Страница 48 из 78
Норайр кубарем валится на землю, погружается до щиколоток в мокрую глину. Долго смотрит вслед председателю.
— А вы тут кто такой? — с запозданием шипит он.
Потом льет в яму воду из грязного ведра. Он злится. Много тут председателей ходит, приезжают со своими арбами из соседних сел, требуют черепицу. Но власти им не дано. Какое дело этому человеку до заводского коня?
Норайр сегодня устал. Было совсем еще темно, когда он вывел из конюшни серую лошадь и принялся месить глину. То и дело подъезжали колхозные подводы; он помогал возчикам нагружать кирпичи, таскал вместе с рабочими глину в цех. В конце концов мокрые ноги нестерпимо заныли, он разрешил себе отдых — влез на коня. Значит, когда он отдыхает, людям видно, а когда работает — не видит никто.
Подобрав поводок, он с виноватым видом сует в зубы коню кусок хлеба с солью. Норайр не умеет долго грустить.
— Потянем, потянем, серенький! — кричит он.-
Вперед, вперед, лошадиная сила!
Они ходят и ходят по кругу. А снег все гуще ложится на шапку Норайра, на спину серой лошади.
В верхнем конце села возле новенького колхозного птичника Шмавон Галустян встретил ехавшего верхом участкового уполномоченного Бурунца.
Капитан придержал коня.
— Зима, что ли? — Вместо приветствия он наклонился в седле.
Председатель огляделся. Над селом нависла сизая туча, спускается все ниже и ниже-только что не ложится на черепичные крыши, да, кажется, все-таки ляжет, накроет мокрым одеялом дворы и дома, людей, кур и собак.
— Не ко времени это,- председатель морщится,- строительство не кончено…
Они не торопясь говорят о погоде, уважительно выслушивая друг друга. Неужели всерьез непогода? Ведь в горах свой календарь. Налетит нежданная туча, пометет, посыплет снегом, задует ветер сразу со всех сторон — и готова зима. Может, всего день постоит и уйдет бесследно, а то придавит село холодом и снегом на все четыре месяца.
— Далеко собрался? — интересуется Галустян.
— В райцентр, начальство вызывает…
— Этот твой подшефный,- Г алустян недовольно разглядывает свои сапоги,- которого ты из Доврикенда к нам переселил… работник знаменитый… Ты за ним все-таки поглядывай!
— А что?
— Хулиган, лодырь! — сердито кривится председатель.- Дисциплину не понимает. Как ему только на заводе лошадь доверили!
Бурунц неопределенно обещает:
— Присмотрю.
И посылает коня вперед.
Норайр считал, что его увезли из родного села, как кота в мешке. Он так и сказал Бурунцу.
Случилось это две недели назад. Капитан приехал в Доврикенд под вечер. Поговорил с кем нужно в колхозе, потом уединился с Маро. Норайру было просто смешно, что участковый уполномоченный беседует о важном деле не с ним, а с его матерью, которая давно уже ничего в доме не решает.
Бурунц вышел из комнаты, коротко приказал:
— Собирайся.
За его спиной стояла заплаканная Маро и давно забытым голосом-ласковым и в то же время виноватым — подтвердила:
— Да-да, собирайся, сынок…
Желая оборвать ее, Норайр, как всегда, засвистел. Мать вздрогнула, умолкла. Но, взглянув на Бурунца, ободрилась:
— Надо ехать, надо…
Норайр с вызовом спросил у участкового:
— Куда собираться? Повезут птичку в клетку, что ли?
Он отлично знал, что Бурунц приехал с чем-то хорошим. Наглость проявилась больше по привычке. Даже немного испугался — сойдет ли это ему с рук? Но Бу-руиц пропустил мимо ушей его слова. Он принялся объяснять Маро, что нужно дать мальчишке в дорогу.
— Две — три пары белья,- терпеливо перечислял он,- если есть, конечно… Кружку, ложку, тарелку… Несколько полотенец, если есть… Зубную щетку, если есть…
— Куда меня везут? — с тревогой спросил Норайр.
— Со мной,- скупо объяснил участковый.
