Страница 16 из 30
Еще час ожидал Черняк, и терпение его было вознаграждено: он услышал знакомое тарахтение мотоцикла.
Времени было в обрез, и Андрей сжато сообщил Пете о контакте с Блотиным.
— Из слов Никифора я понял, что он в жесточайшем разладе с Доктором и щадить его не станет, выложит всю подноготную. Постарайтесь взять Блотина живым.
— А второй — Марек, что это за фигура?
Андрей изложил свое впечатление о Мареке и высказал мнение, что его можно использовать для выхода на Доктора.
Бугаков с явным сомнением выслушал Черняка, но спорить не стал, коротко заметил:
— Я доложу Грошеву.
Петя покатил мотоцикл к дороге, и уже вдогон Андрей спросил:
— Как Юзин?
— Паршиво. Большая потери крови...
...Через два дня Андрей вновь встретился с Мареком.
Это произошло на малеевском хуторе. В вечерней тиши скрипнула дверь, и в комнату, затравленно озираясь, вошел Марек. Он увидел на столе пищу, жадно потянулся к ней. Глотал почти не прожевывая, словно боялся, что отгонят. Только насытившись, Марек ответил на невысказанный вопрос Черняка и Малеева:
— Никифор убит патрулем.
— А ты смог уйти? — в голосе Малеева сквозило сомнение.
— Пока не знаю. Иногда я слышал шум погони. Они идут по пятам.
— И ты пришел сюда? — Малеев схватил Марека за отвороты рваного пиджака, отшвырнул к стене.
Рыдающе взвыла Герта, с любопытством затаращились дети. Черняк перехватил руку Малеева, занесенную для удара.
— Не надо. Мы уйдем.
6
Марек сопротивлялся намерению Черняка устроиться в пансионате, ссылался на то, что люди Доктора выследили последнее убежище Блотина и непременно пожалуют туда. Черняк сдержанно внушал:
— Ты напуган. Передохнёшь — и все страхи покажутся тебе ерундой. Не трусь!
Страхи Марека подтверждали догадку Черняка — Доктор поблизости. Если бандиты нащупали последнее местопребывание Блотина, тем лучше, они сами придут в пансионат. Внешне инициатива встречи будет принадлежать бандитам, а это существенно: ко всем, кто выходит на них самостоятельно, бандиты относятся подозрительно.
Марек имел основания для беспокойства. Он и Блотин изменили банде после провалившейся операции. Осведомитель из Зеебурга сообщил Доктору, что начальник чекистской опергруппы выехал по служебным делам в Литву. В засаду направились Блотин и Марек, но запоздали, обстреляли случайную автомашину. Даже Блотин задумался. «Этого промаха нам Доктор не простит, пора сматываться». Блотину всегда казалось, что Доктор недооценивает его, предпочитая «блюдолизов» — Кунерта, Внука, Иону. Марек явно повторял Блотина, когда говорил о нетерпимости Доктора к конкурентам. «Доктор посылал Никифора в самое пекло». С ненавистью отзывался Марек о Кунерте. «Доктор еще не знает, что пригрел змею. Кунерт спекулирует на черном рынке и склонял к этому Никифора, а ведь Кунерт — главный связник Доктора в Зеебурге».
Марек был новичком в банде и располагал ограниченной информацией. Он ничего не знал о людях Доктора в городе, а Блотин, по-видимому, эти проблемы с Мареком не обсуждал. Никифор покровительствовал Мареку, и тот платил Блотину собачьей преданностью. Поэтому Марек и бежал из банды вместе с Никифором.
«Ненавижу Доктора. Он не сделал мне зла, но я цепенею в его присутствии. Мне кажется, что он видит меня насквозь, и даже моя к нему ненависть — для него не секрет.
У них есть закон — проверка кровью. До тех пор, пока ты не прикончил кого-нибудь, они не доверяют тебе. Я не хотел такого крещения».
«Что же, ты никогда не убивал?»
«Убивал. Больше не могу».
Мареку было бесконечно жаль себя. В былые времена все мальчишки Шауляя сохли от зависти, когда Марек становился с отцом за прилавок в лучшем кондитерском магазине города. Он привык получать все, что хотел. Были у него веселые студенческие пирушки в кабачках на Лайсвис Аллее. Были литы на кутежи с девицами и, казалось, было обеспеченное будущее. Тогда, небрежно полистывая томики Ницше (Марек хотел быть сильным и безжалостным), он не мог предвидеть войны, службы в полицейских частях, бандитских бункеров. Марек проходил мимо каунасских фортов, и красный кирпич фортификаций еще не вызывал у него приступов тошноты.
