Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 1 из 81

Адыл Якубов

В этом мире подлунном…

Глава первая

Настоящее имя поэта — Кутлуг-каддам, но этого не знал никто. В Газне он известен как Малик-аш-шароб, по-простонародному Маликул шараб, что означает «повелитель вина», а стало быть, и тех, кто любит вино.

А питейное заведение, пусть никем и не сравниваемое с дворцами султана Махмуда, — да продлит аллах годы сиятельного владыки! — славится тоже всеми в городе. Невзрачная лачужка, что находится на самой окраине? Это как посмотреть… Ну да, она приютилась далеко от сада Феруз и сада Махмуда, от беломраморного султанского дворца и чиновных палат с позолоченными фасадами, от лазурнокупольных величественных мечетей, цветников, орошаемых водой из серебристых фонтанов, от шумных караван-сараев и базаров, где тесно человеку среди благоустроенных торговых рядов. Лачужку можно было найти в уединенном уголке в Афшане, в той части города, которую аллах предназначил для бедняков да нищих. Но ведь не всякий бедняк от рождения бедняк: тут собирались поэты, певцы и музыканты, еще не нашедшие признания или уже утратившие его, собирались изгнанные из дворца неудачливые колдуны-звездочеты, и воины, не пожелавшие приумножать воинскую славу сиятельного владыки, и попросту беглые люди, где-то когда-то кому-то служившие, Бродячий ночной люд… Чаще всего никто из приходящих сюда под покровом тьмы не имел за душой ни монетки, но едва ли не каждый был горд и по-своему знаменит. Среди музыкантов оказывались прославленные мастера: не просто сетарчи, а Бобо Сетари[1] и не просто гиджакисты, а Пири Гиджаки[2]. И средь хафизов не редки были такие, к кому обращались: Бобо Хафиз Булбули[3]. Поэты же все величали друг друга, не скупясь, «повелителями слов», не иначе… Даже горбун-лавочник из Гургана, мастер играть на нае[4], всего охотней откликался, когда его называли Пири Букри, что означает «святой горбун».

Лачужку свою «повелитель вина» унаследовал от отца, Карагуляма, — верного слуги победоносного воителя эмира Сабуктегина, отца нынешнего победоносного и сиятельного владыки, султана Махмуда Газнийского.

В юности Маликул шараб тоже был возлюблен султаном, приближен к сердцу и очам его, ну, а потом… Э, если б не та юная, четырнадцатилетняя красавица! Если б не она, Маликул шараб, может, и не стал бы Маликулом шарабом, оставался и по сей день Кутлуг-каддамом, одним из самых близких людей победоносного. Ну, и что тогда? Чего бы достиг он? Довольства, счастья? Высоких должностей — эмирства, например? Э, нет! Управляй ты половиной мира — счастлив не будешь. Скорей, чем срок тебе на роду выпал, от забот помрешь — вот и все! За вином да в беззаботности время проходит медленней.

Секретам виноделия Маликул шараб научился у одного старого садовника-гератца. Теперь сам стал винным чародеем, доказал, что не только в Герате, но и в Газне такие возможны. Вкушать вино Маликула шараба приходил не один лишь мелкий люд, и не только поэты-несчастливцы, и вообще несчастливцы некоторые наделенные богатством и знатностью вельможи тоже не гнушались посещать лачужку. Да что там вельможи! Даже такой ученый, как Абу Райхан Бируни, временами наведывался. И любимец султана, непревзойденный поэт Унсури. И сам визирь победоносного и сиятельного, отъявленный пьяница и женолюб Абул Хасанак… хоть порога не переступал, но своего человека за вином к Маликулу шарабу посылал неоднократно.

Правда, иногда то надзиратели рынков, то особенно шейхи-духовные отцы поднимали крик, обвиняя Маликула шараба в безбожии, пытались выгнать его из Газны, но, к счастью, сорок пять Лет назад молодой тогда Махмуд, еще не султан, а эмир, прогнав от себя, отринув от сердца верного своего слугу Кутлуг-каддама (да, да, все из-за юной, четырнадцатилетней красавицы, которая приглянулась им двоим, но больше благоволила… ха-ха-ха…) издал на века нерушимый указ: «Из дворца долой, а по-иному не наказывать». Вот и живет Маликул шараб, не тужит. Прозябая живет? А это как посмотреть…

Обыкновенно костер беседы в питейной лачужке у Маликула шараба разгорается в сумерках, после захода солнца. Сегодня же любители-посетители стали являться раньше обычного.

