Страница 26 из 99
Следующая неделя, впервые за службу в отряде, показалась Эдано необыкновенно длинной. Он считал дни, отделявшие его от новой встречи с Ацуко, и так тщательно одевался перед уходом в город, что удивил даже Адзуму.
— Теперь, кажется, вы торопитесь, командир.
Эдано рассмеялся и хлопнул его по плечу:
— Ладно, парень. Сегодня сакэ за мной!
Они сразу же отправились в “Марудзен”. Эдано не терпелось поскорее увидеть Ацуко, условиться о встрече и узнать, не вернулась ли тетка. Он взбежал на второй этаж, но Ацуко за прилавком не оказалось. На её месте сегодня стояла Хироко, которая, заметив Эдано, растерянно замигала глазами.
— Здравствуй! А где же Ацуко!
— Здравствуйте, Эдано-сан… Ацуко… Её сегодня нет!
— Нет? Что случилось? Она заболела? — забеспокоился Эдано.
— Да, да, кажется…
— До свидания! Бегу проведать её.
— Не надо, Эдано-сан. Ацуко нет дома. Она…
Всегда бойкая Хироко совсем растерялась.
— Что она? — Ичиро побледнел и схватил девушку за руку. — Говори правду.
— Только не выдавайте меня, Эдано-сан. За ней приехал полковник Такахаси. Он уговорился с господином директором, и её отпустили на сегодня…
— Понятно! — Эдано оттолкнул девушку, сбежал вниз и зашагал прочь от магазина.
Адзума поспешил за ним.
— Не обращайте внимания, командир, — попытался он утешить Эдано. — Все девки таковы. Появится кто чином повыше да с набитым карманом — и поминай как звали.
— Плевал я на неё. Пойдем выпьем! — оборвал его Эдано. — Я говорил, что сакэ сегодня за мной!
В этот раз он так усердно накачивался спиртным, что Адзума только с тревогой посматривал на него. Молчание тяготило летчика, но командир пресекал всякие попытки затеять разговор. В конце концов Эдано заметил, что его собутыльник часто поглядывает на часы, и смягчился.
— Эй! — крикнул он официантке. — Бутылку сакэ и ханжи с собой! Сколько с нас!
— Можешь идти куда хочешь, — сказал он Адзуме, расплатившись, — только помни: этим вертихвосткам верить нельзя.
— Спасибо, командир. Я провожу вас за мост.
Эдано плелся по пустынной дороге. В душе было пусто. Думать ни о чем не хотелось.
На полпути навстречу Эдано попался Нагано. Что-то, видимо, задержало его в отряде, и теперь унтер-офицер торопился вовсю. Увидев Эдано хмельного и с бутылками в руках, он замедлил шаг, потом перешел на другую сторону.
— Эй, ты! Гроза желторотых! — окликнул его Эдано. — Подойди сюда!
Нагано не двинулся с места. “Этот головорез пьян, — с тревогой размышлял он, — даст бутылкой по голове и утащит тело в гаолян. Не сразу и найдут!”
— Ладно! — согласился Эдано. — Хочешь — стой там. Я хотел тебе сказать вот что… Можешь снова увиваться за этой шлюхой. Я к ней больше не пойду, слово Эдано! Может, выпьем? — он махнул бутылкой.
— Спасибо! — буркнул Нагано и зашагал к городу.
Часовой у ворот отпрянул от пьяного унтер-офицера, который нетвердой походкой зашагал по плацу.
— Хорошо летчикам, — вздохнул солдат, — вино лакают в каждое увольнение.
Остановив первого попавшегося солдата, Эдано приказал немедленно вызвать из казармы ефрейтора Саваду и пригрозил, если его распоряжение не будет выполнено, невиданной расправой. Солдат стремглав кинулся в казарму и через несколько минут выскочил обратно. За ним спешил Савада, протирая на ходу очки. Механик подбежал к Эдано и растерянно вымолвил:
— Господин унтер-офицер! По вашему приказанию…
— Отставить! Пошли!
Эдано качнулся. Савада, недоумевая, последовал за ним. Они ушли подальше от казармы и уселись под кустом.
— Что случилось? — стал допытываться Савада. — Почему ты напился?
— Я хотел узнать… Ты пробовал ханжу?
— Ханжу? — удивился механик. — Не приходилось.
— Вот принес тебе, пей! — Эдано подал бутылку.
— Да, но…
— Ефрейтор Савада, приказываю пить!
— Ну ладно, ладно, будем пить! Да пью уже! — успокоил механик летчика, который сунул ему в руку несколько рисовых лепешек.
Савада отобрал у пьяного Эдано вторую бутылку и закопал её, приметив место, отвел командира в казарму, помог разуться и уложил в постель. Через минуту по казарме понесся заливистый храп, вызывая восхищение дневального.
