Вдали от дома

— Так я и не стремлюсь, — хмыкнул Брыкин, — Сара… то есть, Руфь, надеюсь, тоже. И, надеюсь, Бог нас милует от такого попадоса…

— И от потери инстинкта самосохранения, — вторила Руфь Зеленски.

— Завидуйте, завидуйте, — отмахнулся Санаев, — вам не понять, каково это, когда вас любят за то что вы есть. А не из-за бабла… или за то что вы «сын того самого…».

— Ну-ну, — Хриплый не сдержал усмешки, — за то что сын — другого. Но хотя бы уже не Санаева. Кстати, а имя-то божественному отпрыску не положено?

Артур хотел было что-то возразить, но не успел. Тканая занавесь, заменявшая в доме дверь, отодвинулась, и в обитель «сына Сед-Рагава» заглянул один из джунов. Когда юный Санаев обернулся в его сторону, джун поспешно опустился на колени.

— О, сын великого и грозного Сед-Рагава, — пролепетал он робко, — Варияк-Чорей, верховный жрец твоего отца, свято чтимого нашим народом, просит тебя навестить его.

— Ладно, скоро буду, — небрежно бросил Артур и повернулся к Руфи и Брыкину, — вот видите, бремя славы и народной любви требует своего. Проще говоря, пока, завистники. И, вот еще что, Сара… или Руфь: смени ты прикид, смотреть больно. Где ты вообще взяла эти шмотки? В нашу предыдущую встречу ты хоть еще на девушку походила. А сейчас… как будто из этого вашего ЦАХАЛа только что дембельнулась.

И Артур спешно направился следом за джуном-гонцом.

— ЦАХАЛа? — пробормотала Руфь озадаченно, — так я там и не служила…

Жилище Варияк-Чорея располагалось в огромной каверне — почти пещере внутри одного из здешних дивных строений. Проделана ли она была искусственно или возникла лишь иждивением природы — Артур Санаев не знал, да, впрочем, и не слишком об этом задумывался. Его внимание больше приковывало внутреннее убранство жреческого жилища… а может, даже и святилища. Отсутствие окон и оттого темнота, слегка нарушаемая скудным светом огня в очаге; злобные морды масок, развешанных на стенах; рядом же — письмена и рисунки. Ну и конечно же фигурки Сед-Рагава, вылепленные из глины: этого крылатого чудища с множеством рук и хвостом, как у ящерицы.

Всякий раз, глядя на эти скульптуры, Артур задавался единственным вопросом: чья нездоровая фантазия, чье издевательское чувство юмора, могли записать его в сыновья этому страшилищу? Неужели джунам неведомо, что дети должны хотя бы отдаленно походить на своих родителей?

Ответ, как видно, лежал в той фразе, что намедни процитировала Руфь. «Credo quia absurdum est». К тому же, положа руку на сердце, Санаев-младший понимал: могло быть и хуже. Если бы не дурацкое предание и связанный с этим культ, прием землянину мог быть оказан куда менее теплый. Его, «бледного», обязательно бы приняли за беглеца из Мира Мертвых и не преминули депортировать обратно.

Жрец, чье имя означало Мудрец-Достойный-Разговаривать-С-Небом, сидел возле очага, поджав под себя ноги и прикрыв глаза. Он, кстати, и был тем самым стариком, при виде которого Брыкин вспомнил злосчастную курицу-гриль. При всей комичности своего внешнего вида, Варияк-Чорей не был лишен некоего внутреннего достоинства; того самого качества, которое и отличает подлинного хозяина и господина от прислуги. Даже от прислуги преуспевающей, прикормленной и зарвавшейся.

Потому-то жрец не бросился навстречу Артуру, хоть и услышал первый же его шаг в своем жилище. Нет, Варияк-Чорей так и остался сидеть у очага и даже не повернулся в сторону своего гостя. Он лишь окликнул его зычным голосом: «подойди сюда и садись!».

«И кто тогда здесь главный?» — мысленно вопрошал на это Артур, однако призыву жреца внял.

— Ну так что? — молвил он вслух, стараясь придать своему голосу непринужденный тон, — чем-то порадуешь… или наоборот?

— Причин для радости нет, увы, — проговорил жрец, раскрыв глаза.

Языки пламени в очаге отражались в них крохотными искорками.

— Духи безумия овладели нашим вождем. Он не верит в твое происхождение и отвергает предание о приходе в наш город сына Сед-Рагава.

