Ветер богов

Успокоившись, Ичиро заснул без сновидений.

2

Савада выглянул из люка моторного отсека. Развязав полотенце на шее, он вытер пот с лица и жадно вдохнул свежий морской воздух. После духоты и копоти там, внизу, голова немного кружилась, подступала легкая тошнота. Обрывистый берег, удаляясь к горизонту, стал узкой темновато-зеленой полосой, сливавшейся с морским простором.

Мотор ровно гудел, и механик присел на палубу, устало опустив плечи. Рыбацкий бот чуть покачивался на пологой длинной волне и неторопливо, как опытный бегун на марафонской дистанции, продолжал свой путь.

Савада ещё раз посмотрел в сторону берега. Он уже почти не различался — всё скрыла бескрайняя синева моря. Год назад механик ступил на землю своей родины, а сегодня вокруг него плещут беспокойные волны. И он даже рад, что рядом нет суши, ибо там, на этой суше, именуемой берегом Хоккайдо, остался год лишении, скитаний, унижения. Кто мог предполагать, что так получится?

Хоккайдо! Горы с белыми вершинами, мороз почти как в Маньчжурии, снег и слякоть зимой и березы, которые он раньше видел только в России, — правда, те были белее и стройнее. Он побывал во многих местах этого сурового острова: и на угольных шахтах Юбари, и в пыльном, грязном Саппоро, и в портах Отару и Хакодате. Но всюду люди жили трудно, голодно. Даже для такого умельца, как он, не нашлось дела.

Особенно резко он почувствовал это в шахтерском поселке Синюбари. В нём, как и в других окрестных селениях, властвовала компания «Хоккайдо Танко Кисен». Это было страшное царство, населенное людьми без улыбок и смеха, с глазами, полными горькой тоски и отчаяния.

Да и разве могло быть иначе, если шахтерские сердца денно и нощно гложут забота и страх. Забота о том, как бы прокормить семью, страх потерять работу. Казалось, даже к несчастным случаям на шахтах жители Синюбари относятся буднично-равнодушно и, вероятно, в душе радуются, если беда не коснулась никого из их близких. А над всем этим человеческим горем висит черное, угольное небо, кругом темнеют отвалы породы, возвышающиеся над пропыленными надшахтными постройками, длинными бараками и жалкими домишками.

А разве в Саппоро — главном городе Хоккайдо — было лучше? Конечно, в центре, где стоит красное здание генерал-губернатора, жить неплохо. Но это не для Савады и ему подобных. Центр города заполнен американскими военными с черными эмблемами лошадиной головы на рукавах мундиров. Говорят, это кавалерийская дивизия, хотя в ней нет ни одной лошади…

Саваде пришлось жить в землянке у реки Тиохорогава, за городским валом. Здесь обитают бедняки, у которых нет денег, чтобы платить налоги за жилье. Нет, и Саппоро не оправдал надежд механика; он снова подался на побережье. Сколько рыбацких селений пришлось ему обойти в поисках работы, перебиваясь случайными заработками…

Наконец удилось зацепиться в прибрежном поселке Номура, похожем на множество других, встретившихся на пути Савады. Помог случай. Холеный рыбопромышленник — амимото, как их здесь называют, — гроза всей деревни, узнав, что Савада опытный механик, подвел его к боту и сказал: «Если сумеешь отремонтировать мотор, возьму мотористом. Правда, кое-кто уже пытался это сделать, но ничего не получилось».

Амимото ничего не терял: бот был стар, и его давно следовало поставить на прикол, новый мотор покупать для него не имело смысла. Но попытка не пытка: если пришельцу удастся справиться с ремонтом, можно попробовать выпроводить эту развалину на рыбную ловлю.

Савада возился с мотором несколько дней, почти целиком перебрал его и в конце концов заставил работать. Появилась надежда отправиться на этой посудине в море, сколотить немного денег на проезд домой.

