Страница 5 из 11
– Тяжеловатая была небось цепочка! – посочувствовала Лидия, а Рощин снисходительно ухмыльнулся:
– Я смотрел в Интернете: оказывается, в мастерских Шереметева делали замочки накладные, золотые, тоненькие, как листья березовые! В екатерининские времена была большая мода украшать себя этими замочками. Может, это тоже изделие того самого мастера? – Рощин подбросил на ладони заржавевший ключ. – Никто не знает, откуда он, от какой двери. Но меня почему-то гораздо больше волнует не то, что он какой-то там шкафчик Екатерины Великой отмыкал, а то, что он тоже имеет отношение к Рощину, к Алексею Рощину и к Ирине Михайловне.
– Да почему?! – изумленно уставилась на него Лидия. – С чего вы взяли?!
– А вот с чего. Вот здесь, на головке ключа, – он ткнул ухоженным ногтем в потемневший от времени металл, – в лупу можно отчетливо разглядеть цифры – тысяча семьсот восемьдесят семь. Буквы там какие-то есть, инициалы мастера, наверное, но их не разберешь, а цифры видны вполне ясно. Это екатерининские времена, а Отечественная война от них не столь далеко! То есть ключ вполне мог принадлежать Ирине Михайловне!
– Мог принадлежать, – кивнула Лидия. – Но мог и не принадлежать…
И она прикусила язык.
Конечно, конечно, это может ровно ничего не значить. Вполне вероятно, что ни Ирина Михайловна Рощина, ни тот, первый Алексей Рощин в жизни не держали в руках этого ключа. То есть в этом можно быть уверенной на 99 целых 99 сотых и 999 тысячных процента. Но нынешний Рощин, Рощин номер два, очень хочет, чтобы ключ, Библия и картина в художественном музее были звеньями одной цепи. Так в чем же дело? Кто платит деньги, тот и заказывает музыку, подумала Лидия, которой не была иногда чужда доля здорового цинизма. Ну да, Лидия вовсе не была столь уж белой (точнее, серой, учитывая цвет ее одежды) и пушистой, как могло показаться на первый взгляд. Впрочем, о ее циничности говорила, даже просто-таки криком кричала сама идея создания этой конторы с символическим названием «Ключ к тайне».
Да и ладно, не в монастырь же она намерена поступить, чтобы строить из себя воплощение чистоты и невинности! Главное, у нее теперь есть ключ, у нее есть тайна – и за разгадку этой самой тайны ей заплатят очень немалые деньги. Так что вперед, Лидия Дуглас! Только вперед!
В смысле в художественный музей.
Глава 2. Ключ от двери
Картина была как картина, правильно Рощин сказал: примерно сорок сантиметров на пятьдесят, в тяжеловатой для таких скромных размеров багетовой рамке. Весьма тщательно и, как принято говорить, с душой был изображен речной берег с закраиной леса. Ничего особенного, русский пейзаж, столь же прелестный, сколь и типичный: березки в первом осеннем злате, сизая рябь волн, зрелые камыши. Но это только на первый взгляд все в ней было так просто! До тех пор, пока зритель не обращал внимание на песок с отчетливо видными отпечатками следов – мужских сапог и женских туфель.
Лидия, увидев эти следы, даже вздрогнула. Кому пришло в голову назвать это просто пейзажем? Самая настоящая жанровая картина, даром что ни одного человека не изображено. Но эти следы, которые сходятся с разных сторон берега, какое-то время тянутся вместе, сплетаясь, а потом расходятся снова – это же отражение человеческих отношений, отражение их развития! Ай да художник Илья Фоминичнин, бывший крепостной докторской вдовицы Ирины Михайловны Рощиной-Сташевской! Ай да молодец! Многое понимал в жизни!
К сожалению, более ни одного произведения, принадлежащего кисти Ильи Фоминичнина, ни в выставочном зале, ни в каком-то другом Лидия не обнаружила. Ну да, Рощин так и говорил. Но на всякий случай Лидия все же подошла к дежурной и спросила о его картинах.
Немолодая дама исключительно интеллигентного вида (здесь работали только такие дамы, в кругленьких очочках, блузочках с кружевными воротничками и в седеньком перманенте, словно выглянувшие из каких-нибудь 50-х годов минувшего века пережитки старого советского мира) посоветовала обратиться к хранителям.
