Комната с видом

Он угрюмо покосился на окно.

— А мне Сесил нравится! — заявила миссис Ханичерч. — Я знаю его мать. Он умен, порядочен, богат и со связями. И нечего пинать ногами пианино! Могу повторить: со связями! — Она сделала паузу, как бы обдумывая продолжение своего панегирика, но выражение ее лица осталось недовольным. — Вдобавок ко всему, у него превосходные манеры.

— Мне он тоже до сих пор нравился. Должно быть, я злюсь за то, что он отравил Люси первую неделю дома. Или на меня подсознательно подействовали слова мистера Биба.

— Мистера Биба? — переспросила миссис Ханичерч, стараясь не выдать своего любопытства. — А при чем тут мистер Биб?

— Ну, ты же знаешь его манеру говорить: можно понять и так, и этак. Так вот, мистер Биб сказал: «Мистер Вайз — идеальный холостяк». Ну, от меня так просто не отделаешься, я пристал — что он имеет в виду? «Он, — говорит, — так же, как и я, лучше себя чувствует, когда он один». Больше я ничего не смог вытянуть, однако задумался. В общем, с тех пор как Сесил притащился сюда вслед за Люси, он уже не кажется мне таким замечательным... не могу выразить свою мысль...

— Зато я могу. Ты просто ревнуешь. Боишься, что Люси перестанет вязать тебе шелковые галстуки.

Этот довод показался Фредди довольно убедительным. Но в голове засело смутное сомнение. Может, дело в том, что Сесил без устали хвалил его физические данные? Навязывал ему свою манеру вести разговор?.. И еще: Сесил из тех людей, которые ни за что на свете не наденут чужую шляпу... Нет, видимо, дело в ревности...

— Так хорошо? — спросила миссис Ханичерч, возвращаясь к прерванному занятию. — «Дорогая миссис Вайз. Сесил только что просил у меня руки моей дочери, и я буду рада, если Люси примет его предложение». Здесь я сделала вставку: «так я и сказала Люси» — придется снова переписывать. — «Так я и сказала Люси. Но мне кажется, она еще не совсем уверена в своих чувствах, а в наше время молодежь должна сама за себя решать. Я знаю, Сесил ей нравится, потому что дочь от меня ничего не скрывает. Вот только...» Видишь ли, я не хочу, чтобы миссис Вайз сочла меня отсталой. Сама-то она посещает разные лекции для расширения кругозора, зато под кроватями толстый слой пыли, а стоит включить свет, как повсюду становятся заметны следы пальцев горничной... да что говорить, дом совсем запущен.

— Если Люси выйдет за Сесила, где они будут жить?

— Не перебивай меня! Так на чем я остановилась? Ах, да. «Молодежь должна сама за себя решать. Я знаю, Сесил ей нравится, потому что дочь ничего от меня не скрывает, и когда он в первый раз сделал ей предложение, она сразу же написала мне об этом из Рима»... Нет, это лучше вычеркнуть: я взяла слишком покровительственный тон. Оставлю только — «Люси ничего от меня не скрывает». Или тоже зачеркнуть?

— Зачеркни, — авторитетно произнес Фредди.

Миссис Ханичерч подумала — и оставила.

— Вот что получается в итоге. «Дорогая миссис Вайз. Сесил только что просил у меня руки моей дочери, и я буду рада, если Люси примет его предложение. Так я и сказала Люси. Но она еще не уверена в своих чувствах, а в наше время молодежь должна сама за себя решать. Я знаю, Сесил ей нравится, потому что дочь ничего от меня не скрывает. Вот только...»

— Смотри! — воскликнул Фредди.

Портьеры раздвинулись.

Сесила раздражала манера Ханичерчей сидеть в полутьме, жалея мебель, поэтому первым делом он дернул за шесты, и половинки разъехались в разные стороны. В комнату хлынул свет. Взорам открылась терраса, по местному обычаю обсаженная со всех сторон деревьями, а на ней грубо сколоченная скамья и две цветочные клумбы. Но все это бледнело на фоне простиравшегося за террасой пейзажа. Уинди Корнер был построен на одном из холмов, составлявших горную цепь, окаймляющую Суссекс Уилд. Поэтому казалось, будто Люси стояла не на террасе, а на парящем в воздухе ковре-самолете.

