Страница 15 из 31
— А вы кто будете?
— Стопроцентный беглец, как и вы. Иван Кузьмин — сын собственных родителей, уралец.
— А из каких мест?
— Из самой сердцевины.
— Как вы узнали меня? — продолжал спрашивать Кузнецов.
— Я видел листовки с вашим портретом.
Здесь, в сырой, заплесневелой хлевушке, парень с Урала Иван Кузьмин рассказал Александру Кузнецову, как попал в Лодзь.
— Человек я самый настоящий, советский. Таким хочу остаться и теперь, когда оказался в чужих местах, когда смерть грозит на каждом шагу.
— Запевка, парень, правильная, — перебил рассказ летчик. — Но как ты оказался здесь?
— Путь мой начался далеко. Из Сибири. Хотя сам я стопроцентный уралец.
Отслужив положенный срок в сибирском танковом полку, сержант Кузьмин возвратился на Урал. Бывалый механик-водитель, которого за усердие по службе перед увольнением в запас сфотографировали при развернутом знамени полка, неделю отдохнул с дороги и устроился на тракторный завод.
В молодости на все хватает времени. И Иван Кузьмин, работая на заводе, поступил в восьмой класс вечерней средней школы, а по выходным дням посещал секцию штангистов и на первых же состязаниях тяжелоатлетов завоевал звание заводского чемпиона.
В школе взрослых Иван повстречал крановщицу Марину Гурьянову, известную танцовщицу коллектива художественной самодеятельности, гибкую, как молодая лоза, с толстой черной косой до пояса, черноглазую, отчаянную и острую на язык. Ивану она понравилась с первого занятия, когда добровольно вызвалась определить члены предложения и части речи в нем.
Изрядно забывший грамматику русского языка, Иван Кузьмин во время перемены подошел к Марине.
— Разрешите к вам обратиться?
— Разрешаю, если разговор пойдет о деле, — ответила девушка.
— Вы сможете научить меня правильно разбирать предложения?
— Это будет зависеть от вашего поведения...
— Например?
— Например, я приведу прошлогодний случай. Учился у нас в седьмом классе один форсистый лекальщик. А в слове «еще» делал четыре ошибки. Я, по простоте душевной, и вызвалась помогать ему. Позанимались с ним два вечера. А на третий он спрашивает: «Ты веришь в любовь с первого взгляда?» — «Не знаю, — говорю. — Не испробовала». — «А я тебя полюбил с первого вечера, — продолжал мой ученик. — Давай зарегистрируемся и будем жить вместе, вместе учиться».
— И что же вы ему ответили? — допытывался Иван.
— Я сказала: мне нравятся такие парни, которые знают больше девушки, лучше понимают жизнь. А ты отстаешь от меня по русскому языку и по математике. И вообще-то, говорю, без среднего образования не сумею полюбить человека так, как требуется. Образование, дескать, и в любви помогает разобраться...
— И что получилось дальше?
— То, что и должно быть. Мой ученик сперва забросил консультации по русскому языку, потом и школу. А еще потом уехал на Дальний Восток и с дороги прислал мне почтовую открытку, в которой писал: «Не всякий вас, как я, поймет. К беде неопытность ведет...»
Марина всю зиму консультировала Ивана и не только по русскому языку, но и по математике. Она нравилась ему с каждым вечером все больше, но ой не показал этого ни разу. И только после сдачи последнего экзамена за восьмой класс, сидя вечером на укромной скамейке городского сада под кустами густого,боярышника, Иван объяснился Марине в любви. В тот день они уговорились любить друг друга до конца жизни.
А утром радио принесло неожиданную, горькую весть: войска гитлеровской Германии вторглись в нашу страну.
Придя на работу в первый военный понедельник, Иван Кузьмин всюду увидел яркие призывные лозунги. Они напоминали многотысячному коллективу завода о его долге отдавать все силы, знания, способности общенародному делу разгрома врага. На фасаде своего цеха, недавно покрашенного в оливковый цвет, он прочитал:
«Нынче фронт и тыл едины и нераздельны. Будем давать столько продукции, сколько потребует Родина для полной победы над фашистскими захватчиками!»
«Лозунги хорошие, — рассудил Кузьмин. — Только не все в них сказано. А почему бы не спросить у нас, кто и где принесет больше пользы: на фронте или в тылу? Продукцию выпускать надо, но и военную специальность нельзя забывать». Рассудив так, он перед началом работы подошел к секретарю цехового партийного бюро и в упор спросил:
— А как мне оформиться добровольцем на фронт?
