Страница 29 из 74
— Выбрали за кутаном укромное местечко для засады, залегли, подождали. Волки пришли и не ушли…
— Просто получается, — покачал раис головой. — «Пришли и не ушли». Я тоже человек десять посылал до вас. Однако никто ни одного зверя не убил. — И крикнул: — Сурайя! — Из соседней комнаты показалась еще не старая женщина, маленькая, расторопная. Жена раиса. — Готово?
— Да, да, — кивнула она головой и тут же вынесла два огромных ведра курдючного сала прозрачно-воскового цвета.
— Возьмите для солдатской кухни в благодарность за помощь, — радушно предложил раис.
— Не стоит, Мумтаз-ака, у нас есть все необходимое, — начал отказываться капитан.
— Обидите нас, — насупился Мухамедов. — Если бы не вы, сколько овец пропало бы… Берите, уважьте колхозников! — Он подмигнул Кобзарю: волоки, мол, на машину.
Федор легко поднял тяжеленные ведра и унес в кузов вездехода.
— Сурайя! — снова позвал жену раис.
Та вынесла два таких же ведра с урюком и курагой.
— Компот будете варить. — Мумтаз-ака передал ведра Герману Быстракову и подтолкнул его могучей рукой к выходу.
А Сурайя-апа уже опять, не дожидаясь распоряжений мужа, притащила какие-то свертки, кульки. Только отнесли мы все это в машину и вернулись, как услыхали горячую перепалку между тетушкой Сурайей и Тарусовым:
— Еще раз говорю — возьми! Я дарю не тебе, а жене — как ее? — Нинахон… Она молодая, пусть носит шапку, или воротник, или — как ее? — муфту… Я сама заработала эти шкурки… Сто ягнят выходила! Премию дали. Не раис, а правление. Да, сама заработала и сама распоряжаюсь своим добром. А если тебе трудно отвезти, возьму у Мумтаза «Волгу» и Нине отвезу. Осрамлю тебя перед женой, нажалуюсь, что ты обидел меня… Бери, бери! — Тетушка Сурайя раскраснелась от волнения.
На столе лежали каракульские смушки ширази. Шелковистые кольца одной из них, свитые из тончайших серебристых нитей, были словно присыпаны причудливыми кристалликами свежего утреннего инея, который мы видели сегодня на садовых деревьях. Вторая чудо-шкурка нежно трепетала и пузырилась, словно игривая морская пена, мягко отливала влажной синевой, искрилась светло-голубым пламенем.
— Не возьму! — отрубил Тарусов.
Хозяйка сдвинула брови, засучила рукава, свернула легкие, как шелк, шкурки в трубочки и молча сунула их за борт капитанской куртки.
— Эй, Мумтаз, эй, старик, — кинулась она к двери. — Меня обижают в собственном доме…
— Да ну-у?! — удивленно пробасил Мухамедов.
Хозяйка и хозяин смеялись, глядя на смутившегося капитана.
— А теперь пойдемте в мастерскую, — предложил председатель правления. — Там у нас есть тавровое железо, которое вам нужно. Вот и возьмете его…
Навес вокруг площадки с бочками поднимался. Мы все делали сами, силами своей батареи: рыли углубление для фундамента под бетонные плиты, сооружали творила для замески бетона, мастерили деревянные формы для плит, резали автогеном швеллеры и автогеном же сваривали швы каркаса. Нашлись старый брезент для боковин будущего навеса, сотня-другая черепичных плит.
Руководил всеми работами автор чертежа — химинструктор. Капитан Тарусов, как и обещал, доложил командиру о рационализаторском предложении Виктора Другаренко. БРИЗ — бюро по рационализации и изобретательству — рассмотрел его и утвердил. Заново сделанный чертеж отослали в вышестоящий штаб и оттуда пришел ответ: «Внедряйте».
И вот Виктор «внедряет» свою выдумку. Если люди заняты на огневой позиции, он копается один, а приходят помощники — всем работу находит.
Навес поднимался не по дням, а по часам: Другаренко торопился закончить работу.
— Новиков, долби пазы для укладки рельсов!
— Кузнецов, помоги-ка ролики поставить на место.
— Да не тяни ты так брезент, Марута! Силу, что ли, некуда девать? — то и дело раздавался голос нашего прораба.
И мы долбили, варили, налаживали.
Приходил на площадку и Тарусов. Он неторопливо оглядывал стройобъект, кое-что подсказывал солдатам, а иногда и сам принимался за дело.