Безработные рыбаки, ютившиеся в длинном холодном бараке, с надеждой смотрели, как Савада возится с мотором, заискивали перед ним, хотя он ничего не решал. Но ведь ещё один бот, вышедший в море, — работа для нескольких. Механик знал их всех хорошо, вместе с ними спал на одних нарах. Правда, последнюю неделю он жил в лачуге старого Кодамы, коренного жителя деревушки. Старик был нищ, и у него умирал внук — молодой рыбак…

Немного освежившись, Савада достал бутылку и выпил теплой воды. Море показалось ему тоскливым и неприветливым, а скрип корпуса судна тревожным, ненадежным. Так рваться домой из плена — и для чего? Лучше бы ещё на год задержаться в России, чем торчать сейчас на этом кораблике, на котором согласились плыть только отчаявшиеся вроде него.

Воспоминание о русском плене вызвало в памяти образ Эдано. Где ты, друг? Счастлив ли? Как сложилась твоя жизнь, нашел ли ты своих близких? Удастся ли с тобой встретиться?.. Где там! Друг живет около Кобэ, далеко отсюда. Да что Эдано! Вот сам он вернется из плавания и, может быть, не увидит старого Кодаму с внуком, хотя будет в Номуре через несколько дней. Может и сам не вернуться. Вряд ли бот выдержит, если попадет в шторм.

Заметив недовольный взгляд сэндо[37], Савада юркнул в люк к мотору.

3

Ветер неотступно давил тугими ладонями на дощатую стенку хижины, словно стараясь прижать её к высокому обрыву. Холодные струйки просачивались в единственную комнатушку, остужая потертые циновки. Тусклый свет керосинового фонаря устал бороться со сгущающейся темнотой.

Старый Кодама плотнее запахнул куртку, подоткнул одеяло, укрывавшее внука, и придвинул к нему горшок с тлеющими углями — единственный очаг в лачуге.

— Может, кипятку согреть? — участливо спросил он…

— Нет, дедушка, не хочу, — чуть слышно прошелестели губы внука.

Старик посмотрел на его исхудавшее лицо, ещё раз пробежал руками вдоль одеяла и застыл, уставясь на тусклый огонек фонаря.

«Угасает мой род, угасает, еле теплится, как этот огонек», — горестно размышлял старик. Семья Кодамы испокон веков жила в этой рыбацкой деревушке, облик которой сложился много десятилетий назад, и время не изменило его. Сколоченные из досок домики, словно ракушки, нанизанные на нитку, тянулись вдоль крутого обрывистого берега. И, как ракушки, они похожи друг на друга: эти — чуть меньше, те — чуть больше. Только один дом выделялся из общей массы, словно богач с родовыми гербами на одежде среди рыбаков, одетых в просоленные куртки. Это дом Сибано, хозяина всей деревушки. Это ему принадлежат все лучшие рыболовецкие суда и сети, на него работают жители. Даже те, у кого есть свои лодки и рыбаки-сыновья: рыбу-то всё равно приходится продавать Сибано, а уж тот сам устанавливает цену. И ничего не поделаешь, так повелось из века в век. На деда и отца Сибано работали дед и отец Кодамы. Он и сам работал, пока были силы. Поработать на амимото успел и внук Эйдзи, который лежит теперь на циновке, укрытый одеялом.

В девятнадцать лет парень стал беспомощным и слабым, как старик, как камбала, наглотавшаяся воздуха. Не повезло парню. Он был ловцом на кавасаки Сибано, на том самом, мотор которого удалось починить их жильцу, механику Саваде. Полгода назад кавасаки попал в шторм — и Эйдзи здорово ушибло. Теперь он медленно угасает, и свеча его жизни становится всё короче и короче. Скоро она станет небольшим огарком, и тогда… Старый Кодама это твердо знает, ему так сказал два месяца назад врач из Сибецу. Тогда дед и внук с трудом добрались до этого городишка и, вручив господину доктору липкие от пота, тяжким трудом добытые иены, с тревогой и надеждой ждали ответа. Доктор попался старый и хороший. Ему не напрасно платили деньги. Не торопясь, он долго и внимательно выслушивал, мял и простукивал больного. Потом, выпроводив Эйдзи из приемной, сказал старику:

— Понимаете ли, уважаемый Кодама-сан, — это серьезный случай, очень серьезный. Да, весьма прискорбно, но это так. Поможет только операция, а для этого больного надо отвезти в Хакодатэ или Саппоро. Я дам вам адреса. К сожалению, операция дорогая, она будет стоить…