Страница 7 из 13
Парнишка что‑то пробормотал, и Крюк перевёл:
— Брат его старший, опытный зубр, не повезло. А сам он впервые на такой горе, салажонок.
Мы младшего пересадили так, чтобы он прижимался к Тошкиной спине. С ним всё было ясно: нога ниже колена сломана вдребезги, кусок кости порвал брючину, кровь замёрзла. И мы с Крюком вправили кость, как смогли. Шины тут было, конечно, не найти — и мы примотали его ногу к рукояти ледоруба. Потом вкололи противошоковое и заварили ему чаю: он на нас смотрел, как на ангелов.
Пока Тошка занимался его братом.
Я знать не знал, что у Тошки внутри целая аптека, не чета нашим аптечкам — плюс операционная. Но он снял с груди пластинку с шерстью, а под ней оказалась совершенно неожиданная панель с подсветкой и крохотными дверцами или задвижками. Из одной такой дверцы он вынул скрученный пластиковый зондик, подсоединил к нему стерильную иглу из какого‑то патронташа, где иглы лежали целыми обоймами — разрезал рукав парки на старшем и всунул эту иглу в его вену, быстро и чётко. А потом ввёл в другую руку, в мякоть, противосудорожное из одноразового шприца — и всё это комментировал по-английски, спокойным тоном. Я так понял, для младшего, чтобы тот не психовал особо.
А нам с Кондратием переводил Крюк:
— Говорит, что у старшего тяжёлое сотрясение мозга, кома, но видятся неплохие шансы. Сломаны три ребра, обе ноги, мягкие ткани, говорит, в паршивом состоянии — обморожение. Принимает меры.
Младший канадец прижимался к Тошкиной спине всем телом и щекой, кровь у него оттаяла, потекла, Тошка был весь в крови — но мы все видели, что ему совершенно не мешает. Он только время от времени просил младшего не делать особенно резких движений — так парень и не делал, совсем измотался и морально, и физически.
Его ногу Тошка посмотрел уже потом. На всякий случай — с ногой мы и сами более-менее справились.
А пока Тошка работал, мы рубили ледорубами нишу в толстом слое льда, поглубже. И потом устроили там нечто вроде временного лагеря: какая-никакая защита от ветра, всё‑таки потеплее, чем на открытом склоне.
В эту нишу мы перенесли канадцев. Молоденький плакал из‑за брата, но Тошка начал ему что‑то говорить, и он успокоился потихоньку. А старший так и лежал, ужасно спокойно, как труп. Мороз к ночи упал лютый, хорошо за пятьдесят; если бы не Тошка, который всех грел, этой ночи без палатки на голом склоне никто не пережил бы, ни мы, ни канадцы.
А так мы даже немного поспали. И Кондратий, засыпая, пробормотал, что «хорошо, когда кто‑то в партии настолько шарит в медицине», а я ещё успел про себя улыбнуться, что Тошка уже «кто‑то в партии», а не робот.
Старший канадец утром неожиданно очнулся и заорал, так, что мы вздёрнулись спросонья, как ошалелые. То ли бредил, то ли Тошку увидал и не смог адекватно оценить, но орал и пытался отбиваться. Мы с младшим еле его успокоили, пришлось держать руки, а Тошка, что‑то говоря по ходу дела, ещё вколол, церебролизина с баралгином, насколько я понял.
У старшего лицо опухло, глаза сузились в щели, сосуды полопались — этакая красноватая синюшность. Выглядело довольно жутко, но младший был рад без памяти, что его брат жив. Явно думал, что теперь‑то прийти в себя окончательно — дело времени. Интересно, что Тошка тоже так думал.
К утру буря поутихла, даже проглянуло солнышко, но было по-прежнему холодно. И Тошка напомнил всем, что надо намазаться солнцезащитным кремом; нас, русских, почему‑то пробило на хохот. Канадцы сперва смотрели обалдело, а потом им Крюк объяснил, что Тошка-аккуратник о креме заботится даже в такой пиковой ситуации — и они тоже поулыбались. А Кондратий сказал:
— Тош, ну ты давай, покричи на базу, пусть, перетак их, вертолёт вызывают! Или им погода опять не слава Богу?
— Я вызываю их уже четверть часа, — сказал Тошка. — Они могут прислать вертолёт на плато, которое мы все проходили на подъёме, здесь им мешает скальный выступ. Нам придётся спуститься на двести тридцать метров.
