Страница 22 из 85
— Попробуйте.
Вошел Стряпков.
— Звали, драгоценная?
— Меня Анной Тимофеевной зовут, Кузьма Егорович.
— Известно, но тем не менее. Что прикажете?
— Кто? — Соловьева кивнула на игрушки. — Стеблин?
— Так точно.
— Сколько раз я вас просила ничего ему не заказывать?
— Он по собственной инициативе. А чем плох песик? Мордашка милая, наивная.
— А подсвечник?
— По-моему, неплохо. Березки — пробуждает чувство патриотизма. Родная природа.
— А что это еще за змея? Медянка, очковая?
— Беспородная. Змея вообще, как олицетворение мудрости.
Анна Тимофеевна решительно заявила:
— Какой породы ваша змея, сейчас выяснять не будем. Как вы, Вася, их назвали?
— Рептилии.
— Вот именно. Так вот, товарищ Стряпков, рептилий в производство пускать не будем. Сейчас, одну минуточку. Значит, договорились, Вася, насчет Володи Сомова.
— Я к нему. До свидания, Анна Тимофеевна.
Стряпков, увидев, что Вася прихватил с собою изделия Леона Стеблина, запротестовал:
— Зачем вы, Анна Тимофеевна, разрешаете образцы выносить? Они же на мне числятся. И вообще, зачем их раньше времени на улицу выпускать?
Но Васи уже не было. Он со смехом захлопнул дверь.
Анна Тимофеевна достала из стола папку, начала перелистывать.
— Ваше предложение, товарищ Стряпков, об открытии новой торговой точки я поддержать не могу. К чему этот параллелизм с торговыми организациями? Сдадим продукцию базе торга. И без хлопот.
— Вы же не понимаете, драгоценная Анна Тимофеевна, база потребует от нас сортовой продукции.
— Ну и правильно.
— А куда мы будем низкие сорта девать? Кадры в артели еще молодые, неопытные. Сошьют, скажем, мальчиковую рубашку, и извиняюсь, воротничок или приполочек перекосят. База такую красоту не примет, вернет. Куда прикажете ее девать?
— Перешить.
— Тогда знаете, во сколько нам эта рубашечка влетит? В трубу вся артель вылетит…
— Не уговаривайте… Я все равно не соглашусь. И, кстати, почему вы этим так интересуетесь? У вас же гончарный сектор?
— Во-первых, Анна Тимофеевна, дело руководителя не гасить инициативу, исходящую от подчиненных, во-вторых, товарищ Бушуев, ваш предшественник, мне многое поручал помимо гончарного производства, наконец, если вы не желаете от меня получать максимум моей энергии, так и скажите: «Не лезь, Кузьма Егорович, не в свои дела. А сиди и жди…» Что мне от этой точки? Выгода? Не пойдет дело — с меня же спрос.
— Ну вот, сразу и обиделись. А на новую точку я не согласна. Давайте на эту тему больше не говорить.
— Давайте… Скажите лучше, когда вас мучить перестанут?
— Кто?
— Городские организации. Почему они вас сразу не утвердили? К чему это вам во «вридах» ходить? С вашим-то опытом! Да что они, в самом деле?
— Я прошу вас, товарищ Стряпков, со мной об этом не говорить. Ни к чему.
— Да я так, к слову.
Стряпков подумал: «Кремень баба! С Бушуевым легче получалось… Ничего, я сейчас к Завивалову двину, уговорю его. Докажу необходимость». А вслух сказал:
— Хочу товарищу Завивалову новую продукцию показать. Вы, драгоценнейшая Анна Тимофеевна, не возражаете?
— Сегодня же суббота. Короткий день. Впрочем, как хотите.
Стряпков еще раз подумал: «Кремень! А если в открытую пойти? Прямо предложить — вот вам пять тысяч, вроде задатка, а остальное будет зависеть от вас. Нет, боюсь. Можно по морде схлопотать и вообще сгореть, как солома на ветру… Подожду».
— Суббота — не помеха, Анна Тимофеевна. Помеха, когда трудности…
И снова дерзкие мысли пришли в голову Стряпкова: «Сейчас разведаю, чем тебя, матушка, купить можно, на что ты, родимая, клюешь. А, была не была».
— Какие трудности?
— Материальные, Анна Тимофеевна… Посмотреть со стороны — Стряпков живет как сыр в масле! Получает прилично. Семья — сам себе хозяин, один как перст. А ведь не хватает на удовлетворение все возрастающих культурных потребностей. И того хочется, и этого… Зашел в Ювелир-торг, племяннице часики в подарок потребовались. Металлические вроде дарить не принято…
— Что-то у вас племянниц много развелось, товарищ Стряпков. Я и то уже трех знаю.