Чувство вины мучило Марека, и он искал оправдания своим поступкам.
«Меня вынудили! Заставили под прицелом! Поверь, мне кажется, что стрелял другой, похожий на меня, и не въяве, а во сне. Как хочется верить: проснешься, протрешь глаза и поймешь — наваждение! А может, вся война наваждение? И ни к чему угрызения, самоистязания упреками? Жертвам легче, чем убийцам...»
Черняка коробило, когда он слышал из уст Марека призывы к состраданию, но молчал. Он не верил, что Марек осознал до конца преступность участия в расстрелах мирных граждан.
Изредка Андрей и Марек ходили к Малееву за продуктами. Бывало и так, что Марек не хотел никуда идти, и тогда Андрей проверял почтовый ящик и оставлял короткое сообщение о себе.
После одного из таких выходов Черняк приближался к пансионату, выискивая глазами Марека. Где он? Опять зажался в углу и упорно изучает трещины на потолке?
Перепрыгнув ступеньки, Андрей остановился на пороге и увидел: Марек стоит лицом к стене, с поднятыми к голове руками, а по бокам двое мужчин. Черняк попробовал всмотреться в их лица, но кто-то темный шевельнулся сбоку, хакнул, как дровосек. Ослепительная вспышка боли полоснула мозг, пол ушел из-под ног.
...Висок саднил, когда Черняк пришел в себя. Он лежал на полу. В считанных сантиметрах от него нетерпеливо переминались сапоги. В стороне сидел пухленький человечек и рылся в вещмешке Андрея. Человечек взвесил на руке банки с тушенкой и отложил их в сторону; высыпал тюбики с помадой, загреб несколько штук и сунул себе в карман. Потом потряс перевернутым мешком.
— Оказывается, партбилет он прячет не здесь.
Где видел Андрей этого типа? Его вздернутый носик, чувственные губы? Изящные движения белых ручек? Не на том ли забеленном порошей приморском шоссе, когда автомашина разведшколы медленно пробиралась в общей транспортной колонне к Пиллау? Черняка еще терпели под брезентовым навесом грузовика, но он чувствовал, что гитлеровцы, недовольные теснотой, не прочь избавиться от него. Где-то за Раушеном колонна остановилась в лесу: поселок впереди бомбила советская авиация. Черняк решил спуститься к морю. У подножия песчаного холма Андрей наткнулся на солдата в черной эсэсовской шинели.
«Куда?»
«Хочу взглянуть на море. Я из колонны».
«Есть приказ никого не пропускать. Впрочем, иди. Сигареты есть?»
С песчаной вершины Черняк увидел море, пустынное, без единого суденышка. По берегу, далеко внизу, семенил человечек, что-то приказывал кучке людей. Люди не двигались, словно оцепенели. Человечек выстрелил в толпу, и она рассыпалась на отдельные фигурки, покатившиеся к прибою. Фигурки отступили в воду и вновь собрались в кучу. Только двое оторвались от толпы и, взявшись за руки, пошли дальше, в море, пока не исчезли под волнами. Человечек отбежал в мертвую зону, взмахнул рукой. Застрочил пулемет, и люди начали оседать в буровато-серые прибойные волны. Кто-то пытался плыть, но неумолимо попадал в смертоносную пляску фонтанчиков. Акция заняла несколько минут. Человечек суетился на берегу, добивая раненых. К нему начали стягиваться эсэсовцы из оцепления. Потом, вернувшись в грузовик, потрясенный Андрей еще раз увидел участников расстрела: равнодушную солдатню, круглолицего, с замерзшим личиком...
...Черняк, преодолевая головокружение, поднялся на ноги. Человек в сапогах снисходительно наблюдал за ним. Он, как и Черняк, был светловолос, невысок, однако черты его лица были более резки, что-то птичье проглядывало в глазах-ледышках, тонком хрящеватом носу.
— К стене! — приказал человек по-немецки. — Руки за голову!
Черняк встал рядом с Мареком. Успел заметить, что тот избит, одежда на нем разорвана, на груди болтается цепочка с никелевым образком. Губы Марека подергивались: вот-вот зарыдает.