Лунная женщина

Элеонора Мандалян

Лунная женщина

Она покорилась мне сразу, эта удивительная женщина. Я ворвался в ее жизнь стремительно и неотвратимо, не дав ей даже осознать случившегося. Она полюбила меня, не понимая, кого любит, и чувства ее не имели ничего общего с теми, что я вызывал у сотен других, в чьи судьбы мне доводилось вторгаться.

Женщина не отличалась ни знатностью, ни богатством. Ее внешность... возможно многих она оставила бы равнодушными. Но какое мне дело до ее внешности, когда все ее существо лучилось дивным внутренним сиянием. В этом сиянии тайна неуязвимости, в этом сиянии возвышенная отрешенность и взлет. В этом сиянии слабость ее и сила.

Ее судьба принадлежала ей лишь до встречи со мной... Если она – планета, то я – метеорит, от внезапного столкновения с которым прожгло ее атмосферу и недра, сбило траекторию полета. Чем чревато наше столкновение, предугадывать боюсь. Ведь счастья – в человеческом понимании этого слова – я никому еще не приносил. Но есть на свете и другое счастье, подлинное. И она должна его познать. Я так хочу.

Ее чувство явилось ответной реакцией на мое непреодолимое влечение к ней, которое впервые за сотни лет я испытал к живому человеческому существу. С той поры она уже не могла оставаться прежней, не могла обходиться без меня. Я научил ее смотреть на мир через меня, думать и чувствовать через меня, о чем она впрочем даже не догадывалась.

Ее муж, дети, повседневные заботы отодвинулись для нее по ту сторону реальности. Стушевались, поблекли, утратили смысл. Я стал ее единственной реальностью, единственным смыслом жизни.

Она постоянно искала уединения, чтобы украдкой полюбоваться мною. Ее пальцы ласкали меня, ало светясь любовью. Она целовала меня всякий раз, отходя ко сну. И улыбка блаженной умиротворенности еще долго покоилась на ее погружавшемся в дрему лице.

С каким нетерпением ждал я мгновения, когда сон целиком завладеет ее телом. Потому что сон был единственной возможностью общения с нею...

...Она пробуждалась на заре, легкая и счастливая, не задумываясь, что именно делало ее такой.

Правда иногда, вопреки моему желанию, ей все же удавалось сохранить в бодрствующей памяти обрывки ночных видений. Они и радовали, и тревожили ее. Ее жизнь раздвоилась: в одной – грубоватая, назойливая чувственность мужа, капризы детей, скучные хлопоты по дому, необходимость придерживаться общепринятых и оттого особенно тягостных контактов с внешним миром; в другой – прибежище таинственного света, блаженства, раскрепощенной духовности, заполнившей все ее естество.

Конечно ей и в голову не пришло бы связать каким-либо образом свое новое состояние со мной... А я жадно поглощал ее любовь, врастал в ее судьбу тончайшими нитями своего тайного владычества. Отныне я – ее судьба. Ее рок. Ее путеводная звезда.

Видно в наказание за беспутно прожитую жизнь я был воплощен в камень. Дно океана стало моим пристанищем в следующем рождении.

Ни медлительный, скользкий хозяин раковины, ни ее крепкие створки, пугливо захлопывающиеся от малейшего прикосновения, ни толща тяжелых соленых вод не могли помешать мне лелеять в себе бездонность космических просторов, впечатавших в свое тело меня... океан... всю планету... которая столь же велика, сколь и ничтожно мала в сравнении с бесконечностью. Я принес это самоощущение в камень. И счастлив, что его у меня не отняли. Мое ложе прекрасно. Покой восхитителен. Я – хозяин раковины, нижняя створка которой дно океана, а верхняя – необъятное звездное небо.

Помнится, прежде превыше всего ценил я суетное движение, безумную устремленность к очередной абсурдной и эфимерной цели. Культивировал в себе пагубные эмоции – жгучую алчность на все, что проплывало, улетало, ускользало из моих рук. Жизнь в движении и обладании, по человеческой наивности думал я.

Теперь я лишен возможности проявлять себя в действии. Я заточен в каменные оковы... Не совсем быть может каменные, но не менее прочные. И это помогло мне осознать великую истину: жизнь есть покой, самоощущение, самоуглубленность, созерцание. Все остальное лишь распыляет внутренние силы, истощает энергию, обедняет сознание, нарушает контакт с самим собой и с Вселенной. Не искать ничего и знать все – вот блаженство, вот подлинная сущность пребывания. Как мог я не понимать этого прежде! Как мог так долго плутать в самом себе.