— Ну, хорошо, — сказал Крюк, — Дэйва мы как‑нибудь спустим с его лодыжкой. А Билл? Его, наверное, вообще лучше не трогать?
— Билла вы пока оставите со мной, — сказал Тошка. — Здесь ему относительно тепло и относительно безопасно. А пока вы будете спускать Дэйва, я что‑нибудь придумаю, — и перевёл Дэйву это всё.
Так и порешили. С Дэйвом вышло просто, мы его спустили в обвязке, Крюк — снизу, Кондратий — сверху, а я подстраховывал. Потом оставили с ним Крюка и поднялись к Тошке.
А Тошка за это время вытряхнул барахло из всех имеющихся рюкзаков и смастерил из них, тросов, ледорубов и прочей бытовой ерунды некое подобие носилок. На эти носилки он уложил Билла и зафиксировал, насколько я понял, очень здорово. И мы его спустили аккуратно и легко, как в кино. Крюк только присвистнул, когда увидел.
Мы стояли на плато, когда с неба затрещал вертолёт — и звук этот показался форменным ангельским пением. Восхождение вышло совершенно особенным, вместилось в него разного… сразу и не определишь, какая сложная и странная начинка.
Мы проводили канадцев до больницы.
Обошлось, конечно, не гладко: всё‑таки мы добирались долго, а условия были — сами понимаете. Биллу, бедолаге, ампутировали ступню и пальцы на другой ноге, да ещё и на руках несколько фаланг — тяжёлое отморожение. Дэйв тоже потерял несколько пальцев. Но у них обоих был такой вид, будто они выиграли главный приз: Билл сказал, что всё это — так, препятствия на пути к вершине, но какие препятствия остановят настоящего альпиниста, а Дэйв заявил, что отправится с Биллом в новую экспедицию, как только тот будет готов.
Маньяки канадские, наши люди. Отличные парни, в общем. Мы даже обговорили такую тему, не стоит ли в плане разминки и подготовки походить вместе где‑нибудь, где потеплее и пониже.
Дэйв сказал:
— Только с Тони-Йети, — и закопался пальцами в его шерсть, как будто пса ласкал. Тошка только улыбнулся.
И Кондратий сказал:
— Ну да! Мы, русские, обычно работаем одной командой, старые друзья, то-сё… — и врезал Тошке по спине. — Тошка у нас кадр ценный. Он Крюка на Памире тащил с точно такой же травмой, как у тебя, Дэйви.
Тошка тихонько улыбался. А я подумал: вот интересно, Кондратий сам понимает, что говорит?..
— Что отвечать на глупости… Немцы заплатили за то, что в команде будет электронный инструктор — нам и прислали Тошеньку. Я впервой Галатею видал, всё время к нему приставал с расспросами… много трындели, в общем. Подружились как‑то. А потом была шикарная работа, да я сорвался, сломал лодыжку. Там маршрут‑то — знаешь? Я бы, может, и не дошёл, если бы не Тоша… Да что — «может»! Остался бы на леднике, стопудово! Буран начинался, парни сами еле шли.
Кондратий снова ухмыльнулся.
— Ну, дык. Известно — робот.
А у Крюка — так и тень, и глаза потемнели. Что‑то он хотел объяснить, но не мог, слов ему оказалось не подобрать. Забавно, что, кажется, и Соня тоже взглянула хмуровато. А Тоша забрал девчонок: «Вы шумите, а папе с друзьями поговорить хочется», — и ушёл из кухни. Будто не захотел слушать, что про него говорят — или Крюку руки развязал.
А Кондратий опять своё:
— Ты его купил, что ли? Дорого дал? Шикарная игрушка, конечно…
Крюк хлопнул полстакана залпом — и видно, как злится и думает, но мысли никак в слова не умещались: альпиндяй, а не поэт, ясное дело.
— Кондрат, — говорю, — чего ты к нему пристал? Видишь, не хочет он говорить — а лезешь.
Кондратий только хмыкнул:
— Я вот не пойму, что такого‑то? Ну, прикольно, Крюк робота купил — а я вот таких только в роликах видел, знаешь — «Чудеса мехтехники». Интересно же, что, почём, как оформлял — да и вообще… Сам сказал, что надо поговорить, а сам молчит, как воды в рот набрал. Чё я‑то плохого делаю?
Крюк на него посмотрел с тоской.
— Дуришь ты, Кондрат, вот чё. Говорят тебе, дураку: не игрушка Тошечка и не вещь. ИскИн он, вроде как электронный человек. Личность. Друг мой.