Страница 38 из 91
— Да, точь-в-точь такой. Только мне казалось, он потяжелее был.
— Если с патронами, он действительно тяжелее.
— Я же тебе говорил, не было у нас патронов. Один только. И тот винтовочный. Я у казака — у нас в избе казаки стояли — спер.
— Как — винтовочный? — удача была дикая, невероятная удача. — Разве можно в «Смит-Вессон» винтовочный патрон вставить?
— Его вначале переломить надо, и патрон через барабан пропустить прямо в ствол. Барабан, конечно, крутиться не будет, но стрельнуть можно. Только пуля недалеко полетит.
— Дедушка, а вы никому недавно об этом не рассказывали?
— Ты уж меня совсем-то не дурачь. Не дурак я, хоть и старый, и поболтать люблю, однако соображаю: оружие дело серьезное. Вдруг бандюг какой стянет где старый наган без патронов, а Егор Степанович ему, значит, и присоветует, как сподручнее вооружиться? Нет, не рассказывал я, — и добавил самокритично: — Только не велика эта тайна. Мы-то ведь с брательником сами докумекали, как в него патрон всунуть.
— А брат ваш сейчас где? Он жив?
— Нет брательника. В двадцать девятом поехал на раскулачивание и сгинул. Долго искали, да так и не нашли. Ни живым, ни убитым. И где могила, не знаю.
Герасим знал теперь все про убийство Гурьева. И вскрывая полученный из города пакет, он ничуть не волновался, что версия его рухнет. Этого не могло быть, потому что теперь он знал все. И читая сообщение, он не удивлялся тому, что в жизни все так совпало с его предположением.
Его коллеги нашли и квитанцию, и магнитолу, и ее владельца. В самом деле Алексей Валерьянович, только не Канаев, а Катаев. Старый карабановский приятель из какой-то далекой от искусства компании. Роберт Иванович предпочитал раскрепощаться именно в таких компаниях, чтобы даже слухи не могли дойти до театра или киностудии. В облике эталонного человека не должно быть трещин. Во всяком случае, видимых глазу.
Наверное, Катаев не лжет, когда говорит, что не было у него и в мыслях жить под чужой фамилией. Маленький экспромт. Для экзотики. Ну и страховка на всякий случай, вдруг эта смазливая администраторша примет всерьез скоростной роман (он быстро сообразил, что без романа здесь не обойдется), вдруг искать начнет? И на девушку они без предварительного умысла напали. Вначале Карабанов даже от пива отказывался. Потом все же остограммился. Потом увлеклись. Потом захотелось погусарить. Но не было объекта для их широких душ. И пришлось им податься в лес. Искупнулись в речке, развели костер и тут поняли, что погибнут без женской ласки. Но до Микишевой было далеко, да и дежурство не ее. Они и сами не знали, куда брели, когда увидели впереди женский силуэт. Конечно, они сейчас оба будут отказываться от авторства идеи, но Герасим был уверен, что это Карабанов предложил разодрать на маски импортные колготки, которые приятель его купил Микишевой. Но тут-то и вмешался Гурьев. Катаев не понял, почему Роберт так испугался, — еле-еле нашел его потом в лесу. Он даже протрезвел вроде. Хмурый сделался. Они пошли обратно к своему костру, а тот уже разошелся, прыгнул на ветки, занялась вся купа елей. «Погуляли, — сказал Катаев, — тут штраф тысячи на полторы будет». Тогда Карабанов кинулся к нему, тряс за грудки и кричал: «Влопаешься — ты был не со мной. Запомни — ты был не со мной. Не смей меня выдавать». И побежал напрямки к себе в Старую деревню. Больше они не встречались. Больше он ничего не знает и просит учесть его раскаяние.
«Катаев больше ничего не знает, — соглашался Герасим. — Больше знаю я».
Он сидел в комнате Карабанова, набрасывая в блокноте план предстоящего допроса, и не сразу понял, о чем спрашивает его оперуполномоченный.
— Нет, оружие не понадобится, я уверен.
Карабанов вошел в избу, широко распахнув дверь, встречный свет расшторенных окон ослепил его после сумрака сеней, и следователя он увидел, только дойдя до середины комнаты.
— Что, товарищ Кирпичников, еще вопросик вспомнили? Бросьте, сразу не сумели, теперь концов не найти.
Он больше не держал рук в карманах, незачем было, и дурашливо жестикулировал.
