Ветер богов

— Ну, вот она, Намико! На крыльях летит! — воскликнул дед, кивая на окно.

Ичиро резко повернулся. По пыльной улице действительно словно летела Намико. Она подбежала к воротам и остановилась, прижав руки к груди, чтобы отдышаться. Потом тщательно вытерла лицо, поправила волосы и уже медленно, волнуясь и робея, двинулась к дому.

Ичиро встал, ожидая жену, хотя дед неодобрительно посмотрел на внука — мужчина должен быть сдержанным в своих чувствах.

Молодая женщина, переступив через порог, упала на колени в почтительном глубоком поклоне.

— Здравствуйте, Эдано-сан. Поздравляю вас с благополучным прибытием! — тихо проговорила она и подняла на мужа полные радостных слез глаза.

Муж шагнул к ней, поднял за плечи, с силой прижал к груди. Намико, робко прильнув к нему, плакала. Ичиро посмотрел и глаза жены и тоже тихо сказал:

— Здравствуй, любимая!

— Э-э, — заворчал дед, — ты у русских научился таким нежностям? Избалуешь мне невестку. Давай мам есть, Намико. Мы, трое Эдано, голодны, как три бродячих самурая. И мы опорожним сегодня эту бутыль. Верно, Сэттян? — обратился он к правнуку.

Смущенная женщина бросилась на кухню.

Когда низенький столик был накрыт и заставлен незамысловатыми яствами, Ичиро усадил Намико рядом с собой. «Я так хочу, и так будет всегда!» — сказал он деду.

Долго длился рассказ о пути бывшего камикадзе к родному дому. Дед то крякал, то стукал кулаком по собственному колену, то бормотал: «Я помолюсь за благополучие Савады-сана. Подумать только, русские дали свою кровь. Ах, мерзавцы, свои хотели убить… Неужели вместе с русскими лечили?»

Намико, чуть приоткрыв рот, старалась не проронить ни слова. Она то в волнении стискивала руки, то поправляла на себе одежду. И не сводила сияющих глаз с мужа, её мужа, который перенес столько страданий, преодолел тысячи препятствий, мужа, которого она уже похоронила.

И вот он сидит рядом с ней — живой, сильный, крепкий.

Один Сэцуо не обращал внимания на рассказ отца. Прижавшись к матери, он старательно складывал конфетные бумажки.

Ичиро заново переживал всё, что испытал за четыре года. Лишь о немногом он умолчал: о мимолетной любви к Ацуко. Он вспоминал о ней всегда с нежностью и благодарностью, но это касается только его одного. Не оказал Ичиро и о том, как он и Савада утопили сына Тарады. Зачейм волновать Намико? Ничто не должно омрачать их встречу.

Рассказывая, он поглядывал на жену. Намико была и прежней и другой. Рядом с ним сидела молодая женщина, в которой сохранилось ещё много от девушки, так беззаветно отдавшейся ему, не надеясь ни на что. В фигуре её исчезла угловатость, она стала красивее. Округлились руки, полнее стал стан, в глазах с ещё большей силой сияла любовь. Эдано казалось, что, если бы сейчас в комнате погасили свет, глаза Намико засияли бы, как волшебные драгоценные камни, о которых он читал в сказках ещё в школе. Ему захотелось обнять жену или хотя бы взять её за руку. Но он стеснялся деда, который всегда был тверд в старых обычаях.

Ичиро закончил наконец свой рассказ и рассеянно вертел в руках пустую сакадеуки.

— Да… — прервал молчание захмелевший дед, — многое ты испытал, внучек, за эти годы. Славные люди, оказывается, русские. Бесплатно лечили, да ещё пленных. Только насчет его величества ты поосторожнее. У нас этого не любят.

Старик посмотрел на невестку, на внука, бросавшего короткие и откровенно жадные взгляды на жену, улыбнулся и ворчливо проговорил:

— Хороши родители Мальчонка-то ведь спит. Давайте-ка мне его сюда. Старому да малому пора спать. Вот в старину говорили: «Ребенок, родившийся днем, похож на отца, родившийся ночью — на мать». А Сэттян родился на рассвете и, значит, похож на меня. Теперь со мной спать будет, — и, взяв правнука на руки, дед пошел в свою комнатушку.

Когда он вышел, Намико, смущенно взглянув на мужа, тоже поднялась:

— Извините, я сейчас приберу и постелю вам.

Бесшумно и быстро она убрала всё со стола, расстелила постель и вышла.

