Страница 58 из 91
— Ладно, — говорю. — И впрямь не для моих мозгов эта штука. Только ты, парень, не подведи.
Трибуны уже начали пошумливать, засвистели. Заскучал народ, зрелище ему подавай…
И тогда к ним вышел человек среднего роста, заурядного телосложения, в черном потрепанном халатишке с капюшоном. Отложил в сторону длинный монашеский посох, скинул сбитые в странствиях сандалии. Потуже затянул веревку из шерсти яка, что была ему вместо пояса. Поискал глазами Мертона, словно бы не приметил сразу. И слегка так поклонился ему. Как равному.
Хотя над нашими головами уже много лет крутятся спутники, а в горах со дня на день запустят атомную электростанцию, мы не смеемся над своими монахами. Но одно дело видеть его на улице возле монастыря, и совсем другое — посреди спортивной арены, в перекрестье прожекторов. И поэтому по рядам зрителей прокатился конфузливый смешок, и даже Мертон переступил с ноги на ногу и недоуменно покосился на судей: дескать, кого же вы мне это подсунули?! Только нашему монаху все было нипочем. Стоял себе спокойно, невозмутимо и таращился по сторонам, будто тысячи эти сумасшедшие не на него собрались сюда посмотреть, а исключительно для того, чтобы он отвлекся от возвышенных размышлений, за ними наблюдая.
А потом судья развел противников и дал команду к началу боя. В этот момент нашему священнослужителю вздумалось почесаться, что он и проделал с большим наслаждением. И это окончательно убедило всех, включая Мертона, что на арену вышел самоубийца. Впрочем, вряд ли Мертон задумал что-то серьезное: наверняка его предупредили, что в нашей стране монаха лучше пощадить. Лупить, стало быть, но не в полную силу. Поэтому Гроссмейстер терпеливо дождался, когда у соперника прошел зуд, и лишь тогда быстро двинулся вперед. Он с ходу нанес обходной удар ногой, «маваси», намереваясь разом покончить с этим балаганом. Затрещало белое кимоно, ветерок пронесся над ареной… Я зажмурился.
Но чудаковатого монаха не оказалось в том месте, куда пришелся удар. Он возник немного в стороне от места схватки, все такой же спокойный, задумчивый, до предела углубленный в себя. И только я догадывался, что все это время он старательно шелестел страницами учебника по каратэ в своей невероятной памяти.
Мертон развернулся к нему. На мгновение замер. Словно ловил его в перекрестье прицела своими стеклянными глазами. А потом тело его взорвалось одним движением, рука пошла от плеча, как ракета из пусковой шахты — с той же силой и скоростью. И будто бы даже грохот прокатился над ареной от этого страшного удара… Между тем его противник, не меняя позы, очутился в трех шагах за его спиной. Я уверен, что многим искренне захотелось протереть глаза. В том числе и Мертону.
Гроссмейстер немедля выстрелил длинным «цуки» — это основной удар в каратэ, если вы знаете… Тут они впервые вошли в контакт, потому что монах добрался до нужной страницы, прочитал, что там пишут умные люди, и попробовал заблокировать атаку. Но слегка ошибся и сделал это не так, как обычно принято в каратэ, то есть в направлении движений атакующего — с тем чтобы использовать его же собственную силу. Вместо этого он поставил Мертону встречный блок против движения его руки, и этот конь, играючи ломавший бетонные плиты, с криком боли схватился за предплечье. Врачи по краям арены вскинулись, не сразу сообразив, к кому же спешить, но судья остановил их: Мертон не просил о помощи. Он был потрясен, но не напуган. Он просто не умел пугаться, не был приучен, потому что еще не встречал равного себе. Не знал он, что по неведению сцепился с древним человеком-молнией, непобедимым воином нашей земли, одним из тех, кто века назад отражал набеги всяких там кочевников и самураев, кто долбил в хвост и в гриву всех рвавшихся в наши горы, кто пришиб фалангистов десять лет назад, когда им захотелось власти и крови!.. Одним словом, вы понимаете, что я тогда переживал.
Пока Мертон приходил в чувство, монах стоял в двух шагах напротив него и ждал. И вся Большая арена ждала, замерла на вздохе, не веря собственным глазам.
Потом Гроссмейстер принял боевую стойку и двинулся вперед, хотя в нем ощущалась громадная неуверенность. Должно быть, только теперь он испытал нужду собрать воедино всю свою силу, мастерство и злость, чтобы победить. И уж, разумеется, начисто забыл обо всех увещеваниях насчет вежливого обращения с местными священнослужителями.
