Ветер богов

— Есть, господин капитан. Старший унтер-офицер Хомма.

— А как фамилия того болвана, которого вы подсунули на должность командира третьего взвода?

— Эдано Ичиро!

…Эдано, натрудившись за день, спал беспробудным сном. В отличие от других командиров взводов он сам брался за лопату, и на подчиненных это действовало лучше всяких приказов. Не занимался он и рукоприкладством. Солдаты ценили это и старались его не подвести, чтобы вместо него не поставили другого.

Почти три месяца находился Эдано на русской земле. Всё, что с ним было раньше, что пережил он — камикадзе: Лусон с безвестным аэродромом, где маскировался отряд “Белая хризантема”, последний вылет и последовавший затем сумасшедший перелет из Манилы в Дайрен — всё начало казаться ему дурным сном.

Три месяца — это и много и мало. Мало, когда знаешь, что ждет тебя впереди, и очень много, если не представляешь, что с тобой будет дальше и сколько долгих лет придется тебе пробыть здесь. Что вообще ждет их впереди?

С недоверием встретили солдаты первый номер “Нихон симбун”, который привез Гуров. “Русская пропаганда”, — говорили японские офицеры. Капитан Мори — тот даже собственноручно сорвал со стены номер газеты, а после у него был неприятный разговор с майором Поповым.

Эдано не запрещал, как другие командиры взводов, читать газету. Сам он, однако, не ходил на беседы, которые проводил Гуров. Когда он прочитал, что в плен сдались такие полководцы, как генерал Ямасита, его собственные переживания отошли на задний план. Если уж сам Ямасита сдался…

Иначе воспринимал всё Савада. Он снова ожил, охотно комментировал газетные сообщения, хотя вести с родины были малоутешительными. Механик заучил уже несколько десятков русских слов и пытался сам разговаривать с русскими мастерами. Он уверенно управлялся с бетономешалкой — взвод теперь вел кладку стен. Довольные старательной работой механика, русские мастера угощали его махоркой.

Махорка. Все привыкли к этому крепчайшему зелью и ловко свертывали папиросы-самокрутки.

Куда труднее было приноровиться к морозам. Какие адские холода! С наступлением зимы работа пошла медленнее, и кладка застопорилась.

Эдано гордился тем, что научился класть стены. Он был самолюбив и не хотел отставать от своих подчиненных. Правда, случалось, что русский мастер, укоризненно покачав головой, ломал кладку. Приходилось прибегать к помощи Савады, как переводчика.

Офицеры заметно изменили свое отношение к Эдано. С ним разговаривали теперь более грубо, пренебрежительно, но никто, однако, не смел поднять на него руку: всех останавливала атлетическая фигура Ичиро и решительное выражение лица. Впрочем, после того как русские офицеры объявили о судебной ответственности за побои, даже самые скорые на расправу офицеры предпочитали не давать волю рукам.

Однажды, возвратясь в казарму, Эдано нашел на одеяле записку:

“Если будешь выслуживаться перед русскими, домой не доедешь. Утопим в море”.

Эдано возмутился. Негодяи! Он тут же построил взвод и громко, чтобы все остальные слышали тоже, заявил:

— Сегодня мне подбросили записку. Какой-то негодяй угрожает мне за то, что я хочу честно работать. Это писал подлый трус. Пусть он придет и открыто скажет мне, что я неправ. Всё, разойдись!

Разумеется, автор записки не захотел себя обнаружить.

А вечером, взволнованный последними событиями, Савада поделился с другом своими соображениями:

— Понимаешь, Ичиро, бить теперь солдат стали меньше, побаиваются русских. Но вот что происходит. В четвертой роте солдат заявил, что нечего мелким начальникам, да и самим господам офицерам лодырничать. В тот же вечер его ударили поленом по голове. Русским сказали, что он сам виноват, упал со сходен.

— Ну и что?

— Будь осторожнее. Во взводе все за тебя. Разве только вот Нагано. Что-то он с Хоммой шептался. Не оказались бы они одного поля ягода.

— Мне нечего бояться. Я сумею за себя достоять, — угрюмо ответил Эдано.

6

Гуров вызвал к себе Эдано.

— Что это за записку вам вчера подбросили?

