Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 6 из 13



Мы посмотрели на север, но облака казались сизой полоской на отмытом ветром горизонте.

— Там склон — только что не отрицалка, — фыркнул Кондратий. — Самое оно сломать шею. А если мы пойдём с рюкзаками, на вершине и в четыре не будем.

Тошка кивнул.

— Склон непростой, ты прав. Я буду следить за всеми и подстрахую. Но здесь опасно. Я ощущаю еле заметные вибрации и подозреваю, что здесь может сойти лавина.

И Крюк сделал вывод:

— Ша, идём налегке, иначе будем телепаться до вечера, это раз. И два — вдоль гранитного гребня. Я Тошке верю, перестрахуемся.

Сказано — сделано, мы пошли налегке.

Подъём тут был очень крут, и уже часа через два мы поняли, что напрасно загадывали — склон просто душу выматывал. К тому же холодало, а небо начало стремительно темнеть, и ветер всё усиливался. Хрустальное утро превращалось в ледяной пасмур.

Бодрого темпа не вышло. В полдень мы кое‑как выдолбили ледорубами нишку между гранитных выступов и остановились в ней отдышаться. У меня от напряжения руки и ноги тряслись мелкой противной дрожью, а ветер нёс снежную пыль, как наждак, и швырял её в лицо горстями. Мы прижались к Тошке — мы с Крюком с боков, а Кондратий к спине — и пытались согреться и выровнять дыхание.

И вдруг послышался нарастающий гул, а мы почувствовали, как в такт с нашими усталыми мышцами дрожит каменная плита. Тошкин бок был очень тёплый, прямо горячий — но мысль меня обледенила вмиг.

Гул прошёл, как волна, и стих внизу.

— Лавина сошла, — сказал Крюк тихо-тихо, а я вдруг понял, что глажу Тошку по голове, по пушистой шерсти. Глажу, глажу…

Нас защитил гранитный гребень. Лавина сошла западнее, прямо на нашу стоянку. Мы переглянулись: все поняли, что от стоянки мало что осталось.

— Ничего, — сказал Кондратий. — Мы уже дошли. Ещё один рывок, мужики, и мы — боги. А стоянка… ну, что ж, подберём на спуске, что найдём… в конце концов, мы уже победили.

— Да, — сказал Тошка. — Пойдём вдоль гребня и дальше, склон будет более пологим — я просмотрел фотографии со спутника. Вершина рядом, а вибраций я больше не ощущаю.

Мы дошли часам к четырём. Было жутко холодно — температура рухнула до сорока пяти и всё понижалась. Ветер завывал и свистел, но небо стало немного светлее — и весь суровый мир, все ледяные просторы Аляски расстилались у нас под ногами от горизонта до горизонта. Этот дикий север принадлежал нам одним, мы смотрели на него из‑под мрачных небес — восторг просто захлёстывал душу и грел изнутри.

Мы поставили флаг и сфотографировались. И Крюк неожиданно вытащил из кармана парки пластмассовую фигурку, модельку робота, и кусок проволоки. Мы удивлённо пронаблюдали, как Крюк примотал этого робота к древку флага, у самой земли.

— Пара сезонов — и конец ему, — хмыкнул Кондратий.

— Неважно, — сказал Крюк. — Какая разница. Мне просто хотелось очень. Пусть будет. Тебе нравится, Тошка?

Я обернулся к Тошке, а Тошка с сосредоточенным видом слушал что‑то, что мы расслышать не могли.

— Ты чего? — спросил Крюк.

— Ниже и западнее нас лавина накрыла двух альпинистов из Канады, — сказал Тошка. — Они оба получили травмы, один из них без сознания, второй, очевидно, только что очнулся и пытается вызвать вертолёт. База только что ответила, что это невозможно — крайне тяжёлые погодные условия. Ожидается снежная буря.

Вот такушки.

Мы переглянулись, и Кондратий сказал с тоской:

— Не найдём. Снег.

— Я запеленговал сигнал, — возразил Тошка. — Могу чётко описать их местонахождение. Они находятся на восемьсот метров ниже той площадки с уступом, на которой мы останавливались вчера вечером. Вертолёт туда не доберётся даже при идеальных погодных условиях, тем более — при шквальном ветре и снегопаде. Температура продолжает понижаться. К ночи опустится до пятидесяти-пятидесяти пяти — и они погибнут от переохлаждения, даже если их не убьют травмы.



— Надо бодро спускаться, — сказал Крюк. — Всё равно с вершины один путь, вниз.

