Дважды украденная смерть

— Что я могу придумать, если действительно вижу человека в первый раз?

— Ладно, к этому еще вернемся. Ну-ка, выворачивай карманы!

— По какому праву...

— Еще раз так загнусишь — умоешься опять кровью. И это будет повторяться столько раз, сколько ты будешь вылезать. Пока не научишься себя вести. Усек? А теперь давай свое барахлишко.

Кошелек с деньгами, носовой платок, расческа — что еще может поместиться в карманах брюк мужчины летом, когда жара не дает надевать пиджаки.

— Все что ли? — насмешливо скривился усатый. — Никак ты не можешь понять, что с нами надо, как у попа на исповеди — ничего не утаивать. А ты все жмешь и жмешь, причем главное. Неужели из-за твоего сопливого платка мы бензин жгем? Доставай сберкнижку! — гаркнул он так, что Костя вздрогнул.

Тенгиз выбросил сберкнижку на стол. Усатый полистал ее, помолчал, раздумывая.

— А где ключи от квартиры? Почему не выложил?

— Я без ключей ушел, — глухо, через силу выдавил Тенгиз.

— Ясненько. А кто дома?

Лицо Тенгиза почернело.

— Не твое дело, — скрипнул он зубами.

И тотчас получил такой удар от конопатого, от которого слетел с табурета. Поднялся, держась за скулу, произнес тихо:

— Семью не трогайте. Все, что у меня есть — тут, на книжке. Вам это — слону дробина. А жену и детей не трогайте...

— Да, действительно, не густо... — опять посмотрел в сберкнижку усатый. — Пять штучек всего. Может, у тебя таких книжек пять, десять? Библиотечка?

— Откуда? Я деньги честным трудом зарабатываю. А это на машину накопил...

— Ну, ладно, нас твои жизненные проблемы не колышат. Говори по-хорошему: откуда к тебе попала сумка этого фраера и кому, за сколько ты ее толкнул?

— Не знаю, о чем вы?

Недоумение на лице Тенгиза было столь неподдельным, что бандиты переглянулись.

— Ты на кого работаешь? — решил начать по-другому усатый.

— Как на кого? На себя, — Тенгиз начал понимать, что тут не банальное ограбление с изъятием денег путем угрозы. Его явно принимают за кого-то другого. Это открытие придало ему бодрости, и хотя он понимал, что теперь уйти от этих субъектов со звериными повадками все равно непросто, все-таки какие-то шансы сделать это есть. Поэтому отвечать надо по возможности так, чтобы не вызывать раздражение у своих тюремщиков (как их иначе назовешь!) и четкостью ответов полностью снять с себя подозрение в том, что он замешан в делах какой-то мафии. А ведь он даже не знает пока, о чем речь...

— Значит, на себя, — недоверчиво повторил усатый. — Ты можешь не называть своего шефа, но намекни, мы поймем.

— А чего намекать? Я работаю в институте, шеф у нас...

— Постой, постой. Эти сведения нам ни к чему. А ты нам либо лапшу на уши вешаешь, дурачком притворяешься, либо...

Усатый не закончил.

— Да я говорю то, что есть.

— А откуда эти башли, что ты сейчас на книжку положил?

— Да с шабашки я еду. Заработал. Потом. По двенадцать часов иной раз вкалывали. Это ж проверить — один пустяк.

Усатый повернулся к Косте.

— Ну, что ты на это скажешь? Похоже все же, что ты фанта-а-зе-ер...

Костю и самого убедило поведение Тенгиза, его рассказ о себе. Но о наличии журнального детектива в его руках нет пока ничего ясного. Как с этим-то быть.

— Скажите, — хриплым от волнения голосом обратился он к Тенгизу. — Вы сегодня в троллейбусе читали детектив, собранный из журнальных листочков. Где вы его взяли?

Этот вопрос удивил Тенгиза не меньше остальных. Это обращение на «вы», этот запуганный вид и робкий голос — все подсказывало Тенгизу, что он не единственный здесь пленник, что охранников-то не так уж и много, что если бы знать это раньше и как-то объединиться, то еще можно посмотреть, кто здесь главнее. Поэтому он ответил как можно спокойней.

— Да, читал. Люблю детективы. А вот где взял... Там же и взял, где шабашничал.

— Что, так просто и взял, — вмешался конопатый. — Иди спер, или почитать тебе его дали? А то — «взял»... Чтобы взять, надо чтобы кто-то положил. А вот кто положил?