— Люблю племянниц. Родня! Вот, посмотрите, часики. Великолепные. Наши, советские: Вы ход послушайте! Музыкальный ход.
Анна Тимофеевна поднесла часики к уху, послушала, улыбнулась:
— Хороши. Чисто ходят. Прелестный подарок.
Стряпков с облегчением подумал: «Всё. Клюнула. Я же знал, ни одна баба против такой штучки не устоит».
— Анна Тимофеевна! Бог с ней, племянницей. Она еще молода носить золото. Подождет. Примите от меня. Носите на здоровье. К вашей ручке. А там цепочку, извиняюсь, браслетик.
— Что вы, Кузьма Егорович, как я могу! Спасибо, спасибо! Заберите ваши часики и идите.
— Не возьму… Ваши они, ваши!
— Вы с ума сошли, Стряпков, за кого вы меня принимаете?
Почти бесшумно открылась дверь, и вошел Юрия Андреевич Христофоров. Кашлянул.
— С хорошей погодой, Анна Тимофеевна.
— И вас также, товарищ Христофоров.
Стряпков решил: «Пойду дальше. Посмотрим, как она?»
— Посмотри, Юрий Андреевич, какие часики Анна Тимофеевна по случаю приобрела.
— Хороши…
— Давайте, драгоценная Анна Тимофеевна, я вам помогу тесемочку застегнуть. Вы еще не привыкли.
— Спасибо, Кузьма Егорович. Я их пока в коробочке подержу… Дайте мне вашу коробочку… У вас ко мне какое-нибудь дело, товарищ Христофоров?
— Неприятное дело, Анна Тимофеевна. Королькова Марья Антоновна санитарных врачей в колбасную привела. У нас, понятно, все в порядке, но разве кто от ошибок застрахован?
Соловьева чуть заметно усмехнулась:
— Конечно. Тот не ошибается, кто не работает. А вы, товарищ Стряпков, хотели, кажется, в исполком? Идите, идите. Спасибо за часики….
Как ни хотелось Стряпкову присутствовать при таком увлекательном разговоре, подчинился.
— Вы правы, Анна Тимофеевна, — начал Христофоров, — действительно, кто не работает, тот и не ошибается. Колбасная мастерская у нас великолепная, оборудование отличное, мастера опытные…
— Особенно Кокин, — снова чуть заметно усмехнувшись, обронила Соловьева. — Только вы скажите ему, чтобы он золото в фарш не примешивал. Металл, бесспорно, благородный, но все же для зубов идет только в одном смысле — на ремонт.
— Не понимаю ваших намеков.
— А я без всяких намеков.
Соловьева достала из стола спичечную коробку.
— Помните, Кокин заводную головку искал? Вот она, в колбасе обнаружена.
Христофоров взволновался ужасно, но вида не подал, только голос стал слегка хриплым.
— Где же эту колбасу обнаружили?
— В пионерских лагерях. Марья Антоновна точно все знает.
У Христофорова заколотилось сердце. «Ах, какой подлец Кокин! Заслал-таки, мерзавец!»
— Быть неприятности, товарищ Христофоров. Марья Антоновна сильно разгневана.
— Тушить надо, Анна Тимофеевна. Тушить, пока головешки не полетели… Не только Кокину попадет, но и мне, да и вас не обойдут…
— Я не боюсь ответственности, товарищ Христофоров. Кстати, у нас умеют отличать ошибку от преступления, недостаточное руководство от форменного безобразия. Вопросы ко мне у вас есть?
— Как будто все…
— Тогда извините, мне поработать надо…
Выскочив из кабинета Соловьевой, Христофоров кинулся искать Стряпкова. Знал, что тот не уйдет, ждет указаний.
Кузьма Егорович изучал афишу: «Сегодня все на вечер семейного отдыха. Завтра прогулка по реке па лодках. Сбор в 8 утра на водной станции». Кто-то приписал: «Явка для всех строго обязательна!»
Юрий Андреевич встал рядом, сквозь зубы процедил:
— Полундра! Королькова идет по следу. Дурак Кокин подложил свинью. Убить такую сволочь и то мало… И вы хороши… Змей-искуситель с часами… Слышали, как она сказала: «Давайте уж и вашу коробочку. Спасибо за часики». Поняли?
— Что же делать?
— Во-первых, не впадать в панику. В крайнем случае будем топить гада Кокина…