Эдано удивился. От кого он мог узнать историю с запиской? Неужели Савада сказал?

— Да так, господин офицер, ерунда. Собака, которая много лет лает, не кусается.

— Эта пословица не всегда верна. А если это, так сказать, коллективное послание? Ну, не хотите говорить, не надо. Меня интересует другое. Почему на общих беседах вы избегаете откровенного разговора со мной?

— Многие вещи мне кажутся только пропагандой, господин офицер!

— Почему так думаете?

Эдано уперся глазами в пол.

— Вот вы говорили о тех, кто наживался на войне… Дзайбацу[27], может быть, не знаю. Но при чем здесь его величество?

— Но император действительно самый богатый человек в Японии. Его состояние перед войной составляло тридцать миллиардов иен, а за годы войны выросло в два с половиной раза. Это официальные данные, — сказал Гуров. — По-вашему, и войну Япония вела справедливую?

— Иначе его величество не разрешил бы её, — уклончиво ответил Эдано. — Мы воевали за освобождение народов Азии, — уже увереннее продолжал он.

— Та-ак. А от кого, по-вашему, Япония освободила Корею? Почему ваша армия пятнадцать лет воевала против Китая? А знаете ли вы, что после того, как русские рабочие и крестьяне свергли царя и буржуазию, ваше правительство послало японские войска сюда, на русский Дальний Восток?

— Знаю, господин офицер. Тогда здесь погиб мой дядя Ивао.

— Дядя погиб? А кто звал сюда вашего дядю? Какой-то японский офицер тогда зарубил саблей моего отца — мирного крестьянина, инвалида мировой войны. Разве хоть один русский солдат был на японской земле с оружием в руках?.. Разве мы дали повод для нападения на нас?..

— Не думал об этом, господин офицер. Приказ японский воин должен выполнять беспрекословно.

— Вот вы как рассуждаете? Вы такой верноподданный, и вам же угрожают расправой. Это не кажется вам странным?

— Не могу представить себе, кто это мне угрожает… Какие-то негодяи. Я работаю вместе с солдатами. Кому-то это не нравится.

— Вот видите, у вас есть совесть: вам стыдно даром есть хлеб. Но не все думают так, как вы. А у нас в стране людей, которые не работают, называют дармоедами. А как вы считаете: у ваших помещиков и капиталистов есть мозоли на руках?

— Думаю, что нет, — Эдано улыбнулся. — Но ведь, господин офицер, мозолей нет и у врачей, ученых, инженеров, артистов.

— Правильно! — согласился Гуров. — Они работают, приносят пользу другим образом. Дармоедами их не назовешь… Ну, когда-нибудь продолжим разговор. Сейчас время позднее. Вот возьмите эти две книжки. Почитайте на досуге. Потом расскажете, что вам непонятно или с чем не согласны.

— Слушаюсь, господин офицер!

— Да я не приказываю. Если не хотите…

— Прочту обязательно, господин офицер!

Гуров после ухода Эдано долго ходил по кабинету. Плохо он ещё работает, что-то упустил… Проводил беседы, слушали… А пытался ли выяснить, как его поняли? Довольствовался стереотипно вежливыми ответами: “Хорошо, спасибо”. Эдано, видно, — честный парень. Но не во всём себе отдает отчет. А вот ефрейтор у бетономешалки, который рассказал о записке? Не просто было ему решиться на такой ход… Молодец ефрейтор! Значит, Эдано дорог солдатам. То-то хитрый Мори предлагает снять его со взвода.

Вернувшись в казарму, Эдано разыскал Саваду:

— Это ты доложил русскому офицеру о записке?

— Я.

— Кто тебя просил об этом?

— Я сам решил, что так будет лучше, — ответил спокойно Савада. — Мы с тобой миновали девять смертей, и я не хочу, чтобы какие-то мерзавцы ухлопали тебя здесь.

— Один идиот написал, а ты панику разводишь?

— Таких идиотов здесь немало. Вспомни ту сволочь, Миуру… Разве он был один?

— Я приказываю тебе не вмешиваться в мои дела!

— А-а… — махнул с досадой рукой механик. — Когда только у тебя голова начнет работать. Не для каски же она создана.