Страница 23 из 85
Подошла председатель месткома Паша Уткина и с заметным удовольствием сказала:
— Хорошее дело завернули. Воздух, солнце и вода. Приходите обязательно. Жен захватывайте. Будем как одна семья.
Христофоров, наливаясь злобой, с вежливостью, достойной маркиза, ответил:
— Обязательно, Прасковья Ивановна, придем. Я жену с дочкой захвачу, а Кузьма Егорович, хе-хе, племянницу Тасю… извиняюсь, Капочку. Я могу беседу провести, если пожелаете, об экономии общественных средств…
— Подумаем, — рассудительно произнесла Паша. — Это неплохо, мероприятие полезное…
Христофоров оглянулся.
— Ушла. Слушайте, Стряпков, а не поломать ли нам всю эту историю с вазой? Не тот человек Соловьева. Можно только испортить…
— Ни в коем случае! Часики все-таки у нее. Клюнет, я знаю, у нее денег ни копейки, а до зарплаты еще пять дней.
— Смотрите! Я умываю руки.
— Будьте спокойны. Клюнет. Ну, я пошел выполнять ее распоряжение. Она не любит, когда ее не слушаются. Я в исполком. А вы?
— Пойду чистить морду Кокину. Он, шакал, у меня повоет…
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
в коей «Тонап» даст трещину
Хорошо было жить и трудиться столоначальникам, письмоводителям и делопроизводителям в департаментах, казенных палатах, губернских правлениях и в разных попечительствах, Издавалась для них специальная литература: что такое ипотечные учреждения, ссудосберегательные товарищества, общества взаимного кредита; когда всходит солнце и луна; когда и где открываются ярмарки; таблицы курсов на Лондон, Амстердам; какие существуют пошлины и сборы, расценки на гербовую бумагу, правила по векселям и заемным письмам; как взимать сборы за чины и пенсии. При надобности сенатский или синодский чиновник мог легко узнать, каков срок возбуждения дела о незаконности рождения, если муж находится в России и если муж за границей; как составлять прошения и доверенности: «Милостивый государь! Доверяю вам ходатайствовать за меня…» Как писать письма деловые, поздравительные, любовные: «Ваш кроткий, исполненный благородства образ, также ваше солидное приданое взволновали меня…» Или: «Припадая к стопам вашего высокопревосходительства, слезно умоляю…» Или: «Милостивый государь! Сего числа вы нанесли мне оскорбление действием. Следуя долгу и дворянской чести, вызываю вас…»
Справочников, письмовников была уйма. Все было расписано: в каком вицмундире на службу ходить, в каком партикулярном платье делать визиты.
Без этих хотя и полезных советов жить все же как-нибудь можно. Но о некоторых канувших в вечность практических руководствах и сейчас стоит пожалеть. Было, например, такое руководство: «Как надлежит вести себя с подчиненными». Оно было разбито на параграфы: «Приход в присутствие», «Ответ на приветствие», «Выслушивание доклада», «Принятие жалоб, подчиненными приносимых», «Принятие приношений», «День тезоименитства и его проведение». Существовали параграфы с краткими, но весьма выразительными названиями: «О пользе вежливости», «Не груби», «Оказывай внимание». Особенно запомнился энергичный параграф: «Не пересаливай!»
Наличие такого карманного руководства многих бы предостерегло от неправильных действий. Оно бы спасло и Юрия Андреевича Христофорова от ошибочного поведения с вдвойне подчиненным ему колбасником Кокиным. А Юрий Андреевич как раз нагрубил, не проявил такта, короче говоря, пересолил.
Зайдя в каморку Кокина и поздоровавшись, Христофоров невинным тоном спросил:
— Скажи, пожалуйста, Евлампий, сколько времени?
Кокин, ничего не подозревая, показал свои золотые часы:
— Не идут, головку потерял…
— Ай-ай, какая досада. Где это тебя угораздило?
— Кабы знал…
— А я знаю, — зловеще сказал Христофоров. — Я все знаю. Мерзавец ты! Давить таких надо, без применения амнистии…
— Чего ты лаешься? Не дома!
— Я тебе покажу, свинья! Я тебе покажу, как колбасу в пионерские лагеря отправлять! Тебя, дурака, предупреждали. Нарвался на Королькову? Она твою заводную головку в колбасе нашла. Господи, наградил же меня бог таким подлецом!..
