Усобники

Здесь не было той красоты, какая имелась в переяславских хоромах, а тем паче во владимирском дворце: клети и амбары сложены из брёвен, едва обтёсанных, с неровностями, — но в Берендееве великий князь находил душевный покой.

Дмитрий потчевал гостя щедро. В трапезной сидели вдвоём. Подавали отроки из младшей дружины. Внесли разное мясо: оленину варёную, вепря копчёного, птицу — гусей и уток, кашу гречневую и капусту квашеную, пироги с потрохами и ягодами. Вся столешница была уставлена.

Отроки вкатили бочонок с пивом, настоянным на травах, втащили жбан с квасом.

Мурза ел, похваливал. Сытое лицо лоснилось.

-Якши, якши.

Дмитрий подсовывал мурзе куски пирога:

-Ешь, мурза Умар, вот с требухой, а вот пирог с ягодой.

Мурза доволен:

-Хорошо, конязь, ты меня чтишь, якши. Добрый ты, конязь.

Умар сыто отрыгнул, вытер рукавом халата жирные губы. Через узкие щёлки глаз долго смотрел на Дмитрия.

-Отчего, конязь, ты добрый ко мне?

И тут же, не дожидаясь, ответил:

-Великий хан Менгу-Тимур любит мурзу Умара, шибко любит. У кого самый большой табун? У мурзы Умара. У кого самая большая юрта? У мурзы Умара. Ты, конязь, любишь мурзу. Почему любишь? Ох-ох, конязь Димитрий!

И погрозил пальцем:

-Конязь Димитрий, отчего не любит тебя конязь Борис Ростовский? Борис-конязь говорил, ты из Копорья привёз много зверя пушистого. Хе! Разве там не были ордынские счётчики?

Дмитрий заёрзал, втянул шею:

-О каком звере ты, мурза, речь ведёшь?

-Ох, конязь. — Умар поднял палец. — Притащил товар.

Скуластое лицо мурзы расплылось в улыбке:

-Нехорошо выход воровать. Чти, конязь, закон Ясы[14].

-Облыжное наплёл князь Борис. Понапрасну злобствует. И не дань я брал, а недоимки, какие Новгороду лопари задолжали.

-Ты, конязь, забыл закон Чингиса, не чтишь Ясу, завещанную предками. Менгу-Тимур накажет тебя. — Умар нахмурился: — Бог урусов учил: не укради. А ты, конязь, воруешь.

Изменился Дмитрий в лице. Вошёл тиун, князь знак подал, и Самсон вскоре возвратился с отроком. Они втащили большой тюк шкурок.

-Ты уж того, Умар, прими подношение от чистого сердца. Не огорчай хана.

Умар погрузил руку в меха, лицо сделалось блаженным. Поцокал языком:

-Якши, якши. Мурза видит, мурза ничего не слышит.

И кивнул тиуну:

-Отволоки батырам[15].

На Дмитрия уставился:

-Отчего, конязь, не сидит с нами княгиня Апраксия?

Помрачнел великий князь:

-Хвори одолевают княгиню.

-Хе, хвори. Но зачем, конязь, у тебя одна жена? У меня три жены. Когда какая-либо забрюхатеет, я зову в юрту другую.

-Нам, русским, Бог дозволяет иметь одну жену.

-Яман, яман. Мало одной жены. Ваш Бог жадней.

Подняв ковшик с медовым настоем, медленно выпил. Отставив, вдруг спросил:

-Почему, конязь Димитрий, тебя не любит конязь Борис?

Дмитрий развёл руками:

-Бог знает. Я-то Борису зла не делал и худого на него не держу. На удел его не посягал. Разве потому, что ростовский князь дружбу водит с братом моим, городецким князем?

-Хе!

Мурза принялся за огромный кусок мяса. Ел долго, ненасытно, то и дело отрыгивая. Закончив, впился глазками в Дмитрия:

-Не воруй, конязь, не воруй. Яса и ваш Бог всё видят. Они учат: не укради.

И рассмеялся:

-А княгиня твоя пусть пьёт кумыс. Якши кумыс.

