Страница 14 из 99
Со всеми знаками почтения Кёдзи проводил родственника до автомашины, захлопнул дверцы и, когда “ниссан” тронулся с места, выпрямился и твердым шагом вошел в отель.
В душе у него всё ликовало.
6
Поездка в Манилу не развеяла тоски Эдано.
В “Звезду Лусона” Эдано не пошел. Да и механика не хотелось оставлять одного. Выпить они всё же выпили — попробовали баси — местного напитка из кокосовых орехов. “Дрянь невообразимая”, — морщился Эдано.
Возвращались назад на том же “пикапе”. Эдано мучила жажда, и он с нетерпением ждал, когда появится баррио Игнасио со студеным ключом. Но на месте баррио они увидели свежее пепелище. “Вырвем рис из глотки!” — вспомнились Эдано слова взводного. Останавливаться он не захотел.
— Где ещё можно напиться? — спросил он механика, когда они проехали дальше.
— Это просто! — ответил тот и постучал по кабине, чтобы шофер остановил машину.
Он снял штык с пояса и пошел к находившейся возле дороги бамбуковой рощице. Через несколько минут Савада возвратился со срезанным коленом бамбука.
— Пейте, господин унтер-офицер. Прекрасная фильтрованная вода. Бамбук любит копить влагу.
— Ты молодец, что научился говорить по-филиппински.
— Это тагальский язык. На Лусоне живут тагалы. Наверное, на других островах я бы ничего не понял. У меня ведь есть учительница — Тереза!
— Вот как? — удивился Эдано. — Ты, оказывается, завел здесь подружку?
— Что вы, господин унтер-офицер, — смутился механик. — Тереза — девочка. Ей тринадцать лет. Живет она с матерью и дедом неподалеку от нашего отряда. Девочка чем-то напоминает мне дочку…
— Значит, она тебя научила?
— Да. Нам перед высадкой выдали разговорники, только там одна ерунда: “Стой!”, “Руки вверх!”
— Познакомь меня с этой семьей.
— С удовольствием, господин унтер-офицер.
На следующий день Савада повел летчика к своим знакомым. Семья Нарциссо жила километрах в четырех от аэродрома. Хижина, скрытая деревьями, прилепилась на склоне горы. Савада рассказал, что он случайно натолкнулся на неё и хозяин встретил его словами; “Карабао най! Карабао най!”
— Что за карабао?
— Это, по-ихнему, буйвол. Наши, оказывается, увели у него буйвола и слову “нет” научили… Потерять буйвола для крестьянина — гибель. Сначала он прятал от меня невестку и Терезу, а потом показал, и мы подружились.
Хозяин встретил гостей у порога. Седые волосы. Лицо с сеткой глубоких морщин напоминало кусок древесной коры: живыми и молодыми были черные глаза под нависшими бровями.
— Здравствуй, Нарциссо! Это амиго — друг! — показал механик на Эдано.
— Друг Савады — наш желанный гость, — неторопливо ответил старик. — Эй, Хула, Тереза! — крикнул он. — Савада пришел!
Через минуту-две из-за дома показалась женщина; её обогнала худенькая щуплая девочка с гривкой черных волос:
— Охайо[15], Савада! — ещё издали закричала она, но, увидев незнакомого человека, в смущении остановилась.
— Вот она, моя учительница и ученица. По-нашему немного понимает теперь. Способный ребенок. Иди сюда, Тереза, это друг!
В хижине Эдано увидел нищету ещё большую, чем у Игнасио. Дощатый стол, несколько мисок из ореховой скорлупы и глиняных кружек да бамбуковые циновки — вот и всё.
Мать Терезы подала на стол незнакомые Эдано плоды.
Савада положил в миску галеты и сахар, предусмотрительно захваченные им. Скоро вскипел чай, и старик радушно пригласил всех к столу.
— Сколько хозяину лет? — спросил Эдано у механика. — Пятьдесят пять? А выглядит он столетним.