— Из нашего цеха никого не отпустят, — пояснил партийный руководитель. — Мы все на брони.
— А если я не смогу остаться здесь? Если я чувствую, что нужнее в бою? Что тогда делать?
— Умерить свой пыл. Остепениться и делать то, что приказывает Родина. Иначе обсудим по партийной линии...
— Вы — чиновник, который дальше своего носа ничего не видит. С вами разговаривать бесполезно, — выпалил Кузьмин и отправился на рабочее место.
В обеденный перерыв, никому ничего не сказав, Иван вышел из цеха, круто свернул на аллею в густых тополевых шапках и оказался у проходной. Не согласившись с доводами секретаря партийного бюро, парень решил побывать у райвоенкома.
— Сержант запаса Кузьмин. Имею желание пойти на фронт добровольцем, — докладывал он в кабинете военкома.
— Ваша военная специальность? — заинтересовался военком, близоруко посмотрев на побуревшую от времени танкистскую фуражку.
— Стопроцентный механик-водитель танка.
— И чем вы можете, доказать, что стопроцентный водитель?
— Только на практике, товарищ военком. Направьте меня на фронт — краснеть не станете...
— Охотно верю вам, — соглашался военком. — И сочувствую. И симпатии мои на вашей стороне. Но... Но помочь ничем не могу. Вы нужны на заводе.
Больше идти было некуда. Кузьмин внешне смирился, но в душе негодовал.
— Ну скажи: правильно они поступают или неправильно, когда не пускают человека туда, куда он рвется? — спрашивал Иван у Марины.
— По-моему, правильно. Потому, что войне нужны танки. А их кто-то должен выпускать.
Ровно через полгода военной поры мать Ивана получила с фронта извещение: ее муж Кузьмин Петр Петрович — рядовой пулеметчик Н-ского стрелкового полка — погиб в бою близ станции Кириши, неподалеку от Ленинграда. Узнав об этом, сын съездил к матери, взял извещение о гибели отца и показал документ райвоенкому.
— Теперь делайте, что хотите, — сказал он в кабинете райвоенкома, — но на заводе я не останусь... За смерть отца я обязан отомстить врагам. Если не отпустите, уеду самовольно.
Военком повертел в руках извещение, щуря глаза, всмотрелся в зеленый угловой штамп и такую же печать, поставленные штабом Н-ской стрелковой дивизии, и сказал:
— Как исключение, вызванное особыми обстоятельствами, просьбу вашу удовлетворим. Так скажите и на заводе...
В середине февраля, одетый в новый дубленый полушубок, отдающий свежей сыромятью, в ребристом танкошлеме и в больших, машинной катки серых пимах Иван Кузьмин навестил Марину Гурьянову.
Увидев Ивана в военном обмундировании, от которого он казался более крупным, Марина поняла, что настала пора разлуки, долгой, неумолимой, опасной.
— Уезжаю, Маринушка, на фронт, — объявил он и крепко поцеловал девушку в губы. — Жди с победой.
— Когда, Ваня, уезжаешь?
— Сегодня ночью.
— А я даже и кисет не успела вышить.
— Пришлешь по почте.
Марина, сколько ни крепилась, разрыдалась, прижимаясь к груди Ивана.
Под окнами дома раздался сигнал автомашины.
— Это за мной, — спохватился Иван.
Он еще раз поцеловал Марину и торопливо выбежал во двор.
В первый же день прибытия на фронт танкисты полка в ранние зимние сумерки, не отдыхая, двинулись на рубеж для атаки. Он проходил за скатами длинной, полого-лысой высоты, в густом тальнике. На этой высоте только что закончился танковый бой. И Иван Кузьмин, выглядывая из-за березового рогатого пенька, впервые в жизни увидел, как горят подбитые танки, разнося по воздуху едкосладкий запах жженого железа.
«Это сколько же машин вышло из строя? — мысленно спросил сержант и подсчитал те огни, которые видел. — Десять! Ничего себе атака была». Он представил, что в каждом танке погибла добрая половина людей, и по спине побежала дрожь. «Неужели испугался, Иван? — спохватился он. — А ты помнишь, что тебе говорили при отъезде на фронт командиры: «Главное в бою — не трусить. Перепугался человек — смерти не миновать».