Страница 25 из 33
Время от времени Пеннелл или вахтенный офицер приказывают рулевому приготовиться к команде «Так держать!» и отправляются к главному компасу снимать показания. Предположим, что судну надлежит следовать курсом зюйд-ост 40°{40}. Лайнер при отсутствии сильного ветра или волнения почти точно держался бы этого направления. Иное дело старушка «Терра-Нова». Даже при хорошем рулевом картушка компаса значительно отклоняется то в одну, то в другую сторону от отметки зюйд-ост 40°. Но если она на миг замирает на точном курсе, Пеннелл выкрикивает «Так держать!», рулевой считывает по картушке компаса, скажем, зюйд-ост 47°, и таким образом узнаёт, какой цифрой ему следует руководствоваться.
Мы так привыкли к частым пронзительным выкрикам Пеннелла, что эти немузыкальные звуки, раздававшиеся над головой, даже подбадривали нас и помогали работать в бурю и ненастье.
Второго сентября в пятницу мы покинули Саймонсбей и легли курсом на восток. Предстояло пройти от мыса Доброй Надежды до Новой Зеландии, через знаменитые «ревущие сороковые», которые могут причинить массу неприятностей мореплавателю, а то и вовсе его погубить.
Южная Африка встретила нас гостеприимно. Адмирал, командовавший станцией{41}, начальство военно-морских доков и английских военных кораблей «Мьютини» и «Пандора» были более чем любезны. Они проделали на «Терра-Нове» многочисленные ремонтные работы и усовершенствования, причём силами воинских команд, так что наши люди после почти девятинедельного плавания могли наслаждаться пребыванием на берегу. Никогда не забуду, как я в первый раз влез в ванну и никак не мог с ней расстаться.
Здесь на борт поднялся ожидавший нас Скотт, а Уилсон, напротив, сошёл и вперёд нас отправился в Мельбурн — уладить кое-какие дела, в основном касающиеся тех участников экспедиции, которые присоединялись к нам в Новой Зеландии.
Один или двое из нас посетили Уинберг, хорошо известный Отсу — там он лежал во время англо-бурской войны с переломом ноги (результат столкновения с превосходящими силами противника, которым он оказывал упорное сопротивление, хотя все его бойцы были ранены). Позднее он мне рассказывал, как истекал кровью и был уверен, что умирает; а лежавший рядом раненый твердил, что у него в мозгу пуля — он просто слышит, как она у него в голове перекатывается! Но это позднее, пока же он вспоминал только своего соседа по палате, тяжело раненого бура, который, превозмогая боль, упорно вставал и открывал дверь перед выздоравливающим Отсом всякий раз, как тот собирался выйти из палаты.
Южная Африка вспоминается ещё превосходной речью о нашей экспедиции, которую произнёс Джон Ксавье Мерримэн, и репликой одного из наших матросов в адрес некоего официанта Джона, подававшего ему на берегу обед: «Ползает, как муха на липкой бумаге».
На рассвете мы распрощались с Саймонстауном, весь день вели магнитные наблюдения, вечером же при выходе из Фолсбея попали на довольно большую зыбь. Но хорошая погода удержалась, мы шли на юг, и только в воскресенье утром в судовом журнале было зафиксировано волнение в 8 баллов и быстрое падение барометра. К ночной вахте уже дуло вовсю, и часов тридцать мы шли под зарифленными фоком, марселями и время от времени брали рифы на брамселях. Многих укачивало.
Последующие два дня выдались сравнительно тихими, но затем налетел страшный шторм с востока, что случается крайне редко в этих широтах (между 38 и 39° ю. ш.). Нам не оставалось ничего иного, как перевести машины на самый малый ход и идти севернее по возможности ближе к ветру. В ночь на пятницу 9 сентября сила ветра достигла 10 баллов, волны захлёстывали подветренный борт, и утренняя вахта получила сильные впечатления.
В субботу 10 сентября сразу после завтрака мы сделали поворот фордевинд, но шторм вскоре стих и весь день шёл дождь, почти без ветра.