И вдруг началось низвержение самодержавия, бунт. Кокин сорвал белый колпак, снял фартук, бросил на пол, затопал ногами.
— Ты кто такой? Не ори! Кто заставил меня эту паршивую колбасу делать? Я давно мучаюсь! Да я тебя в момент утоплю! Я и в тюрьме работу найду. Могу поваром, могу булочником. Плевал я на тебя…
Христофоров, не ожидавший подобного взрыва, растерялся.
— Уж и пошутить нельзя. Мы же свои люди, а чего меж своих не бывает. Давай спокойненько разберемся. Посылал колбасу пионерам?
— Ну, послал, немного.
— Ах как нехорошо…
— Девать было некуда.
— Лучше бы ты ее на помойку вывалил. Ну ладно, давай придумаем, как выход искать
— Без нас нашли!
— Кто?
— Санитарные врачи. Склад опечатали…
— Чего же ты молчал, дубина? — снова не утерпел и взорвался Христофоров.
— Не кричи, Юрий Андреевич! — сдержанно сказал Кокин. — Не доводи меня до полной сознательности.
— О господи! Идиот…
Христофоров выскочил во двор. У склада разговаривала с санитарным врачом Марья Антоновна. Юрий Андреевич облизнул сухие губы:
— Неприятность у нас, товарищ Королькова. Сколько раз я Кокину говорил: следи за качеством! Следи! Для народа делаем… Халатный он человек, Марья Антоновна!
Из окна высунулся Кокин.
— Давай, давай, Юрий Андреевич, кайся. Спасайся кто может…
Христофоров поспешил удалиться.
— Побегу, Марья Антоновна. Дел много. Ах, какая неприятность… — И, забыв о своей выправке, он понесся по переулку, рысью вылетел на набережную.
Около «Сети» встретил директора ресторана Латышева и художника Леона Стеблина. Латышев хотя и хмуро, но все же спросил:
— Куда торопишься?
— А тебе что? Какое твое дело?
Латышев покачал головой:
— Плохой ты человек, Юрий Андреевич. Не понимаешь ты настоящих людей…
«Фу ты, черт, — подумал Христофоров, — снова я, кажется, пересолил!» Но ему некогда было вникать в переживания директора «Сети», и, бросив короткое: «Бывай!», Юрий Андреевич помчался дальше.
Вдруг его пронзила страшная мысль: «А если?» Что следовало за этим «а если?», Христофоров точно осмыслить не мог. Это было какое-то предчувствие, смутное ожидание чего-то непоправимого и неотвратимого. «А если? А если эти дураки перетрусили? А если они возьмут да разболтают?» Юрию Андреевичу стало жутко. У него ноги подкосились. Он сел на скамью, перевел дыхание. «А если найдут?»
Он повернул к дому. «Надо срочно перепрятать деньги. Немедленно!»
«Тонап» дал трещину.
Семейная жизнь, как любит говорить Яков Михайлович Каблуков, тонкий музыкальный инструмент, причем струнный. Недотянешь — не тот звук, перетянешь — струны лопаются. Все должно быть в норме.
Ах, как жаль, что Каблуковы и Христофоровы еще не породнились. Находись они в родственных отношениях, Яков Михайлович поделился бы своими ценными мыслями с Юрием Андреевичем.
У Христофорова сегодня было странное состояние: человек отлично понимал — надо сдерживаться, надо! И все равно пер напролом, как медведь через чащобу.
В молодые годы Юрий Андреевич так просто среди бела дня со службы не ушел бы — не к чему подкидывать дотошным следователям лишние козыри: «А ну-ка, гражданин Христофоров, расскажите, где вы были между одиннадцатью и двенадцатью часами дня?»
Легче всего ответить: «С удовольствием отвечаю. Сидел у себя в горпромсовете. Как раз в это время был у меня товарищ Капустин, разговаривали о том, что, дескать, не пора ли нам поставить вопрос о местном рыболовстве. Как вы знаете, наверное, этот участок у нас основательно запущен…» И все — полное алиби.
Хорошо на всякий случай иметь свидетелей со стороны защиты.
Самое, мягко говоря, неблагоприятное впечатление производят на следователей такие ответы: «Как вам поточнее сказать… Сейчас припомню. Нет, забыл. Ах да, в это время ко мне подошел… Нет, не помню».