— Им, скорей всего, в госпиталь надо, — сказал я. — С хорошим оборудованием. Что мы сможем…

— Тошка справится, — сказал Крюк. — Лишь бы найти.

— У меня недостаточно данных, — сказал Тошка. — Я не могу утверждать, что справлюсь. Но раздумывать об этом нет времени. Нам надо торопиться, не теряя бдительности. Начинается снегопад.

— Вызови базу, — сказал Кондратий. — Сам вызови. Пусть не сидят там на заднице ровно.

— Мой сигнал ничего не изменит, — грустно сказал Тошка. — Спасатели могут только сидеть на заднице ровно или встать с неё, чтобы походить вокруг собственного кресла. Подняться до вечера на пять тысяч метров они не успеют ни при какой погоде.

— Всё, — подытожил Крюк. — Спускаемся.

С вершины всегда чуть печально спускаться. Но тогда чувство было посложнее на порядок; я спускался и думал о канадцах и о лавине. Мы тоже могли попасть под эту лавину. Никто, даже такая потрясная машина, как Тошка, не предскажет в горах ничего точно.

— Дима! — крикнул мне Тошка. — Ты рассеян! Соберись!

— Ага! — крикнул я в ответ, и тут же моя нога соскользнула со скального выступа.

Я бы летел по склону кубарем, если бы не робот. Реакция и скорость на склоне у него были нечеловеческие — Тошка перехватил трос и поймал меня за руку своей обезьяньей ногой. Меня прямо в жар кинуло от облегчения, я вцепился в его лапищу, нащупал ногами опору — и услышал:

— Дима, «спешить» и «суетиться» — совершенно разные вещи. Соберись, пожалуйста.

— Холодно, — сказал я, и с минуту грелся об его мохнатый бок. После этого в голове что‑то прояснилось, и тело стало слушаться лучше.

Мы спустились к небольшому плато, где осталась наша палатка. Палатка пропала, её снесло куда‑то ниже; Кондратий крикнул, что видит метрах в двухстах внизу что‑то оранжевое — надо думать, либо палаточный тент, либо рюкзак Тошки. Двигаться было очень тяжело — лёд казался страшно ненадёжным, а снег так скользил, что мы опасались, не вызовем ли новую лавину.

И холод становился нестерпимым. Ветер нёс град или жёсткую снежную крупу, всё вместе студило прямо‑таки до костного мозга. Ужасно хотелось найти какую‑нибудь расселину и пересидеть там бурю в относительном тепле и безопасности, но тем, внизу, было гораздо хуже.

Нас просто гнала мысль, что нам тут холодно, а они там умирают.

Оранжевое внизу оказалось Тошкиным рюкзаком. Ещё мы нашли рюкзак Кондратия, который застрял между камнями, но палатки нигде не было. А день катился к вечеру ужасно быстро — уже начинало смеркаться.

— Я опять его слышу! — крикнул Тошка, перекрикивая вой ветра. — Только СОС — и отключил рацию. У него уже нет сил говорить долго. Но мы довольно близко.

Думать было тяжело, мы выбивались из сил — но я подумал, что канадцы для нас уже свои и спасать мы их собираемся не просто как альпиндяев, попавших в беду, а как своих. И что это каким‑то образом сделал Тошка, хотя он, вроде бы, и не говорил ничего особенного.

— Темнеет же! — крикнул Кондратий. — Мы ни хрена ж не найдём!

— Найдём! — отозвался Крюк. — Тошкин пеленг!

— Тёмное пятно ниже и левее — это парка канадца с рацией! — крикнул Тошка. — Мы их уже нашли!

И я подумал, что должно бы уже и отпустить, но не отпустило. Потому что было не видно, живы они там или нет.

Он был молоденький совсем, этот парнишка с рацией — года двадцать два, двадцать три, не больше. Он кожу ссадил на виске, скуле и ниже, кровь текла и замёрзла, вид у него был, как у замороженного зомби — и он пытался греть своего напарника, бородатого мужика заметно старше. А я никак не мог определить, имело ли смысл его греть, или там уже всё: лицо у бородатого было совсем отрешённое и пустое, как у мёртвого, снег колотил по нему, как по скале.

Тошка на молодого сильное впечатление произвёл — он даже встряхнулся, выпал из этой полумёртвой апатии замерзания. Кажется, думал, что галлюцинации начались — пока Тошка и Крюк ему не объяснили суть по-английски. Крюк лихо говорит по-английски после кучи международных экспедиций. Я‑то — нет…