Страница 60 из 99
* * *
Полковника Дайна — командующего авиабазой — Эдано уже однажды видел. Мимо их автомашины, стоявшей у ворот, прошуршал, низко приседая, черный лимузин. Сверкнув лаком, он, не останавливаясь и не сбавляя хода, промчался мимо часовых, замерших с автоматами, взятыми на караул. За зеркальным стеклом мелькнуло квадратное невозмутимое лицо.
— Полковник Дайн! — пояснил Ичиро один из грузчиков. — Это его машина.
Не успел скрыться лимузин и часовые ещё не прикрыли ворота, как с внутренней стороны ограды заскрипел тормозами, остановился открытый «джип», на ветровом стекле которого болталась кукла-обезьянка. За рулем сидел лейтенант Майлз. Высунувшись из машины, он крикнул:
— Что, наш чурбан уже проехал?
— Так точно, сэр, — со смехом отозвался один из часовых. — Вот ещё пыль не осела.
— Прекрасно! — ответил лейтенант, снова усаживаясь за руль. — Я догонять его не буду. У меня другой маршрут, парни, — закончил он, подмигнув, и рванул «джип» с места.
— Эх и кутнет сегодня лейтенант, — завистливо сказал часовой своему товарищу. — И как он не покалечится на этом «джипе», ведь на ногах иногда не стоит, а всё равно ездит сам.
— Зато других порядком покалечил, — хмуро отозвался второй часовой, закрывая ворота.
Когда Эдано шел с Сатоки домой, мимо них, со свистом рассекая воздух, пронесся черный лимузин, в котором на мягких подушках покачивался полковник Дайн. Он спешил на совещание в Кобэ, куда прибыл Уитни — начальник административного отдела штаба оккупационных войск. Отдел этот ведал отношениями с японским правительством, кабинетом министров, парламентом — короче говоря, всей внутренней и внешней политикой страны.
Полковник прекрасно знал это и недоумевал, зачем он, командующий авиабазой — чисто воинским соединением, понадобился вдруг этому политику в военном мундире
Назад Дайн возвращался раздосадованным. Он никогда не вмешивался ни в какие политические или административные дела. Его обязанность — в мирное время готовить солдат, а в военное — командовать ими в бою. А тут, оказывается, ему и его коллегам навязывают новую, совершенно несвойственную им роль.
Генерал Уитни, сделав подробный обзор положения в Японии, сказал, что не всегда они, американцы, смогут проводить в этой стране «политику большой дубинки» По словам генерала, каждый американец в Японии должен чувствовать себя посланником великой державы и проповедником «американского образа жизни» — самого лучшего в мире. Он посетовал на непонимание этой великой миссии многими американцами, одетыми в военную форму. Грабежи, драки и даже убийства японцев, увы, случаются чаще, чем хотелось бы. Объявленный командованием конкурс на лучшее подразделение, в котором не будет в течение полугода тяжелых нарушений дисциплины и венерических заболеваний, провалился. А этим незамедлительно воспользовались враги. Они будоражат благодарных американцам японцев, настраивают их против благодетелей. Положение становится нетерпимым.
В конце концов генерал предложил усилить контакты с дружественно настроенными слоями населения и вместе с демонстрацией мощи Штатов показать истинно американское радушие и гостеприимство. Для начала командование предложило на нескольких базах провести операцию, условно названную «Восходящее солнце», и широко разрекламировать её результаты.
Две недели Дайн и его штаб готовили грандиозное представление, которое должно было воодушевить их сторонников среди японцев, устрашить недругов, ошеломить и поразить всех и вся.
2
Накануне операции Дайн, окруженный ближайшими помощниками, сидел в отдельной комнате офицерского клуба базы. Обычно после кофе с коньяком полковник любил поговорить. В такие минуты он не оправдывая клички «наш чурбан». С его лица сползала гримаса холодной невозмутимости, и он расслаблялся, словно солдат, сменившийся с почетного караула.
Об этой своеобразной слабости полковника знали только самые близкие к нему офицеры и не упускали случая воспользоваться ею. В такие моменты легче всего было уладить какое-либо щекотливое дельце, сообщив о нём мимоходом; начальник, пораженный бациллой красноречия, не очень-то вникал в суть.