Как всегда, пространство у самой двери осталось анашистам калекам в лохмотьях да нищим-дервишам. Неподалеку от входа расположились ученики из медресе, иные любители поэзии, жаждущие выпить и узнать что-либо новое. На почетные места были приглашены два путешественника, приехавшие откуда-то в Газну: один постарше, лет пятидесяти, благообразный человек, с проседью в бороде и усах, украшенный чалмой, одетый в синий бархатный халат, поверх которого белела накидка, второй был молод, худобой лица и тела похож на дервиша, только одет не в рубище, но и небогато.

Через некоторое время явились с музыкальными инструментами под мышкой Бобо Сетари и Пири Гиджаки, завсегдатаи, желанные мастера музыки. А вслед за ними Бобо Хафиз Булбули, совсем уж старик, однако седеть но желавший, бороду и усы красящий, и с ним Пири Букри, тоже немолодой возрастом и, как мы уже знаем, любитель ная, низенький, с непомерно большой головой таких говорят: сам худ — голова с пуд.

Черный Паук — его еще и так называли за глаза. Родом он из Хорезма, родного края Абу Райхана Бируни. В Газне на базаре «Афшан шал» Пири Букри держал лавку.

О горбуне музыканте разные слухи шли в городе. Будто покупает он и ворованные товары, будто обладает неисчислимым богатством в золоте и драгоценных камнях; будто игра его на пае — для отвода глаз… Аллах ведает, что тут было правдой, а что — ложью. Во всяком случае, Маликул шараб не испытывает к горбуну ничего, кроме дружелюбной жалости. В свою очередь Пири Букри ценит и самого винодела, и его дружеское участие к себе: вот уже пятнадцать лет с тех пор, как приехал из Гурганджа, прошло, и чуть ли не каждый вечер в питейном заведении Маликула шараба играет-заливается най, да так, что сам плачет и других до слез доводит. Играет горбун — и людям кажется, что сама душа выплакивает какое-то неутешное горе в звуках печально-сладких, и забывают люди нехорошие слухи о Пири Букри.

Месяц назад Пири Букри обратился к виноделу с некой тайной просьбой, удовлетворение которой, как поговаривали, было делом весьма щекотливым, Маликул шараб вынужден был отказать. Пири Букри перестал посещать уютную лачугу, а Маликул шараб переживал его отсутствие, душевно страдал из-за того, что обидел старого приятеля. Понятно, как сильно обрадовался он сегодня, когда увидел у себя вместе с «певцом-соловьем» и «святого горбуна». Приказал талибам [5] принести из погреба целый хум[6] вина десятилетней выдержки.

Любители-ценители одобрительно зашумели:

— Да сопутствует тебе удача, Маликул шараб!

— Да живет Маликул шараб сто лет…

Когда-то Маликул шараб умел, как говорится, выпить, — мало кто мог сравниться с ним в этом занятии. Но, перевалив за шестьдесят, достигнув возраста пророка, несколько ослаб: сам теперь не столь часто, как прежде, прикладывался к сладостным источникам, больше угощал других, с тем, однако, чтоб лились и поучительные, и веселые беседы — не одно вино. За красивую газель, интересный рассказ, сердечную песню исполнитель вознаграждался чашей доброго вина, и в предвиденье такого вознагражденья настроение певцов и поэтов поднималось само собой, равно как и состязательный их дух.

Но вот сегодня Маликул шараб, отпивая вроде бы по глоточку-другому, сильно захмелел.

1

Сетар — трехструнный щипковый музыкальный инструмент. Сетарчи — тот, кто играет на сетаре. Бобо Сетари — глава (буквально: отец, старейшина) сетаристов.

2

Гиджак — народный инструмент, похожий на скрипку. Пири Гиджаки — большой мастер и наставник гиджакистов.

3

Хафиз — народный певец. Бобо Хафиз Булбули — буквально: певец-старейшина с соловьиным голосом.

4

Най — музыкальный инструмент типа свирели.

5

Талиб — ученик духовного училища (медресе)

6

Хум — большой глиняный кувшин для хранения воды, масла, вина.