Герасим испугался себя, объявившегося где-то внутри желания ударить в лицо, столько раз изображавшее благородство и мужество, ударить раз и другой, и бить так, чтобы потом ныли фаланги отбитых пальцев. Но преступное это желание он быстро скрутил и спросил, не изображая спокойствие, а действительно спокойно:
— Интересная вещь, палили вы, палили из своего револьвера, причем холостыми, а копоти на нарезах негусто. Вы ведь не чистили его?
— Я — нет, но может, кто другой? — Карабанов не понял, куда ведет дело следователь, и отвечал уклончиво.
— Зачем кому-то другому чистить ваше оружие? Нет, он нечищенный, и грязьки хватает, и нагар в канале остался. А знаете, когда нарезы такими чистыми бывают? Когда по ним пуля пройдет.
— Пуля, — не выдержав, вздрогнул Карабанов, — какая пуля?
— Из этого вот патрона, — Герасим не торопясь развернул носовой платок и осторожно, словно боясь затереть отпечатки пальцев, поставил на стол винтовочную гильзу.
Карабанов никак не ожидал ее увидеть. Он так долго, рискуя всем, носил ее с собой, выбирая укромное местечко. Так хорошо ее спрятал. Он струсил и разом забыл, что все однотипные гильзы — однояйцевые близнецы.
— Ну, что? — Герасим убрал гильзу и подошел к Карабанову, чтобы показать постановление прокурора на арест.
…Попавший в ловушку красный командир Селиванов коротким снизу сбил неосторожно подошедшего к нему штабс-капитана с ног, перевернул стул, придавив им еще трех офицеров, выпрыгнул в окно, оглушил часового (ребром ладони по виску), увернулся от пуль, переждал в роще до темноты и ушел к своим, к красным. Этот эпизод был отлично отрепетирован актером Карабановым. Но даже самое реалистическое искусство — искусство, и не следует мешать его с действительностью. Поставленный под руководством мастера-боксера апперкот ушел в воздух. Карабанов больно ударился о скобленые доски пола. «Молодец вы, товарищ следователь, — подскочил к ним и быстро прощупал одежду Карабанова оперуполномоченный, — я и сообразить не успел».
«Я дважды молодец. Прежде всего потому, что не уронил этого подонка головой на угол комода. А ведь все выглядело бы совершенно естественно. Сдержался. Я все-таки профессионально пригоден. Есть в этом канцеляризме обаяние. Профессионально пригоден».
— Знаете, Карабанов, мы ведь нашли вашего поклонника из гостиницы «Колос». Интересные вещи рассказывает.
— Господи, — Карабанов еще не поднялся с пола и теперь, как капризный карапуз, катался по нему, суча ногами, — ну зачем я связался с этим подонком, с этой рохлей. Он готов кого угодно выдать за компанию. Ему нечего терять. Он ничего не достиг. Ничего не хотел. Господи! Все потерять из-за одного вечера! А дурак Гурьев — он ведь не мог понять, просто, по-человечески. Лез всюду. Идиот!
Оперуполномоченный деловито побрызгал на голову Карабанову водой из большой глазированной крынки:
— Задержанный, прекратите истерику.
«Великое дело — удача, — думал следователь Кирпичников. — И почти всегда она играет в нашей команде».
Август почти кончился, но дождей все еще не было, и пыли на дорогах не стало меньше, да и шофер на их «газике» сменился и, в противоположность разговорчивому Эдику, даже на вопросы отвечал только «так точно» и «никак нет». Герасим соскучился по городу и хотел узнать новости, но не было для беседы ни условий, ни партнера. И тогда он стал думать про свою удачу.
Не будь старика, технический эксперт показал бы, как можно всунуть в этот старинный револьвер длинный винтовочный патрон. Герасим это знал. Но старик был. А это уже удача.
Если бы револьвер выдавался на съемки и после убийства, Карабанов, наверное, спрятал бы его где-нибудь. И искать его было бы очень тяжело. Но, скорее всего, его бы нашли. Герасим и это знал, потому что знал, как могут кропотливо искать его коллеги. Но Карабанов не сумел спрятать оружие. И это тоже удача. Трюк с гильзой, пожалуй, был неплохо задуман. Но прошел он потому, что Карабанов не верил, что сумеет спрятать ее абсолютно надежно. Кругом были те, кого он боялся. Люди. Честные. И это тоже удача. Удача, которая не отвернется.