И сегодня кофе с коньяком и сигара оказали на полковника соответствующее воздействие. Дайн сидел, откинувшись на спинку кресла, задрав короткие толстые ноги на стол.
— Нет, вы только подумайте, до чего мы здесь дошли! — говорил он. — Становится непонятным, кто победил в войне, мы или японцы? Для чего наши парни гибли на Гвадальканаре, Лусоне и Окинаве?
Задав эти вопросы, Дайн осторожно сбил пепел сигары в большую морскую раковину и пристально взглянул на трех офицеров, которые подчеркнуто внимательно слушали своего начальника. Полковник не ожидал от них ответа. На свои вопросы он отвечал обычно сам.
— Мне повезло увидеть, как на линкоре «Миссури» японцы подписывали акт о капитуляции. Я помню рев наших «мустангов» и «летающих крепостей» во время победного парада над Токио. У меня дома, в Штатах, хранится авторучка, которой был подписан акт о капитуляции япсов, её мне подарил сам Мак. Мне сразу же предложили за неё хорошие деньги, но эта историческая реликвия будет вечно храниться в семье Дайнов. Я буду её показывать своим внукам, покажу и вам, когда вернемся в Штаты…
Подчиненные слышали об этой знаменитой ручке в сто первый раз.
Но они изобразили на своих лицах глубокий интерес к словам начальника.
— Да, — мечтательно прикрыл он глаза, — это так свежо в моей памяти, и это, черт возьми, были исторические, великолепные дни. Мы были единственными и полными хозяевами, наше слово являлось законом, законом твердым и неотразимым, как выстрел из кольта. Мы знали, что делали и чего хотели… А сейчас? Что происходит сейчас, я вас спрашиваю? Вот весной в Кобэ разогнали «розовых» корейцев. Сам генерал Эйкельбергер приезжал руководить этой акцией. И за то, что наши парни проломили головы нескольким негодникам, убрали коменданта верфей «Кавасаки» Уайта — отличного служаку. Разве мы чувствуем себя победителями? Что думают эти умники в Штатах? Теперь, когда наш парень идет в увольнение, мы не должны возражать, если он наденет штатский костюм. С каких пор мы стали стесняться мундира самой мощной армии в мире?
Дайн снял ноги со стола, оперся руками на круглые колени.
— «Не раздражайте японцев!» — твердят теперь нам. Ну, пусть это ещё в Токио, Иокогаме. А здесь, где рядом приличного городишка нет, где одни их паршивые поселки и задрипанные деревни?..
Вот завтра я, победитель, должен буду обхаживать этих желтых. Тоже придумали — операция «Восходящее солнце»! «Задача операции, — иронически процитировал полковник слова генерала Уитни, — продемонстрировать японцам мощь нашей армии и усилить контакты с наиболее влиятельными лицами из местного населения…»
— Контакты, — повторил Дайн, вновь откидываясь на спинку кресла и забрасывая ноги на стол. — Кому нужны эти контакты? Мне? Вам? И с кем? Если наш парень случайно заденет крылом машины какого-нибудь раззяву или прижмет в темном углу девку, они подымают такой крик, словно невесть что случилось. Даже при капитуляции их императорской армии было тише. А сейчас? Если среди наших подчиненных появилось столько венериков, то в этом виноваты только коммунисты. Это они окружили базу проститутками, которых специально не лечат. Они подрывают нашу боевую мощь.
Подчиненные толковника переглянулись. А он продолжал изливать свой гнев и досаду:
— Вот вы, Кросс, недавно здесь. А мне пришлось видеть в Иокогаме, как местное население окружило нашу морскую базу, словно туча саранчи. Они так кричали «Амеко, каэрэ!», будто тренировались в этом всю жизнь. Надеюсь, вы установили контакты с полицией? Как бы завтра и нам не устроили такой спектакль.
— Да, сэр! — отчеканил подполковник Кросс. — Усиленные наряды будут у базы в шесть ноль-ноль.
— О'кей! Можете быть свободны. Завтра чтобы все были трезвы, как стеклышко, и не забудьте напялить на свои физиономии самые любезные улыбки!