал потом домой в своей освященной машине, а святой Христофор на приборной доске берег его от несчастного случая.

14

“Моя борьба” — книга Адольфа Гитлера, сочетающая элементы автобиографии с изложением идей национал-социализма.

15

Польдер — осушенный и возделанный участок побережья, обычно отгороженный от моря дамбой. Как правило, польдеры — это земли, отвоеванные голландцами у моря и расположенные ниже его уровня.

16

Исторически в южных провинциях Нидерландов, граничащих с Бельгией, население исповедует католицизм, на севере же страны, где в основном расположены польдеры, преобладает кальвинизм — одно из самых строгих и аскетичных направлений протестантизма.