Уже от двери повернулся:

-Я буду присылать тебе молоко от лучших моих кобылиц, и твоя жена не будет знать болезни. Мурза любит добрых князей урусов…

Проводив ордынца, Дмитрий позвал тиуна:

-Девкам накажи, Самсон, трапезную проветрить. Тяжёлый дух от мурзы…

В феврале-бокогрее, будто весной пахнуло, да ненадолго. В самом конце последней недели начало плющить снег, и из-под него едва приметно показались ручейки. По ночам подмораживало и, бывало, снова сыпала пороша.

Время требовало своего.

По лесам заворочались в берлогах медведи, дышали жарко, пофыркивали. Вепри покидали лежбища. Заяц-беляк готовился сменить шубу.

Лес оживал, подавали голоса птицы. Того и гляди, начнут возвращаться перелётные птицы и огласится небо криками.

За неделю до Великого поста на Руси Масленица с румяными блинами, ровно солнечными бликами. Сырная неделя, широкая и разгульная. Весело развлекается славянская Русь, духом блинным на неделю пропитывается. И кому понять, от языческих ли, от христианских ли времён, но Масленая всем в усладу.

Князь Дмитрий с Апраксией любили отмечать Масленицу в Переяславле-Залесском. Здесь что ни дом или изба, двери нараспашку, гостям рады.

На торгу гомон, качели девкам поставили, а парни кулачные бои завязывали. Всё на утеху.

В жбанах сбитень горячий, тут же на костерках мясо жарят, блины горкой. Бабы князя с княгиней зазывают:

-Угощайтесь, князь с княгиней, отведайте блинов ржаных со сметаной.

Перед самой церковной папертью парни с девками заигрывают, снежками кидаются. И ни брани, ни драки. С ледяных горок спускаются. А то насажают парни девок в сани и со смехом, шутками возят по Переяславлю-Залесскому. И по всему городу разносится песня:

Княгиня Апраксия хоть и худа, кожа да кости, однако Масленица ей на пользу: румянец на впалых щеках взыграл. Чует князь, недолог век княгини, ей бы лето ещё перевалить. Прижал к боку, просит:

-Налюбовалась, Апраксеюшка, пора и в Берендеево, ненароком мороза наглотаешься.

-Уж чего там, князь. У нас на Белом море не такие холода держат.

И помрачнела. От Дмитрия то не укрылось:

-Что с тобой, княгинюшка, поведай?

-Не такая тебе жена надобна. Вишь, какая я хворая. И сына тебе подарила болезненного…

-Утихомирься, Апраксеюшка: какую Бог мне дал, такая и люба мне…

-Опасаюсь я за тебя. Уйду, как жить станешь?

-Не надобно о том. Бог даст, сжалится над нами… Поедем в Берендеево. Отогреешься, там и Масленую встретим. Поди, и сын Иван там…

В вотчине, на высоком крыльце, Апраксия обмела снег с меховых сапожек, шаль в сенях скинула. А из трапезной пахло духмяно, и на столешнице, на серебряном блюде, гора блинов, щедро политых маслом, и чаши со всякой едой.

За такой трапезой забывается, что впереди Великий пост…

В третью неделю Великого поста князь Дмитрий отправился в стольный город Владимир на Клязьме. От Переяславля-Залесского до него чуть больше ста вёрст, и, ежели Москву миновать, дорога чуть больше чем в сутки уложится.

Велика земля русичей…

В краю, куда уходит солнце, где живут ляхи и Литва, где немецкие рыцари готовят Крестовые походы, — западные рубежи Руси, а там, где восходит солнце и, проходя лесами сибирскими, переваливает Каменный пояс, и начало Руси.

Селятся русичи и у самого Студёного моря. Их жилища встречаются в лесах вековых, в глуши лесной. Они рубят города и ставят избы, пашут землю и ловят рыбу, промышляют охотой и разводят скот.

По всей славянской земле до самого стенного окоёма можно встретить русича.

А в степях Прикаспия и Причерноморья раскинулась могучая Золотая Орда, держава внука Чингисхана, Батыя, и его преемников.

Со времён Батыя русичи — данники татаро-монголов. Их переписчики и счётчики ведут учёт по всей Руси, выход собирают и увозят в Орду, а сами удельные русские князья владеют своими землями милостью великого хана. В столицу Орды они ездят на поклон к великому хану. Здесь они судятся и клевещут друг на друга. В распрях княжеских сила ордынских ханов.

14

Яса — уложение Чингисхана.

15

Батыр — у тюркских народов звание, даваемое за военные заслуги; в быту и фольклоре — богатырь, витязь.