Потом, отвязывая во дворе коня, капитан разговорился:
— Со мной, в мое село. Поживи несколько там, где тебя никто с плохой стороны не знает. Начнешь работать. Кирпичный завод у нас есть. Зарплату дадут. Вечерняя школа есть для молодежи.
— А может, я не хочу? — печально сощурился Норайр.
— Захочешь.
Они вдвоем качались в седле, на широкой спине гнедого коня. Норайр сидел впереди. Дорога под звездами выступала чуть приметно. Норайр вздрагивал, когда опоясанная ремнями грудь капитана прислонялась на поворотах к его спине. Он слышал запах этих ремней. Так надежно чувствовать себя под их защитой! Ему были приятны случайные прикосновения, но он отодвигался. Вдруг еще капитан посчитает, что он занежничал…
Норайр думал, что по дороге они будут интересно и хорошо разговаривать. Лишь бы только участковый уполномоченный не начал объяснять, как нужно жить в чужом селе, как себя вести. Делай то-то й то-то, не делай того-то… Сколько раз уже ему внушали это!
Он припадал к теплой лошадиной шее и терпеливо ждал. Вот сейчас капитан скажет: «Жить будешь у меня…» Потом скажет еще: «Вместо сына…»
Капитан всю дорогу молчал. Только когда среди гор показались огоньки, предупредил:
— Квартировать тебе придется не у меня — в другом месте. По службе не положено.
Норайр беспечно сплюнул:
— А я и не рассчитывал.
Хотя майор Габо Симонян был занят, секретарша, улыбнувшись, позволила Бурунцу, по старому знакомству, пройти в кабинет.
— Третьи сутки майор не спит,- шепнула она,- в операции участвовал…
Сначала Бурунц решил, что попал на совещание. Только присмотревшись, понял: тут происходит что-то другое.
Майор сидел за столом, точно гора. Он и на улице выглядел рослым и толстым, а в этом маленьком опрятном кабинешке казался несуразно огромным. На стульях у стены сидели лейтенант Катарьян — он работал в районном отделе — и незнакомый Бурунцу молоденький милиционер. К окну прижался какой-то парень в черном пиджаке. Бурунца удивило его испуганное лицо.
— Бежал? — отдуваясь, спрашивал майор Симонян.
Потирая красным кулаком левый глаз, он другим, правым глазом, неотрывно смотрел на милиционера.
— Так точно! — Милиционер привстал, вытянулся.- Когда проходили мимо базара, он бросился в побег.
— Бежал? — еще раз спросил Симонян и, приоткрыв левый глаз, который, видимо, у него побаливал, мутно взглянул на парня в черном пиджаке.
Тот дернулся, промолчал.
Майор снова грузно повернулся в другую сторону. Кресло под ним скрипнуло.
— В чем пойман?
Милиционер еще раз вскочил:
— Магазинная кража. На сопротивление потерпевшей гражданки угрожал кулаком. Ударить не успел, увидев мое присутствие. После чего пытался в побег…
Начальник опять со скрипом повернулся к окну.
Он накалялся медленно (Бурунц хорошо знал эту его привычку), зато в гневе мог перейти через край. Надо было его как-то отвлечь.
— Товарищ майор,- осторожно позвал Бурунц.
Тяжелый кулак начальника опустился на стекло, покрывающее стол. Он побагровел, толстые пальцы с трудом расстегнули верхнюю пуговицу кителя.
— Кулаком угрожал? Против женщины?
Вор торопливо кивнул и проглотил слюну.
— И уже не первый раз… Приводили тебя сюда по подозрению, я ведь помню! Предупреждали тебя… Я же говорю, с рецидивистами нечего цацкаться!
Бурунц много лет знал Габо Симоняна. Когда-то майор работал забойщиком на медных рудниках. Отслужил свой срок в армии. Во время войны они были с Бурунцем в одной части. Вне службы говорили друг другу «ты». Даже сами уголовники, которых майор не щадил, называли его человеком справедливым.
Габо Симонян встал. Кресло откатилось в сторону. Ритмично переступая с ноги на ногу и пыхтя при этом, майор долго смотрел на задержанного. Шагнул вперед. Пудовый кулак повис в воздухе.