— Да какая разница? Я спросил у мужиков: «Чье?», «Да так, говорят, приблудное». Ну, я и взял, раз охотников больше не оказалось. Все равно пропадет. Ладно, если кто читать взял бы, а то ведь и на подтирку пойдет...

Усатый скрипнул зубами, выругался грязно:

— Все у вас, как посмотришь, гладко, чисто. Сговорились, падлы! Сейчас обоих здесь замочим, если правду не скажете.

— Да не знаю я ничего! — выкрикнул Тенгиз. — Есть ведь люди, чтобы подтвердить, что я на шабашке больше месяца пахал, и в ведомости я за эти деньги расписался, и журналы где взял, могу место показать!

У усатого пот выступил на лбу. Талантом следователя он явно не обладал, а тут следствие зашло в тупик. Он и верил, и не верил. Татарин, похоже, не врет. И этот слюнтяй — тоже, хотя бы потому, что врать он явно не умеет. А сумка пропала. Кроме того, что она дорого стоит, по ней еще можно будет определить, где взято кое-что в ней находящееся. А там, дальше-больше и на тех, кто брал, выйдут. А уж тут такие пойдут разборы, что лучше и не думать...

— Где вы шабашили?

Тенгиз назвал отделение совхоза, деревню.

— Это сколько отсюда будет?

Тенгиз сказал.

— Поедешь с нами, покажешь. И ты поедешь. Если обнаружится, что все это туфта — дома родного вам больше не видать. Так что лучше выкладывайте, как вы нас решили облапошить. Отдадите в два раза больше — и начинайте по новой ковать монету. Так башлями откупитесь. Нет — головой.

— Как я в таком виде поеду?

— Ничего, мы тебя прибарахлим. Обновим твой гардеробчик.

И кивнул конопатому:

— Принеси ему что-нибудь. Под цвет его ползунков.

Тот, мерзко хихикнув, нырнул в какую-то дверцу сбоку, совершенно ранее не замеченную. Вернулся с серо-голубой рубашкой с накладными кармашками. Бросил Тенгизу.

— Держи! Потом мы все равно к общему счету припишем.

— А эту я к какому счету припишу? — буркнул Тенгиз, стягивая окровавленную рубашку.

— Может, пока ты голый, тебе еще разок врезать? С кожи-то кровь смывается...

Но Тенгиз уже напялил на себя бандитское подношение и оглядывал себя критически.

— Не боись, не с трупа. Вещдоков не оставляем. Даровому коню куда-то там не смотрят.

Препятствие, которое пытался выставить Тенгиз, было устранено. Можно было ехать. Но тут заныл конопатый:

— Шеф, может, не стоит? Семь верст киселя хлебать? Посмотреть на полочку, где журнальчики лежали? А того, кто их положил, где мы увидим?

— Не твоего ума дело. Твое дело — баранку крутить. Погнали!

* * *

Алику снился сон. Собственно, это был не сон, а нагромождение каких-то кошмаров, фантасмагорий, навеянных духотой комнаты и алкоголем. Сюжеты этого полусна-полукошмара все время варьировались на фоне неосознанной тревоги. Вот мать — или это не мать — мать давно умерла, протягивает к нему руки и говорит: «Саша, не пей, Саша, не пей». Вот врачи в белых халатах суетятся вокруг чего-то, а это что-то — он сам... Вот ему втыкают шприц в бедро, а он кричит: «Не надо, не надо!» А по ноге у него течет кровь...

И опять видение возникло. Рыгаловка — место излечения алкоголиков по методу Буренкова — он пробовал лечиться по этому методу лет десять назад... Ходит врач по палате, звенит стаканом и бутылкой и кричит: «Водка, водка бэ-бэ-ээ, бэ-э-э, водка-водка бэ-э-э, бэ-э-э». И все алкаши на кушетках рыгают: бэ-э-э...

Последний сюжет был самый страшный: ему приснилось, что у него украли деньги. От страха он проснулся, будто бы выпрыгнул из чего-то мерзкого. Фф-у-ух! Он сел на кровати. Пот ручьем течет по спине. И сразу же — ширк под матрас. Вот они — «мани». Милые, зеленые. Все здесь, как на сберкнижке. «Храните деньги в сберегательной кассе!» Не все так страшно, жизнь продолжается.

В комнате тьма, за окном тьма. Утро или вечер — понять невозможно. Глаза постепенно привыкают к темноте и он видит свою комнату с немудрящей обстановкой; не комнату — комнатенку, которая досталась ему после размена квартиры, когда он развелся с женой лет десять назад. На столе стоят бутылки, стаканы. Все грязное, а главное — пустое. Но то, что проснулся дома — уже неплохо...