— Вот это он зря, — сказал Санаев не без иронии, — отец ведь может разгневаться… и покарать его.

— Да! — воскликнул Варияк-Чорей грозно и совсем не естественно для столь тщедушного человека, — покарать! Он покарает весь народ джунов из-за одного неверящего безумца!

Выкрикнув эти слова, жрец замолчал. Не решался поддержать разговор и его визави. На пару минут воцарилось молчание, а затем Варияк-Чорей заговорил, но уже гораздо спокойнее:

— Вождь Вай-Таял-Рагил задумал убить тебя, сын великого Сед-Рагава. Убить… сегодня ночью. И тогда твой отец превратит город и весь мир в пепел. Как сказано в предании: «решил Сед-Рагава погубить мир в огне, а народ джунов испепелить. Но попросил его сын за глупых смертных; сказал: отпусти меня к джунам, и если примут они меня с добром, то пощади их — ведь это значит, они добры и достойны жить. А на то Сед-Рагава ответил: но если даже тебя примут джуны без должного почтения — гореть им в пламени моего гнева!».

— Не беспокойтесь, — с какой-то напускной небрежностью бросил Артур, — лично я вами доволен. Всеми джунами… почти. Что касается вождя… то я думаю, он не посмеет. Народ меня любит и причинить зла не позволит. Ведь так? А вождь… ну и пусть себе скрежещет зубами от злобы и мечтает о мести. Мне-то что?

Жрец засмеялся — сухо, словно кашляя.

— О сын великого Сед-Рагава! Ты и вправду спустился к нам с неба: именно в этом я воочию убеждаюсь сейчас. Ибо где как не на небе, вдали от нас, грязных и неразумных смертных, можно так полюбить их? Быть столь высокого о нас мнения?

Да, народ будет недоволен, если вождь убьет тебя… и Вай-Таял-Рагил знает об этом. Но даже зная, он не остановится: он привык властвовать силой и страхом, и ему совершенно безразлично, доволен кто-то при этом или нет. Он ничего не боялся и раньше: ни твоего отца, ни, тем более, своих соплеменников. Не испугается он и теперь; духи безумия изгнали из его души даже прежние, жалкие остатки страха.

С вождем будут его воины — самые сильные джуны в городе. Те из нас, кто привык поклоняться силе… чужой ли, собственной… а не твоему отцу. Они понимают только силу, и за силой последуют. И без сомнений насадят на копья любого недовольного.

Жрец замолчал; он выжидал, пристально наблюдая за своим собеседником. Пристально, невозмутимо… А тому, напротив, от услышанного сделалось не по себе. Артур ерзал на месте, тоже глядя на Варияк-Чорея, но по-другому. С какой-то детской беспомощной надеждой, словно ребенок из приюта на очередных усыновителей — ожидая, что те выберут именно его.

А затем жрец заговорил — и от первых же его слов в душе юного Санаева, хоть немного, но потеплело.

— Но все не так безнадежно, сын грозного Сед-Рагава. Да, пока джуны разобщены, они слабы и бессильны против безумного и жестокого вождя, против его воинов. Но если народ сплотиться, если в едином порыве подымется, чтобы защитить тебя и свою веру — вот тогда Вай-Таял-Рагилу и впрямь придется трудно. Он сразу поймет, что сам он и воины его теперь лишь в меньшинстве. В жалком меньшинстве! Что тех, кто готов умереть за веру… их во много раз больше!

— Сплотиться, — повторил Артур робко, — где-то я это слышал… Послушайте, господин жрец, так не успеют же — сплотиться! Если это случится уже сегодня ночью…

— У меня есть план, — лукаво ухмыльнулся Варияк-Чорей, — простой план… воплотив который, мы сделаем так, что не успеет как раз безумный вождь. Сегодня, после заката я соберу джунов у подножья Танияк-Парвата. Там должен быть и ты… чтобы из твоих уст весь народ узнал об измене вождя! Да-да: ты выйдешь и все расскажешь им… все, что сейчас услышал от меня! И тогда джуны разорвут Вай-Таял-Рагила в клочья… а отец твой пощадит наш народ.

— Пощадит, пощадит, — пробормотал Артур, кивая и соглашаясь, — тогда, конечно… да.

Жилище жреца он покидал в расстроенных чувствах. Слова, выкрикнутые Варияк-Чореем буквально звенели в ушах землянина… а вскоре к оным присоединились и предостережения Брыкина.