Тут все и закончилось.
Монах ударил его — быть может, один раз, быть может — все сто. Никто не видел удара, а на рапиде, который накрутили почуявшие сенсацию хроникеры, картинка оказалась смазанной. В одном я абсолютно уверен: он бил не кончиками пальцев, как большие мастера, а кулаком. Книжка-то была для начинающих, там на каждой странице призывы: берегите пальцы да берегите пальцы… Думаю, что пальцами он попросту пробил бы Мертона насквозь, как гнилую тыкву. Но и без того половина зрителей клялась и божилась, будто они видели, как его кулак вышел из спины Гроссмейстера…
Что ни говорите, а Мертон был великим бойцом, пусть даже и скотиной редкостной. Он сумел подняться после этого удара, хотя наверняка чувствовал себя так, словно в него врезался танк. Он выпрямился, но уже был не в состоянии даже закрыться, его руки висели плетьми, колени подламывались.
И тогда монах протянул руку, ухватил Мертона за рукав с нашитым черным пауком и дернул на себя. Рукав оторвался, монах отбросил его прочь и, отходя, наступил босыми пятками. Будто гадину растоптал. А отходил он потому, что Мертон, не в силах устоять от рывка, валился на татами ничком.
Полагаю, вы догадываетесь, что происходило на трибунах. Скажу только, что снесли и сровняли с землей центральные ворота, в которых били подвернувшихся фалангистов и вступившуюся за них полицию. И до сих пор, кстати, не отстроили. Сам я того не видел, но дружки говорят, что давно так душу не отводили!.. Нашего монашка сгоряча хотели объявить святым, да разыскать не смогли: под шумок сгинул. Вместе с одним таксистом… Остались лишь посох и сандалии. Между прочим, вы можете их видеть в нашем музее спортивной славы при Большой арене.
Вообразите себе: едем это мы с вами по тихим извилистым улочкам маленькой столицы крохотного государства, а где-то на окраине, в затхлой комнатушке, доверху заваленной книгами, за письменным столом сидит человек, обладающий секретом невероятного могущества. Он мог бы иметь деньги и власть, если бы захотел, но он просто сидит и пишет. Потому что деньги, конечно, неплохая штука, но они не главное в этой жизни. Да и во всех последующих воплощениях. Совсем не главное… Так что пусть он сидит себе и пишет, а мы тем временем подъедем к самому шикарному столичному отелю. Только не пугайтесь его внешнего вида, внутри, он гораздо привлекательнее. Настоящий экстра-супер-люкс.
Почему я не побоялся вам все это рассказать? Ну что вы, разве я похож на сумасшедшего… Я же отлично знаю, что у вас там тоже не любят черных пауков.
Е. Филенко
ЧЕЛОВЕК С НОМЕРОМ
…А гори оно все огнем, подумала девушка и камнем пошла ко дну. Мир окрасился в темно-зеленые тона, потом сделался отвратительно бурым и, наконец, черным. В грудной клетке девушки взорвалась маленькая атомная бомба — а может быть, и нейтронная, черт их разберет. Важнее было то, что сверкающее грибообразное облако распирало ребра, рвалось наружу, проникало в мозг и сияло в накрепко зажмуренных глазах. Девушка разомкнула губы, и энергия распада ушла из нее тремя пузырьками воздуха. На освободившееся место хлынула вода со смешанным привкусом тинной тухлятины и нефти. И в этот момент жесткие, корявые, поросшие, должно быть, редкими черными волосками пальцы схватили девушку за купальник.
Еще чего, вяло подумала она. Я никого не просила ни о каких услугах, терпеть не могу просить, тонуть так тонуть. Ее сознание действовало, словно часы, чей завод уже иссяк, но осталось чуть-чуть силы в освобожденной пружине. Ее здоровый организм, далеко не выработавший своего ресурса, ее молодой организм, которому место не на дне затхлой реки между гнилым плавником, среди битого, стекла и прогоревшей от ржавчины проволоки, место которому на танцевальном пятачке в студенческой дискотеке, на теннисном корте, наконец — в объятиях у такого же молодого и горячего организма противоположного пола, ее организм сопротивлялся наступлению подлой смерти, высасывал последние кубики воздуха из опавших легких. В то же время он сопротивлялся и грубой хватке мужских рук, не разбиравших, за что им хватать, можно ли им за это хватать, сопротивлялся в силу опять-таки здорового защитного инстинкта незатасканного девичьего тела. Ну-ка, убери свои лапы, мысленно скомандовала девушка, но вода уже расступилась, выпустила ее, поддалась грубой мужской силе.