Только неделю спустя механик узнал через дружков, почему его друг напился и больше не идет в увольнение. “Ах, подлая девка, — сокрушался он, — то-то, парень нос повесил”.
Поймав Эдано около казармы, он сказал:
— Господин унтер-офицер, допьем вино. Я ведь вторую бутылку тогда спрятал.
— Молодец, — обрадовался Эдано. — Не механик, а золото!
В бутылке оставалось вина на донышке, когда Савада решился заговорить.
— Ичиро, я знаю, почему ты тогда напился.
— Не хочу слушать. Не твоё это дело!
— Я тебе друг, — твердо заговорил Савада. — И больше тебя, мальчишки, знаю жизнь. Я должен тебе сказать, что думаю!
— И что ты откроешь, умудренный жизнью?
Шрам на лице механика побледнел, и глаза сузились:
— Например то, что ты ничего толком не знаешь об Ацуко. У неё ребенок и мать. Кто их кормит? Она! А знаешь ты, сколько зарабатывает продавщица? Разве она виновата, что её отца послали умирать под Сингапуром? На черта ему он был нужен — Сингапур! А тебе нужно Маньчжоу-Го? Твоему деду? Твоим односельчанам?
Савада со злостью вырвал кустик травы и тут же отбросил в сторону.
— Подлая жизнь! — продолжил он с горечью. — Попробуй Ацуко отказать полковнику, директор её в два счета выставил бы. Куда ей потом — в публичный дом? Да где ты жил до сих пор? — гневно допрашивал он Эдано. — Разве у нас, в нашей стране, бедняки не продают дочерей на фабрики и в публичные дома? И что ты думаешь, родители не любили своих несчастных дочерей? Нищета и подлая жизнь заставляют так поступать! Сволочи! — ударил он кулаком о землю. — “Освободим народы Азии от угнетателей”, “Весь народ одна семья”! Дьявол их забери! — Савада помолчал и, успокаиваясь, уже тихо закончил: — Ацуко не виновата. Она любит тебя, иначе не стала бы тратить на тебя время…
— Ты иди, — внезапно почувствовав слабость, сказал Эдано. — Я ещё посижу здесь.
Он лег в тени куста. Пахло какой-то душистой травкой. Синее небо казалось таким равнодушным к тому, что происходит на земле. Вот на ветку куста рядом с Эдано села птичка со светлыми подпалинами вдоль крыльев. Пичужка чирикнула несколько раз и, заметив человека, испуганно пискнула и вспорхнула.
Действительно, подлая жизнь, если она калечит человека, заставляет его поступаться честью и совестью. Ну, пусть страдают мужчины. Воины. А женщины — матери, жены, сестры, дочери? Почему они-то должны страдать. Та же Ацуко… Бесправная и беспомощная. Ему она так ничего и не сказала. А почему она должна рассказывать? Кто он ей? Муж, брат? Не она виновата, если так жестока жизнь…
Выбросить надо всё это из головы. Помочь бедняжке невозможно. У него свой удел. “Нет, кончаю на этом”, — приказал он себе, хотя сердце ныло от щемящей боли.
Поздно вечером Адзума передал ему записку от Ацуко. Эдано, не читая, порвал на мелкие клочки.
— Больше не напоминай мне о ней! Всё!
7
Так просто сказать “всё”. Сложнее отказаться от Ацуко и забыть её. Вопреки воле Эдано, она заняла своё место в его сердце. К тому же он понимал справедливость слов Савады. Ацуко действительно ничего от него не требовала, она была совершенно бескорыстна и, возможно, любила его.
Эдано старался ограничить свои интересы военным городком, аэродромом. В город он не ходил, чтобы не растравлять душу воспоминаниями. Гораздо внимательнее Эдано стал прислушиваться к тому, что вбивал в головы подчиненных подполковник Коно. Речь шла о новейших марках русских самолетов, об особенностях тактики русской авиации…
Коно всё более ожесточался, и даже в его всегда ровном голосе стали прорываться визгливые ноты. Подполковник понял, что время для нанесения удара по русским, планы которого столько лет вынашивались в штабах Квантунской армии, ушло. Сводки сообщали о десятках эшелонов с боевой техникой, прибывающих на восток к русским армиям. Те, кто разгромил гитлеровскую Германию, воодушевленные победой, спешили теперь на Дальний Восток. Зачем? Коно это было ясно. Русские в Приморье пополнили свои силы дивизиями ветеранов, авиацию — боевыми асами, уничтожившими гигантскую воздушную армаду Геринга. Против этих сил — Коно это тоже понимал — его летчики не смогут выстоять. И это приводило подполковника в бешенство. Он, не стесняясь, поносил тех наверху, кто, по его мнению, упустил удобный момент для нападения на русских и в своё время не захотел прислушаться к советам знающих дело офицеров. “Тупицы, чинуши!” — яростно бранился Коно.