Плохие слова

Кажется, все впервые согласились скорее со мной, чем с Лолой. Она, правда, стала говорить о космосе и кармическом предназначении, но я был более убедителен, хотя и не столь изощрен.

А моя мать торгует яйцами под окнами собственного дома на вокзальной площади. Зимой бегает греться. Брат сидит в тюрьме за разгром вагона электрички, ожидает амнистии.

Летом пыль, зимой сугробы в человеческий рост.

Никогда туда не вернусь, даже на каникулы не поеду. Не хочу. Лучше в Болгарию, яблоки собирать.

Мои ждут с Севера сына. До сих пор есть, оказывается, какие-то большие стройки, куда люди ездят на заработки. Сын два года потратил на то, чтобы накопить на машину и первый взнос за квартиру в кредит. Два года своей единственной жизни ради жестянки на колесах и крыши над головой.

Не понимаю.

Мои говорят, что он сразу поедет в свою новую квартиру, а комната останется мне.

Хорошо бы.

Где я еще найду комнату за такие деньги?

У дома на вокзальной площади, как начала пути, тоже есть преимущества. Видно, к чему стремиться, от чего барахтаться. Сразу приходит на ум какой-нибудь тривиальный Наполеон или, скажем, Линкольн. Но по крайней мере, из всех наших я один не платил деньги за поступление. У Максима, например, уже все в порядке до самой старости.

Наверное, это скучно.

Впрочем, что есть путь?

Мара.

Оказалось, она наполовину цыганка. Очень некрасивая, большие губы всегда по-дурацки приоткрыты.

Верхние зубы просто огромные, а между ними щель. Глаза, правда, тоже большие, какие-то марсианские. И грудь большая.

Забавно, сама маленькая, а у нее все большое.

Полдня ходил по улице в костюме сотового телефона. Жаль, что нельзя было читать. Зато можно неторопливо перекладывать в голове разные мысли. Как камешки. Обтесывать их, подгонять друг к другу. Строить свою башню.

Лола сказала, что это очень оригинально, смотреть на мир из телефонной трубки.

Что, если внутри каждого телефона живет маленький человечек?

Черно-белая эротическая фотография Божлевича.

Очередь в три витка, а мы непринужденно проходим внутрь, у Лолы всегда есть билеты.

Пошлое прикосновение к чужой избранности, завистливые взгляды толпы.

Лола трогала Кленевского за рукав и показывала взглядом: ах, смотри вон там! А вот еще!

Кленевский сдержанно восхищался.

На Лолу смотрело больше народу, чем на эротическую фотографию Божлевича.

В итоге я скептически пожал плечами. Это я придумал на тот случай, когда не знаю, что сказать.

Обычно помогает.

Мара.

После пафосного высказывания Кленевского о природе литературного таланта Мара извинилась и сказала, что это слова человека, ничего хорошего, кроме диктантов, в жизни не писавшего.

Все повернули к ней головы.

Она снова извинилась и покраснела.

Кленевский потом перехватил ее в коридоре и что-то горячо говорил. Я услышал только о единстве черных и белых клеток. Видимо, шахматных.

Мара еще плохо знает Кленевского. Он просто неудачно выразился.

В детстве я не умел подтягиваться на канате.

На уроках физкультуры я был уверен, что ребята, ловко залезавшие по канату до самого потолка, знают неизвестный мне секрет, а потом оказалось, что просто нужно тренироваться и быть сильным.

Мара забавная. Совсем неглупая, хотя и ведет себя очень скромно. Пишет стихи. Кленевский каким-то образом видел, говорит, что банально.

Скорее всего, не может простить ей то высказывание.

Получил сто долларов за перевод литературного чтива. Жухлов из двадцать четвертой группы подрабатывает этим в каком-то издательстве. Мой перевод его устроил, обещал время от времени подкидывать халтуру. Не так уж плохо, сто долларов за четыре вечера.

А ведь кто-то будет всерьез читать это дерьмо. Лола сказала, что это аморально и что я своим переводом добавил в мир еще одну каплю лжи.

Им легко говорить.

Буддисты не считают самоубийство грехом, а смерть — горем. Они рождаются множество раз, а бедных христиан судят на Страшном суде по их единственной жизни.

Здесь что-то не так.

Должно быть общее для всех правило.

Мара.

Что-то меня дернуло, и я попросил ее показать стихи. Она удивилась, спросила, откуда я знаю. Пришлось выдать Кленевского.

Стихи показались мне интересными.

Небесный свод слегка завышен.

Пришла весна. — Ко мне? — К кому же!

Автобус цвета спелых вишен

Без плеска рассекает лужи.

Или вот:

Хренушки, мой милый, хренушки

Воробушкам показывать, воробушкам…

Вскрывала я надысь себе венушки…

Быть может, ты теперь, дружок, попробуешь?

Венушки. Надо же. Интересно, это просто метафора или…

В ней что-то есть, я назвал это «волнение». Точнее, не назвал, а определил. Почувствовал это слово по отношению к ней.

У каждого слова есть запах и вкус. При добавлении других слов вкус может меняться, еще больше меняться, и так до бесконечности, до неузнаваемости. Хороший писатель не роет, подобно экскаватору, словесную руду, а составляет из тщательно отобранных слов изысканные блюда. А плохой варит в огромных количествах столовскую бурду: тушенка, гречка. Всякий сброд жрет эту тушенку и эту гречку, набивает брюхо, рыгает.

Нужно запомнить, при случае сказать.

Пришло письмо от матери.

Просит приехать, починить кран. Кажется, она совсем уже не в себе.

Мара была у меня.

Первым делом подошла к книжному шкафу. Есть в этом неосознанном движении к чужим книгам какой-то неуловимый признак, по которому безошибочно узнаешь своего. Я чуть не закричал, что на нижней полке не мое, а хозяев квартиры. Вся эта макулатурная Шахерезада, разноцветный четырехтомный Джек Лондон, какие-то непонятные друзья Пушкина и прочее барахло.

Нужно все это как-нибудь припрятать, а то еще увидят Максим или Кленевский. Или даже Лола.

Лолу на самом деле зовут Лариса. Красивое имя. Интересно, зачем ей понадобилась Лола?

Моя репутация квартиранта практически безупречна, и теперь ко мне могут приходить гости.

Мара сказала, что я никогда в жизни не молился, даже неосознанно, и это написано у меня на лице. Думаю над этим.

Я часто, особенно в детстве, загадывал желания. Некоторые из моих желаний исполнились. Я научился лазить по канату и сумел уехать из дома на вокзальной площади.

Но, наверное, даже самые сильные желания не имеют ничего общего с молитвой.

Или не так?

Мара считает, что в лозунге «возлюби ближнего» слово «ближний» такое же ключевое, как и «возлюби». Человек слаб, и Бог тем самым дает ему задачу по силам: не можешь любить весь мир, так люби хотя бы ближнего.

Какого ближнего? Того, что на кухне вслух читает передовицы из «Советской России» и ждет с Севера сыночка, которого я заранее ненавижу?

Зачем?

Пусть они сами друг дружку любят.

Мара.

Ходили с ней на «Окна». Мара сказала, что жалкое подражательство и жлобство. Не стоит выеденного яйца и потраченного времени.

Кажется, так оно и есть.

Катастрофа.

Кленевский в разговоре назвал Мару мартышкой.

Конец ознакомительного фрагмента.