Не скучала и утренняя вахта во вторник 13 сентября. Поднявшийся шторм обрушился в тот момент, когда она брасопила{42} реи. Это было так неожиданно, что на грот-мачте реи повернули, а на фок-мачте не успели, но непогода на сей раз не упорствовала и уступила место двум прекрасным солнечным дням с благоприятным свежим ветром и зыбью в корму.
Огромная зыбь — столь частое явление на этих широтах — представляет собой замечательное зрелище, и лучше всего его наблюдать с палубы такого небольшого судёнышка, как «Терра-Нова».
Вот судно поднимается на гребень огромной водяной горы, от следующего такого хребта его отделяет не менее мили, а между ними простирается долина с покатыми склонами. Одни волны вздымаются гигантскими округлыми валами, гладкими как стекло; другие закручиваются барашками, оставляя за собой молочно-белые пенящиеся узоры. Поразительное впечатление производят эти обрушивающиеся волны: вот одна догоняет судно, и на какой-то миг представляется, что нет ему спасения — она неизбежно поглотит его, но уже в следующий момент кажется, что, вознесённое высоко вверх, оно рухнет в бездну, над которой словно повисло в воздухе, и погибнет в морской пучине.
Но волны такие длинные, что не только не опасны, но вообще не причиняют никакого вреда, хотя качает «Терра-Нову» изрядно: крен постоянно не меньше 50°, а иногда и 55° на каждый борт.
Кому приходилось туго, так это кокам, которым надо было на полсотни людей наварить еды в тесном кубрике на открытой палубе. Попытки бедняги Арчера испечь хлеб частенько заканчивались сточным жёлобом, куда выплёскивалось тесто; недаром случайный перезвон корабельного колокола породил поговорку:
«Умеренная качка раскачивает колокол, сильная — кока».
В воскресенье 18 сентября в полдень мы находились на 39°20′ ю. ш., 66°9′ в. д. после очень хорошего для «Терра-Новы» перехода: за сутки она проделала 200 миль. Теперь только два дня перехода отделяли нас от Сен-Поля, необитаемого острова, руин древнего вулкана; его кратер в виде подковы образует почти полностью закрытую гавань. Мы надеялись сойти на берег и произвести научные наблюдения, хотя высадиться там не так-то просто. Взволнованные возможностью ступить на сушу, в понедельник мы прошли ещё 200 миль, а во вторник энергично готовились к высадке с необходимым оборудованием.
Назавтра в 4.30 утра все поднялись наверх, чтобы спустить паруса и обойти кругом остров, который уже был виден. Погода стояла ветреная, но не плохая. В 5 часов утра, однако, ветер посвежел, а когда мы спустили паруса, стало ясно, что о посещении острова нечего и мечтать. К тому времени, как мы наконец зарифили фок и пошли фордевинд под зарифленным фоком и марселями, нам уже было тошно смотреть на паруса.
Мы проплыли достаточно близко от острова и могли хорошо разглядеть кратер и вздымавшиеся из него утёсы, поросшие зелёной травой. Деревьев не заметили, из птиц видели лишь обычных обитателей этих морей. Мы-то надеялись, что в это время года на острове гнездятся пингвины и альбатросы, и невозможность высадиться сильно нас огорчила. Высота острова 860 футов, и для своих размеров он довольно обрывист. Длина его составляет приблизительно две мили, ширина — одну.
На следующий день все свободные руки были привлечены к переброске угля. Тут следует пояснить, что до того времени угольные ямы, расположенные по обе стороны топок, наполняли добровольцы из числа офицеров.
В июне 1910 года в Кардиффе мы приняли на борт 450 тонн угля, поставленного компанией «Кроул Патент Фьюэл».
Уголь был брикетный, что оказалось очень удобно: его прямо руками перебрасывали из трюмов через люк бункерного отсека, соединявший его с кочегаркой. Постепенно куча угля уменьшалась, и люк оказался выше неё. Между тем именно брикетный уголь предназначался для выгрузки в Антарктике. Поэтому всё, что от него осталось, решили перебросить ближе к корме и сложить у переборки машинного отделения, на месте угля, уже сожжённого в топках. Таким образом мы избавлялись от пыли, проникавшей сквозь неплотно пригнанные доски пайола и забивавшей помпы, и освобождали трюмы для последнего груза из Новой Зеландии, а в Литтелтоне уголь можно будет загружать через главный трюмный люк.