Наконец навес был готов. Другаренко обошел его кругом, любуясь своим детищем. Потом попробовал легкость хода крытого подвижного каркаса: уперся рукой в стойку, и все сооружение бесшумно двинулось по рельсам.
— Как часы! — воскликнул Саша Новиков. — Ребята, да здравствует наш изобретатель! Ура!
— Ура! — подхватили мы вразнобой.
На крики прибежал комбат.
— В чем дело?
— Поздравляем рационализатора.
— Ну что ж, — довольно улыбнулся капитан. — За такое дело и поздравить можно. — Тарусов сам попробовал легкость хода каркаса и протянул руку Другаренко: — Спасибо, младший сержант! И вас благодарю, товарищи, — повернулся комбат к нам. — А теперь давайте-ка посоветуемся.
Мы направились к зданию, возле которого стоял автопоезд. Старший техник Бытнов с расчетом одной из пусковых установок укладывали ракету на полуприцеп.
— Видите, мучаются люди? — спросил Тарусов.
Нам и самим в порядке тренировки нередко приходилось «мучаться».
— Сила есть — ума не надо, — съязвил Новиков. — Говорят, сила солому ломает.
Солдаты засмеялись.
— Смеемся сами над собой, над своей недогадливостью, точнее, над технической неграмотностью, — резюмировал Тарусов. — Погоди, Бытнов! — окликнул он командира взвода. — Зови людей сюда!
Мы столпились вокруг командира батареи.
— Другаренковский чертеж натолкнул меня на интересную мысль, — продолжал он. — Надо и эту работу механизировать.
— Как механизировать? — Кажется, и Бытнова покинуло безразличие. На лице его появилось нечто вроде любопытства.
— А вот как, Андрей Николаевич. — И капитан подробно рассказал, что надо сделать.
Все оживленно заговорили:
— Здорово!
— Это намного сократит время.
— Надо делать побыстрее.
— А из чего?
— Начальство сделает заявку — пришлют материал…
— Так что же, товарищи, решили? — спросил Тарусов.
— Да, конечно.
— Ну вот и добро.
Вечером Галаб Назаров собрал редколлегию стенной газеты «Импульс». Решили выпустить номер, посвященный умельцам. Я подсказал ребятам:
— Не забудьте и старшего сержанта Родионова.
— Вот ты и напиши о нем, — предложил наш секретарь.
— Я ничего в этом не смыслю.
— Кузьма сам подскажет, иди к нему, — сказал Галаб.
Я не пошел к Родионову, но заметку написал. Как смог. На второй день Кузьма прочитал ее и обиделся:
— Зачем ты мне помощников накликаешь? Я же говорил, что хочу сам до конца довести…
— Брось, Кузьма, самолюбие. Кому оно нужно? Один ты будешь еще полгода копаться. Пусть офицеры помогут. Вон Другаренке помогал капитан, а предложение все равно на Витино имя записали. И навес уже сделали.
— Подумаешь, навес, — снисходительно усмехнулся Родионов. — Сарай…
— Однако до него никто не додумался. Может, с точки зрения инженера твой прибор тоже окажется не такой уж мудреной штукой. Тут главное инициатива. Закон Ньютона тоже прост, как дважды два. Но это теперь, когда его открыли.
Кузьма остыл.
— Много у тебя еще работы?
— Понимаешь, загвоздка в чем? — Родионов ткнул пальцем в какую-то деталь.
— Ничего не понимаю, — признался я, — но есть же в дивизионе понимающие люди. Вот и попроси кого-нибудь из них. Объяснят, помогут. Не будь кустарем-одиночкой.
— Ладно, подумаю, — согласился он.
Эге, а ведь я зарвался, пользуясь добрым отношением Кузьмы. На менторский тон сбился, агитировать начал, а сам ни черта в этой абракадабре не смыслю.
— Извини, старшой, я…
— Брось, все правильно. Прибор нужен не только мне, всему дивизиону, а если будет удачным, и другим на пользу пойдет.
Вскоре собрали всех рационализаторов части. Я написал об этом в окружную газету и с нетерпением ожидал заметки. Каждый номер просматривал от передовой до редакторской подписи. И вот она появилась, моя первая заметка! Я носился с ней из казармы в ленинскую комнату. Правда, от моей писанины там остались рожки да ножки, но об этом я помалкивал: подпись-то моя: «Рядовой В. Кузнецов». А спустя некоторое время мне прислали «Памятку военкора» с просьбой писать о лучших людях дивизиона, об успехах в боевой и политической подготовке. Эх, жаль, Гриши Горина нет, он бы тоже порадовался!