Лунная женщина

Некогда у меня были глаза и уши, как у них. Но я был слеп и глух, как они. Теперь у меня нет ни глаз, ни ушей, но я прозрел всем существом своим, постиг истины, которые прежде считал непостижимыми.

Многое мог бы я рассказать теперь. Да нет сердца, способного услышать, осмыслить, воспринять. Нет сердца, способного разгадать и оценить подлинное сокровище, сокрытое во мне. Вокруг лишь грубая материя да низменные страсти. Те страсти, что некогда сжигали и меня.

Какое счастье быть камнем! И какое жестокое наказание...

И все же сердце, способное услышать и ответить, нашлось. В мир вошла Она. Она позвала меня своим самоотверженным гордым одиночеством, своей удивительной способностью растворяться во всем и оставаться цельной и чистой, как кристалл.

Она тоже любила лунные ночи. Она до безумия любила лунные ночи! С нетерпением ждала появления своей владычицы, и как только мир погружался во тьму, тайком от мужа и детей пробиралась в сад и вся отдавалась лунному потоку.

Чудо свершилось – я нашел родственную душу. Мой тогдашний владелец в одну из таких ночей спешил мимо ее сада к ростовщику с намерением заложить меня подороже и тем самым поправить свои расстроенные финансовые дела. Я достался ему в наследство от скаредного дядюшки, который так крепко цеплялся за жизнь, что пережил собственных детей. Племянник хорошо знал мне цену и понимал, что я для него единственный шанс удержаться на волне жизни. Жизнь и деньги для него были понятием единым.

...Но Лунная женщина пела в саду, и голос ее пронизывал меня насквозь. Никогда прежде я не испытывал ничего подобного. И я понял: быть мне ее наставником, ее властелином... преданным рабом. Ее судьбой. И так страстно я того пожелал, что юноша, спешивший к ростовщику, споткнулся. Замер, пригвожденный к земле. Прислушался...

Голос женщины, таинственный и тоскующий, призрачным сиянием струился вокруг, невыразимым блаженством проникал сквозь мой бесценный панцирь. Он ткал образы ночи – тающую во тьме дорогу, струи ветра, аромат цветов, черные силуэты дерев и ажурное кружево облаков, накинутое, как вуаль, на лик царицы ночи.

Всем существом своим устремился я навстречу этому голосу – юноша с неожиданной для него самого легкостью перемахнул через высокую каменную ограду. Расплывчатые очертания ее тела неясно белели сквозь деревья старого сада, застывшие, как и все вокруг, в сладкой истоме.

Юноша, вряд ли сознавая что делает, подошел к женщине совсем близко – она даже не испугалась, потому как в этот миг находилась в ином измерении. Голубоватый свет любовно очерчивал бледное, одухотворенное лицо, влажно блестевшие доверчивые глаза и рот, застывший на оборванной ноте.

- Вы так прекрасно пели! – прошептал юноша. – Человеческое создание не может так петь. Вы не человек, вы – сказочная фея. Вы – фея ночи!

Молодая женщина, окутанная шалью тончайшей лунной пряжи, со спокойствием богини взирала на него.

- Вы не гоните меня и не исчезаете. Не растворяетесь в ночи. Спасибо вам! – лепетал околдованный юноша. – Я знаю, вы бессмертны. А моя жизнь, увы, не состоялась. Я хочу, чтобы хоть одно живое существо вспоминало обо мне. О том, что и моя тень промелькнула однажды на этой бренной земле.

И так как она по-прежнему хранила молчание, он бережно извлек из кармана заветную коробочку, откинул крышку и, благоговея, протянул ей.

В пролившемся на меня лунном благословении я радостно и томно замерцал.

- Это самое прекрасное, самое ценное, что есть у меня. Примите мой дар, молю вас. Черная жемчужина должна принадлежать вам. Вам одной!

Лунная женщина словно в сомнамбулическом сне раскрыла ладони... Едва коробочка коснулась их, вверх по рукам побежали трепетные волны моего восторга, ликования, нежности. Волны коснулись ее сердца, завладели им. Она сладко вздохнула, приподнялась на цыпочки и... поцеловала незнакомца в губы – еле уловимым, будто вспорхнувшая бабочка, поцелуем.

Растроганный, он упал на колени, прижал к глазам край ее одежды. Какое-то время они походили на парковую скульптуру – женщина, белой лилией устремленная ввысь, и склоненный у ее ног юноша.