Ичиро долго вслушивался, как жена чем-то позвякивала, шелестела, плескала водой на кухне. Потом она вошла в спальном халатике и погасила свет. Ичиро приподнялся, протянул руки. Вот её дыхание послышалось рядом. Встав на колени у постели, она тихо прошептала:

— Вам писал дедушка, что я родилась в год тигра? Такие, как я, не приносят счастья..

Ичиро рассмеялся:

— Плевал я на всех тигров — мертвых и живых, желтых и полосатых!

Он взял в ладони лицо жены: глаза Намико действительно сияли в темноте.

2

Утром Ичиро проснулся поздно. Тонкий лучик солнца бил прямо в лицо, как там, в русском госпитале. Почти у самого ужа слышалось тихое сопение. Чуть приподняв веки, он скосил глаза. Намико уже встала, а рядом с ним сидел сын. Он терпеливо ждал, когда проснется отец, внимательно рассматривая и изучая его лицо.

— Ты давно встал, сынок? — привлек к себе мальчугана Ичиро.

— Да, — кивнул толовой Сэцуо. — Мама ушла, а ты всё спишь. Ты больной? Когда я болел, мне тоже не разрешали вставать.

— Ну нет, — рассмеялся Ичиро. — Я здоровый. Это первый раз я проспал.

И он, довольный, счастливый, рывком поднялся с постели, схватил сына на руки, подбросил его вверх, как когда-то подбрасывал его самого отец. Сэцуо завизжал от удовольствия.

— Ты уже встал, внучек? — послышался голос деда. — Сейчас будем есть. Э-э, вот ты где, — проговорил старик, увидя правнука. — А ну-ка покажи отцу, как ты можешь бороться. Что, я напрасно учил тебя дзюдо?..

Ичиро поставил сынишку на пол. Мальчуган насупился, принял классическую стойку, вытянув руки…

За завтраком дед выложил внуку деревенские новости. Они были нерадостными. Война разорила деревню, много отцов, сыновей сложили свои головы в странах, о существовании которых раньше здесь и не подозревали. Но жизнь идет своим чередом, принося и новые радости, и новые горести. Последних, однако, больше.

Земельная реформа? Ничего она не изменила. Да и откуда у сельчан взялись бы деньги, чтобы выкупить землю? Небольшие участки приобрели староста, лавочник, ещё кое-кто. Остальные как были арендаторами, так и остались ими. Тарада ловко вывернулся и по-прежнему управляет деревней. Большую часть земли он фиктивно разделил между родственниками — поэтому дочерям так и не разрешил уйти из семьи; остальную землю выгодно продал каким-то дельцам. Теперь он стал поставщиком мяса офицерскому клубу американской авиабазы, огромный аэродром её раскинулся неподалеку от деревни. Коров батраки каждый день массируют особыми щетками, чтобы мясо стало нежным и мягким. Помещик стал заправским ростовщиком — жестоким и безжалостным. В Итамуре все крестьяне его должники.

— Однако и Тараду боги наказали, — закончил старик рассказ о помещике. — Погиб старший сын Санэтака, тот, который выдал твоего отца.

— Знаю! — Губы Ичиро сложились в жесткую улыбку.

— Откуда? — удивился дед.

— Это я его прикончил!

— Ты? Сам?

— Да, я! — твердо ответил Ичиро и рассказал о той памятной ночи на «Сидзу-мару», когда пьяный поручик похвалялся перед ним убийством Адзумы, арестом отца и грозил новыми карами.

— Са… — только и мог произнести пораженный старик. Но, помолчав минуту, с жаром воскликнул: — Хвала богам! Ну, внучек, обрадовал ты меня. Все годы мучился, думал о том, как отомстить, а ты, оказывается, своими руками… Мне теперь можно спокойно помереть. Молодец! Только смотри, камень молчит и тысячи лет живет. А к Тараде тебе надо будет сходить. Сегодня же. Он определенно знает, что ты ехал вместе с его сыном. Только поосторожнее. Знаешь поговорку: «Ивы от снега не ломаются». Вот и будь гибким, как ива.

— Мне надоело гнуться, дедушка.

— Э-э, — заволновался старик. — Мудрость и осторожность никогда не помешают. Тарада здесь всевластен, как бог. И Намико у него работает. Я-то уже плохой помощник, да и жить мне осталось… Тебе тоже надо чем-то заняться. А куда пойдешь? Земли у нас нет. Надо как-то жизнь устраивать.