Какое мне в сущности дело до того, кем я был раньше. Здесь, на дне океана я обрел себя. Выходит, не наказали меня Высшие Силы, а наградили. Суетность земных существ не достигала моего пристанища. Присутствие водных обитателей не тревожило, не нарушало внутренней гармонии, умиротворенной расслабленности.

Я не замечал, что скользкий хозяин моего нового пристанища без устали трудился, наращивая и наращивая толщину моих оков, делая их все более прочными, более гладкими. Оковы не досаждали мне. У меня открылось духовное зрение, и я теперь видел все лучше, острее и глубже, чем обманчивым человеческим зрением. Я видел, как солнечные лучи пронизывают океан радостными, жизнь несущими стрелами, рассыпаясь тончайшими оттенками всех цветов.

Но с особым нетерпением и восторгом ждал я лунных ночей – это великое священнодействие Природы. Я таял, растворялся, нивилировался в холодном, невозмутимо-величественном сиянии. Ведь и сам я – сгусток лунной энергии, капля лунного света, упавшая с неба, затерянная в океане, окаменевшая от тоски. То была ностальгия, боль и блаженство, слитые воедино.

Казалось, так будет всегда. Но волею неведомых сил, сделавших меня камнем, мне суждено было вновь окунуться в самую гущу мирских пороков. Я попал в руки людей. От них узнал, что имя мне – Жемчуг. Что я – самая крупная в мире черная жемчужина, которой нет равных.

Меня не только наказали за былые прегрешения, но и жестоко подшутили надо мной, сотворив драгоценным камнем и превратив в объект алчных вожделений, зла и насилия. Канули в прошлое солнечный свет, пронизывавший толщу воды, и дивно прекрасные лунные ночи.

Теперь меня заточали в непроницаемые шкатулки, обитые бархатом или сафьяном, в стальные сейфы, мрачные тайники... А если и удавалось мимолетно ощутить касание света, согреть мертвеющие покровы, чистоту наслаждения тотчас омрачали ядовитые эманации, удушливой волной источаемые теснившимися вокруг меня людьми.

Я тускнел и умирал неоднократно в руках злых и порочных своих владельцев. И воскресал, согретый теплом добрых, открытых сердец.

Итак, я – ценное сокровище. Объект низменных желаний. Силы небесные, за что такая кара!

Нет, я не жаловался. Но и не желал погибать. Чтобы выжить, нужно защищаться, сказал я себе, и избрал удел рокового камня. Впервые мне удалось испробовать свои силы в год, когда юный смазливый придворный, прикинувшись страстно влюбленным, проник в спальню королевы и похитил меня из ее золотого ларца.

Обман и коварство не должны служить залогом удачи – решил тогда я. Похититель был тут же наказан. Помутнение рассудка стало ему расплатой. Он кончил дни свои в смирительной рубашке, на больничной койке.

После тягостных скитаний из одних рук в другие я попал к знатной даме, высокомерной и своенравной. Ей преподнес меня в дар ее супруг.

Какое-то время я покорно украшал ее взбалмошную головку, вознесенный диадемой, усыпанной брилиантами и сапфирами, над роем ее поклонников. Она была не слишком неприступна и не слишком разборчива, моя очередная владелица. И это погубило ее. Подозрения в измене стали преследовать ее супруга. Доказательства не заставили себя ждать. Сластолюбивая ветреница была с позором изгнана из супружес-кого дома. А осиротевший господин на многие годы упрятал меня в громоздкий, окованный железом сундук.

Там, среди прочих драгоценностей и нарядов, конфискованных у опозоренной супруги, пролежал я до самой кончины господина, пока вездесущие наследники не отыскали меня на ложе из голубых сапфиров, бесславно венчавшим во тьме сундука покоробившуюся диадему.

Шли годы, люди упорно не желали верить в рок, сопутствующий моему появлению. Они тянули ко мне потные руки, а я разъедал их сердца, растлевал души, калечил судьбы... Я все еще лелеял надежду вернуться к сладостному созерцанию, к необъятным просторам океана, к гармонии с самим собой. Я жаждал покоя и свободы. Но они, эти бесчувственные создания, не желали замечать ничего, кроме перламутро-вых переливов моей оболочки и безупречности сферических очертаний.