Таежная одиссея

— Гляди, сколь ходового медведя нынче, — заметил Трофимов. — Давно не упомню, чтобы так зверь шел… Я сказал ему, что и мы видели следы двух шатунов.

— Это что! — махнул рукой Трофимов. — Бывает куда как много. Неурожай где-то, не лег зверь — вот и переходит.

Слова Трофимова подтвердились. К вечеру вслед тигрице с тигрятами шло уже два медведя.

— Какого черта они прутся? — спросил Моргунов.

— За объедками, — ответил Трофимов. Вскоре нам встретилось место, где тигрица убила изюбра. На ночь тигры ушли от добычи, а вернувшись на следующее утро, нашли только обглоданные кости.

— Вот нечисти косолапые! — ругался Селедков. — Все ж задержались бы тигры…

Остановившись на ночлег, мы с облегчением сбросили тяжелые котомки. Плечи у меня ныли тупой давящей болью.

После ужина, укладываясь спать, Трофимов сказал, ворочаясь в тесной палатке:

— Ох и жирны вы, мужики, ровно медведи перед лежкой — случись что, так и не выберешься…

— Пожар, что ли? — спросил Димка.

— Может, и пожар, а может, и того смешнее… Вот зачнет тебя тигра лапой выуживать, — лукаво посмотрел он на Моргунова.

— Ну вот! На ночь да такие страсти. Дай-ка, командир, я в середину лягу, — потряс Сузева Димка.

— Смеешься? — улыбнулся Трофимов. — Ну, ну… Он улегся на спину и, помолчав, заговорил:

— Давно это было… На Перевальной, на той самой, где вы норок ловили, выше вашего барака — тогда его еще не было. Вот. Сплывал я тогда на лодке вниз и не упомню, чего-то задержался в дороге, устал и не захотел разводить костер. Поставил палатку, пожевал всухую, да и спать. К снегу уже дело шло, и спалось зябко. Так, не то сон, не то явь. И надо же такому привидеться: будто в палатку залез брат мой Макар и ну меня теребить. «Давай, — говорит, — Игнат, в пятнашки играть». — «Тьфу на тебя, шалый, — говорю ему. — Да ты никак спятил? Я отродясь в них не играл! Макар не унимается. «Вставай, — говорит, — Игнат, все одно не дам спать», — и ну меня то за ногу, то за плечо дергать. Стал я его просить: «Ты что, Макар, как дитя малое? Изыди, дай мне спать!» А он знай свое. Рассерчал я и в сердцах влепил ему в ухо да еще и ногой боднул. Обиделся на меня Макар, заворчал как-то по чудному, свалил в злости палатку и ушел. «Ну и дурак», — сказал я ему вслед, повернулся на другой бок и заснул. Даже теплей стало, как палатка упала. Утром проснулся, хвать рукой — и вправду палатка на мне лежит, да тяжелая что-то. Выбрался из-под нее, а вокруг бело — снег выпал. Протер я глаза, глянул вокруг — будто в нутро мне снегу насыпали. Так вот какой Макар ко мне ночью приходил — полосатый! Да добро бы один, а то ведь еще три рядом были! Тигрица с тремя тигрятами пришла к речке. Ну, те дети как дети — вместе с матерью воду пили, а этот, видать, блудный был сын. Заметил мою палатку, подошел и давай взыгривать, ровно кошка. Подергал, повалялся на полотнище, а потом и меня нащупал; стало ему интересно, что там такое в середке лежит. Вот и пошел лапой шурудить, пока я ему в нюх или еще куда не брыкнул. Ладно не стал он поднимать шум— попрыгал к своим, а то ведь и тигрица могла прибежать… Напилось все семейство воды и подалось своей дорогой.

— М-да, — сказал Димка.

— Что м-да? — спросил Трофимов.

— Да нет, я ничего… Я говорю, что ночью перекантую все же командира к стенке. На всякий случай…

Медведи шли за тиграми не отставая. Мы ругали их беззлобно, но в середине дня наше отношение к ним сменилось тревогой. К двум шатунам присоединился третий. Это сообщество стало угрожающим, и Трофимов забеспокоился.

— Так ведь они и тигрят сожрать могут, — сказал он, рассматривая следы очередного косолапого бродяги.

Димка выразил сомнение, но и Селедков, и Сузев были согласны с Трофимовым.

— Только отвернись тигрица — и с ходу передушат, — говорил Трофимов — Им сейчас все нипочем. Через час медведей стало четверо.

— Да их что — из мешка вытряхнули? — растерянно спросил Моргунов.