Лидия поглядела на нее с трепетом. Слово это воскрешало в памяти страницы какого-то фантастического романа (в юные года Лидия обожала фантастику, читала ее тонно-километрами, потом все это как-то сошло на нет) или фильма. Что-то вековечное, невероятно значительное, что-то высшее крылось в этих словах: «Обратитесь к хранителям!» Чудилось, если она обратится к этим самым хранителям, они не просто ответят на вопрос, есть ли в музее другие картины Фоминичнина, но и помогут заглянуть в некие глубины…
Чего? Да времени, наверное.
«На самом деле хранители ведают музейными архивами, – тотчас отрезвила себя Лидия. – Никакой мистики!»
Дежурная сказала, что кабинеты хранителей расположены на третьем этаже. Лидия, благоговея, поднялась туда по боковой, очень крутой и очень неудобной лестнице, благоговея, прошла по скрипучему паркету коридора, оказалась у двери с соответствующей табличкой, благоговея, заглянула, никого не обнаружила и остановилась в благоговейной нерешительности.
Раздались шаги, и Лидия увидела человека в зеленом комбинезоне, тащившего стремянку. На плече у него висел моток провода, из чего наша героиня заключила, что это был весьма прозаический монтер.
– Хранителей ищете? – Он произнес это слово без всякого благоговения. – Да они все в подвал ушли – в картотеку. Это из холла вниз по лестнице, мимо гардеробной пройдете, потом налево и опять налево, в третью дверь.
Лидия поблагодарила.
– Вы туда прямо сейчас пойдете? – спросил монтер. – Скажите им, что свет ненадолго вырублю. Минут на пять, не больше, так что пускай не паникуют, а то поднимут визг, вот не люблю!
Лидия пообещала сказать и спустилась в холл, а потом в гардеробную. Ей казалось немножко странным, что каждый-всякий может вот так, запросто, ходить по такой сокровищнице, какой был в ее глазах областной художественный музей.
Лидия свернула налево и пошла по длинному, плохо освещенному коридору. Лампочки в настенных бра горели почему-то через одну. Тяжелые, окрашенные масляной краской двери терялись в полумраке. С правой стороны их было много, все они имели вполне бытовой вид, были снабжены табличками с номерами, а с левой стороны дверей оказалось раза в два меньше, и они были, во-первых, не белые, а темно-коричневые, а во-вторых, закрыты тяжелыми засовами. Ага, значит, всякому-каждому сюда все же нет доступа!
Это несколько успокоило Лидию. Она шла себе и шла, как вдруг что-то щелкнуло довольно громко – и свет погас.
Вот те на! Монтер выполнил свое обещание, а Лидия еще не успела дойти до хранителей и предупредить их. Сейчас распахнутся двери, из них начнут выглядывать испуганные люди, поднимется тот самый визг, которого так не любил монтер.
Однако прошла минута и другая, а визг не поднимался, и ни одна дверь не распахнулась. И ни звука Лидия не слышала. Вокруг стояла тишина, от которой звенело в ушах.
Она быстро оглянулась, хотя вряд ли что-то могла увидеть в этой кромешной тьме. От этого слишком резкого движения мгновенно закружилась голова, и она совсем перестала соображать, куда шла и откуда явилась. Лидию даже шатнуло! Она протянула руку в сторону, пытаясь ухватиться за стену, однако рука ушла в пустоту.
Да что за чертовщина?!
– Эй… – негромко сказала Лидия, но голос в этой кромешной тьме прозвучал так странно и даже дико, что она сочла за благо замолчать. Глупо надеяться, что сейчас откроется какая-то дверь и станет светлей. Монтер обещал вырубить свет во всем музее, значит, и в кабинетах темно. Хранители – а по большей части это, конечно, хранительницы, особы женского пола, – небось ужасно перепугались да и сидят теперь в темноте, даже визг поднять не в силах от страха, не то что двери открывать. Придется рассчитывать только на себя, как, впрочем, и всегда. Достать мобильный и включить в нем фонарик – вот что надо сделать!
И тут Лидия вспомнила, что совершила страшную глупость. Она сдала в раздевалку свою довольно большую сумку – так потребовала гардеробщица, – не вытащив оттуда мобильный… А может, руки, как это часто бывало, все же оказались умнее головы? Может, сунули телефончик в карман юбки?