Я больше не удерживал его, он выполнил мое желание. Юноша медленно поднялся. И, не сказав больше ни слова, побрел вон из сада, уже не так легко и резво перебравшись через ограду. Я знал, куда увлекал его неотвратимый рок – воды черной реки затаились под сводами старого моста в предвкушении очередного жертвоприно-шения. Я знал. Но моя Лунная богиня не узнает никогда, что вместе с черной жемчужиной приняла в дар оборвавшуюся, как ее песнь, жизнь юноши. Да будет так!

В ту ночь я обрел последнее и самое желанное пристанище. В ту ночь я, впервые в своем последнем воплощении, обрел счастье.

Зажав в холодной ладошке нежданный подарок, она поспешила домой, чтобы укрыться в своей спальне. Хотя стояла глубокая ночь и все давно спали, она заперла дверь на ключ, повернув его дважды, и только тогда решилась взглянуть на меня.

Покоясь в ее ладонях, я мог мысленным взором обозревать все, чем она жила в этом мире: ее положение в обществе, привязанности, финансовые затруднения мужа... запущенный сад, дом, давно нуждавшийся в ремонте, растрескавшуюся мебель с выцветшей обивкой, незатейливый ассортимент ее туалетов в шкафу орехового дерева и фальшивых украшений в шкатулке на туалетном столике.

Удивительно, ее ничуть не взволновала мысль, что в крохотной коробочке, отданной ей ночным незнакомцем, заключено целое состояние. Любуясь моей красотой, перламутровыми переливами окраски, она осторожно извлекла меня из коробки и замерла пораженная. Ощутив пальцами тепло, она расценила его как признак затаенной во мне жизни. Конечно же я нес в себе жизнь, множество жизней, но тепло, удивившее ее, я впитал из ее сердца. Сам по себе, не согретый добрым присутствием, я холоден и бесстрастен, как и моя владычица Луна.

Не колеблясь ни минуты, она приняла решение скрыть меня ото всех, владеть мною тайно и безраздельно. Сама не понимая почему, она отнеслась ко мне не как к драгоценности, а как к живому существу.

Она не прятала меня, как другие, в глухие душные темницы, не изобретала хитроумных тайников и запоров – она носила меня под одеждой, на своей груди, у самого сердца. А на ночь бережно укладывала под подушку, что помогало мне не только беспрепятственно воспринимать ее мысли, ее сновидения, но и вмешиваться в них. И с той поры сон стал ее явью, а явь – сном.

Она не осознавала происходящих с ней превращений. Чтобы не случалось вокруг, на лице Лунной женщины неизменно блуждала отрешенно-загадочная улыбка, вызывавшая у ее супруга бессильную ярость. Его недовольство и раздражение разбивались вдребезги о ее непоколебимое спокойствие.

Мы часто гуляли вдвоем по саду. Шумная возня детей, ворчание мужа, иногда сопровождавшего ее, не отвлекали нас от мира грез, в котором мы оба пребывали.

Вековые деревья, уничтожившие могучими кронами всю растительность у своего подножья, цеплялись за мир скрюченными, заскорузлыми ветвями. Замшелые серые гроты уводили в глубь минувших столетий. Водоемы, скованные водорослями и тиной, принарядившись водяными лилиями, тщетно силились отразить бездонность и лучезарность неба. Морщинистые корневища то тут, то там вспарывали лоснящиеся от долгого попирания тропы.

Я слышал тихий влюбленный говорок, горячие вздохи, хрустальные россыпи детского смеха, приглушенный шепот заговорщиков, шуршание кринолинов о шелковые оборки... я слышал шуршание времени, хранимое угрюмыми аллеями старого сада.... Она не слышала. И все же тени тех, давно ушедших, странным образом волновали ее, рождая неясные ощущения. Она ступала по тропе осторожной парящей походкой, будто боясь задеть что-то или кого-то.

Если раньше она проявляла лишь склонность к мечтам и грезам, то теперь полностью захлопнулась для внешнего мира, как захлопывалась перед непогодой раковина, породившая и взрастившая мое новое тело. Отказавшись от всего земного она так близко подошла к миру блаженства, счастья и покоя, что почти касалась его. Грань, непреодолимая для простого смертного, для нее стала совсем прозрачной, податливой, осязаемой. Лишь шаг или движение души отделяли ее от неведомого. Только я был способен помочь ей сделать этот решающий шаг.