Никто не ответил — все чувствовали неладное. Почувствовала это и тигрица и, опасаясь случайностей, вывела своих детей на лед Б. Уссурки. Здесь, среди прибрежных деревьев, она настигла второго изюбра. Тигрята насытились и устроили возню, разбросав клочья шерсти оленя метров на сто по льду реки. Тигрица была настороже, и медведи не рискнули показаться ей на глаза. Они залегли на противоположном берегу, жадными глазами наблюдая за происходящим.

Третью ночь мы провели в беспокойстве за судьбу тигриной семьи и, едва забрезжил рассвет, тронулись в путь. Мороз отпустил, идти стало легче.

На следующей стоянке Трофимов не захотел растапливать для ужина снег и, прихватив все котелки, отправился к видневшейся на реке промоине. Подойдя к ней, он позвал меня и Димку. Недоумевая, мы отправились следом.

— Да не топчите вы снег! — недовольно сказал он, когда мы подошли.

Трофимов стоял почти у самого края полыньи и что-то внимательно рассматривал вокруг.

— Ну, охотники, расскажите-ка, что тут случилось? — с хитрецой спросил он, обведя рукой полынью.

Мы осмотрелись и увидели, что к полынье шли не только наши следы. Веером к ней сходились следы волков. День назад хищники зачем-то сбежались к открытой воде, побегали вокруг у самой кромки льда, затем ушли, вытянувшись в цепочку, шагая след в след.

— Ну что же тут хитрого — спартакиада у волков была. Бегали наперегонки, кто быстрее, — шутовски сказал Димка.

— А это что? — спросил Трофимов, показывая на незамеченный нами след.

— Изюбр бегал!

— От кого?

— А-а, все ясно! Как я сразу не сообразил?! — Димка хлопнул себя по лбу. — Серые гнали изюбра, но запалились и, отходившись водичкой, подались несолоно хлебавши.

— А изюбр куда делся?

— Как куда? — Димка поднял голову, но так и не договорил. — Неужели утонул? — растерянно спросил он.

Следы оленя вели прямо в промоину.

Я обошел ее и с другой стороны увидел продолжение следов животного. Это окончательно запутало нас. Не мог же изюбр перепрыгнуть двадцатиметровую полынью! А если и так, то почему волки не стали преследовать его дальше?!

Мы беспомощно посмотрели на Трофимова, но он не спешил с объяснениями.

— Сколько их гналось? — спросил он. Подобная задача была нам по силам, и мы быстро подсчитали. Волков набиралось пять.

— А сколько ушло?

На это было ответить сложнее, потому что одного волка мы недосчитались. Что за напасть? Куда делся пятый волк?

— Ничего не понимаю! — сознался Моргунов.

— Я вот тоже впервой так же голову ломал, — усмехнулся Трофимов, — Потом довелось раз увидеть. Изюбр-то запрыгнул в воду — там и остановился. Глядите, воды-то ему чуть выше брюха, А сдуру да с кровожадности за ним волк кинулся. Тут ему и конец пришел. Течение-то вон какое, а лапами ему до дна не достать, да еще и зюбряк копытом, наверно, наподдал. Вот он за лед хватался, — показал Трофимов.

Теперь мы поняли, куда девался пятый волк. Он просто-напросто утонул, унесенный под лед течением.

— Так сколько же изюбр стоял здесь? — удивился Димка, опустив руку в воду и тотчас выдернув ее от холода.

— Жить захочешь — будешь стоять! — засмеялся Трофимов. — Видишь, перестоял беду! Волки поняли, что здесь им не поживиться, пошли искать другую добычу, тогда и он выбрался.

Все, что рассказал нам Трофимов, было и ново и удивительно. До сих пор я никогда не слышал и нигде не читал о подобном. Во всяком случае, вся популярная литература об изюбрах утверждала, что спасти их от волков могут только быстрые ноги да высокие каменные «отстой», куда не могут забраться хищники. Неужели никто из натуралистов не знал, что изюбры спасаются еще и таким способом?

Я поделился своими мыслями с Трофимовым, и он мне ответил:

— Ну, как не знают — известно им это. Ходил я с их братией по тайге. Есть среди них куда как дотошные мужики. А вот почему в книжках об этом не пишут, не знаю.

На пятый день мы, поднявшись по безымянному притоку Б. Уссурки, пересекли хребет и вышли в долину реки Приманки. Здесь наконец-то медведи оставили тигров в покое. На Приманке стало заметно больше корма, то и дело попадались кабаньи следы, и медведи один за другим разошлись в поисках более легкой добычи. В одном месте мы увидели, что тигры прожили там около трех дней. После короткого перехода они останавливались еще на три дня. Затем следы направились в верховье реки.