Нарциссо, догадавшись, о чем идет речь, заговорил:
— Да, пятьдесят пять лет. А всё рис — наш кормилец и горе. Твой друг, Савада, рослый парень. Он, наверное, всегда хорошо ел. А если с утра до ночи, не разгибаясь, растить рис… Растить рис, который у тебя отберут… Солнце, москиты, пиявки. И работать, не разгибая спины. Жили впроголодь и отец мой, и дед, и прадед… Рис у нас отбирали испанцы, потом американцы. Те через помещиков, а вы, японцы, сами. Веками недоедаем, веками. Где нам быть рослыми, как сохранить молодость. Вот матери Терезы тридцать лет, а она… В городе видел я жен и дочерей асьендэро[16], они в такие годы куда моложе выглядят… Пусть друг Савады извинит меня за такие слова.
— Скажи ему, Савада, что это теперь в прошлом. Императорская армия если и отбирает рис, то только потому, что война заставляет. Потом будет иначе.
Старик с сомнением покачал головой:
— Никогда чужеземцы ничего хорошего нам не приносили. Зачем они пришли в нашу страну?
— Мы — азиаты — освободили вас от угнетателей янки!
— Не знаю. Меня ваши соотечественники освободили от риса и буйвола. Теперь мы все, наверно, умрем с голода… От ваших солдат я прячу невестку и внучку. Нет, что старое ярмо, что новое — для буйвола не легче… А у вас есть помещики? Есть. Значит, ваши крестьяне тоже работают на них? Да. Какую же тогда свободу вы нам обещаете? Кому?..
Савада переводил слова старика, и Эдано не знал, как на них ответить. В самом деле, что изменится здесь, если этот измученный работой человек будет и дальше надрываться на работе для помещика? А если старик в чем-то неправ?..
Раньше Эдано всё казалось гораздо проще, понятнее.
Глава третья
1
Капитан Танака собрал летчиков, чтобы ознакомить их с положением на фронтах. Они уселись полукругом на пожухлой траве возле штаба. Невзирая на то, что уже перевалило за середину декабря, день стоял жаркий, душный.
Капитан стоял, возвышаясь над подчиненными и картинно положив руку на эфес сабли.
Из его речи, облеченной в казенно-оптимистическую форму, камикадзе поняли главное: обстановка на фронтах ухудшалась. Американцев не удалось выбить с Лейте, и на этом острове оказались скованными пять дивизий генерала Ямаситы — основные силы его 14-й армейской группировки. На подкрепления надеяться было нечего.
Теперь на очереди наступление янки на Лусон — основную японскую базу. Это тем более вероятно, что войска противника уже высадились и на острове Минданао — самом крупном в архипелаге…
Заканчивая речь, командир отряда, иронически отозвавшись о боевых качествах пехотинцев, патетически воскликнул:
— Только мы, летчики отрядов особого назначения, способны, как карающий меч, поразить врага и нанести ему решающее поражение! Банзай!
Выслушав вялое и нестройное “банзай” подчиненных, капитан круто повернулся и зашагал в штаб. Летчики пошли к машинам, молча обдумывая речь начальника, и только порывистый Иссумбоси выразил вслух главное:
— Значит, друг Ичиро, скоро и наша очередь…
Подойдя к своему самолету, Эдано сделал вид, будто не заметил вопросительного взгляда Савады, который за последние дни резко изменился.
Он всё больше мрачнел, неохотно откликался на шутки командира, даже как-то постарел, разница в возрасте между ним и Эдано стала заметнее.
Механик, вздыхая, топтался вокруг самолета. Он десятки раз уже проверил мотор и сейчас обтирал пыль с плоскостей и хвостового оперения. Савада понимал бессмысленность дела, которым занимался. Тренировочные полеты закончились, и если этот самолет поднимется ещё раз в небо, то уже не вернется. Не всё ли равно, в каком виде он грохнется на палубу вражеского корабля?
Аэродром замер. Горючего осталось в обрез, только в баках машин — на вылет в один конец… Пилоты валялись на койках или бесцельно слонялись из угла в угол. Все им осточертело: и аэродром с побуревшей от зноя травой, и горы, заслонявшие горизонт. Даже Миура за бутылку баси драл сумасшедшую цену.
— Я, господа летчики, не грабитель, — оправдывался он как-то в разговоре, который слышал Эдано. — Конечно, цена высокая, но что я могу поделать? Дешевле сейчас не достанешь. Может, кто-нибудь из вас сумеет? И потом, зачем такие грубые слова? Я следую заветам генерала Араки. Этот выдающийся патриот говорил: “Если вы даже воруете, но вы должны совершать это в японском стиле, сохраняя независимую гордость и извиняясь вежливо перед тем, кого вы грабите…”