В гостиную через балконную дверь шагнул Сесил.

Появившись в этом повествовании с большим опозданием, Сесил несомненно заслуживает подробного описания.

В нем было что-то средневековое. Что-то готическое.

Рослый, хорошо сложенный, с плечами, которые он время от времени распрямлял усилием воли и одновременно откидывал голову назад, он напоминал тех строгих святых, чьи статуи стерегут порталы французских кафедральных соборов. Высокообразованный, одаренный от природы и без каких-либо физических недостатков, он все-таки не избежал когтей дьявола, которого мы называем мнительностью, а в средние века называли аскетизмом. Готическая статуя неотделима от идеи безбрачия, тогда как греческая подразумевает умение наслаждаться жизнью, — возможно, именно это и имел в виду мистер Биб. Не исключено, что и Фредди, будучи полным профаном в вопросах истории и искусства, мысленно выразил то же самое словами «Сесил ни за что не наденет чужую шляпу».

Оставив письмо на столе, миссис Ханичерч двинулась навстречу молодому человеку.

— Ну, Сесил, выкладывай!

— I promessi sposi (я обручен), — сказал юноша.

Ханичерчи нервно уставились на него.

— Люси согласна стать моей женой, — сказал Сесил по-английски и покраснел, отчего показался проще и симпатичнее.

— Очень рада, — сказала миссис Ханичерч, а Фредди протянул Сесилу руку, пожелтевшую от химикалий. Мать и сын пожалели, что не владеют итальянским, потому что наши слова, предназначенные для выражения удивления и восторга, так часто употребляются по разным мелким поводам, что нам кажется профанацией пользоваться ими в более торжественных случаях. Приходится прибегать к туманным поэтическим или библейским образам.

— Добро пожаловать в семью! — и миссис Ханичерч обвела рукой гостиную со всей ее мебелью. — Сегодня поистине день радости! Я уверена — вы сделаете нашу дорогую Люси счастливой.

— Надеюсь, — ответствовал молодой человек, вперяя взор в потолок.

— Мы, матери, — начала было миссис Ханичерч и вдруг поймала себя на чрезмерной аффектации, сентиментальности и напыщенности — то есть на всем том, чего терпеть не могла. Почему она не может вести себя, как Фредди, — тот застыл как изваяние посреди комнаты, мрачный и даже почти красивый.

Почувствовав, что разговор не клеится, Сесил позвал Люси. Она вошла в гостиную и улыбнулась с таким видом, словно собиралась предложить им сыграть в теннис. Но увидев недовольное лицо брата, подошла и заключила его в объятия.

— Спокойно, Люси, — буркнул тот.

— А меня ты не поцелуешь? — упрекнула мать.

Люси поцеловала.

— Веди их на террасу и все расскажи, — предложил Сесил. — А я пока напишу маме.

Он проводил их взглядом. Втроем они пересекли террасу и начали спускаться по ступеням, постепенно исчезая из виду. Он уже знал их обычный маршрут: мимо кустарника, теннисного корта и цветника с георгинами. А дальше — огород, и вот там-то, среди гороха и картофеля, и состоится обсуждение.

Он снисходительно улыбнулся, закурил и стал восстанавливать в памяти события, наконец-то приведшие их с Люси к счастливой развязке.

Он знал Люси вот уже несколько лет, но считал ее ничем не примечательной девушкой с некоторыми музыкальными способностями. Какой это был ужас, когда она и ее жуткая кузина свалились ему как снег на голову в Риме и потребовали, чтобы он сводил их в собор Св. Петра. Тогда она показалась ему типичной туристкой — грубой, измученной. Но Италия оказала на нее благотворное влияние, подарив ей свет и — что он ценил намного больше — тень. Он обнаружил в Люси благородную сдержанность. Для него она стала женщиной с полотен Леонардо да Винчи, которых мы любим не ради них самих, а ради сопутствующей им тайны.

Постепенно светская учтивость и желание покровительствовать перешли если не в страсть, то в глубокое волнение. Уже там, в Риме, Сесил позволил себе намекнуть, что, возможно, они могли бы составить идеальную пару. Его тронуло то, что она не порвала с ним после столь прозрачного признания. Отказ был недвусмысленный и в то же время мягкий, в их отношениях ровным счетом ничего не изменилось.