Страница 25 из 64
— С немецкой стороны тогдась только ручной пулемет бил. Автомат от пулемета, небось, отличаем, — солидно добавил парнишка. — Как по нашим из автомата сзади вдруг вдарили, так стрельба и кончилась, правду говорю. Я в аккурат в это время между нашими и фрицами в овраге сховался.
— Молодец, Сашок, наблюдательный ты, — озабоченно поднимаясь, сказал разведчик. — Почему только, брат, раньше ты нас не нашел?
— Батя не велел вас шукать, — с обидой в голосе объявил парнишка. — Он у меня боязливый был…
— А где он сейчас?
— Полицаи забили, — тихо ответил паренек и отвернулся.
Смоляков осторожно положил руку на плечо парнишки и слегка притянул к себе.
— Спасибо за информацию, товарищ Петухов Александр. Зачисляю тебя во взвод разведки. Топай в крайнюю землянку, скажи старшему, что Смоляков приказал.
Сам Смоляков немедля отправился к командиру отряда. Громов, накинув на плечи шинель, при свете коптилки химическим карандашом правил текст рукописной партизанской листовки. Он выслушал командира разведки и хмуро свел к переносице густые брови.
— Интересный факт вырисовывается, — не совсем уверенно протянул Громов. — А пацан не фантазирует?
— Какой ему смысл? — пожал плечами Смоляков.
— Тоже верно, — подумав, согласился Семен Ильич. — Смысла нет.
…Это произошло месяца полтора назад. В первой половине июля партизанский дозор из пяти человек нарвался на карательный отряд и принял бой. Силы были слишком неравны, и из партизан вернулся на базу только один, да и тот был ранен. Он рассказал о гибели дозора в схватке с немцами, и Громов тогда приказал выступить навстречу карателям, затянуть их поглубже в лес и уничтожить. Операция прошла успешно, а сейчас деревенский мальчуган вдруг сообщает довольно странные подробности о гибели партизанского дозора.
— Как звали парня, который раненым вернулся, не помнишь? — спросил Семен Ильич, набивая махрой трубку.
— Почему же не помнить? Помню. Тулин. Вы еще тогда к медали «За отвагу» его представили, — ответил Смоляков, отчетливо вспомнив искаженное болью лицо хлебнувшего лиха темноволосого новичка. — Потом, перед сменой стоянки, мы его на Большую землю отправили. Тогда и этот специалист улетел, как его, Коробов.
— Точно, Костя, теперь и я припоминаю, — задумчиво кивнул Громов. — А он тебе не заявлял о том, что их вроде бы как со спины обстреляли? Или другое что?
— Нет, я бы такой момент зафиксировал. У нас учет строгий, как в бухгалтерии. Впрочем, он в горячке боя мог и не заметить, если что и было.
— Однако паренек вот взял и заметил, хотя, наверное, сам трясся, как липка, — обронил Громов, без всякого вкуса выдохнув облако едкого дыма.
— Вот сейчас бы с этим Тулиным погутарить, — проговорил командир партизанской разведки. — Если бы он показания мальчонки подтвердил, значит, факт — в нашем отряде сволочь есть. В спину постреливает…
— То-то и оно, — угрюмо сказал Громов. — Недобрым припахивает эта история. Давай-ка дадим запрос по рации: пусть найдут этого Тулина, если он, конечно, дай бог, жив еще, и потолкуют касательно того боя. Не сам же Тулин стрелял в спины.
— Почему так думаете? — спросил Смоляков.
— Зачем же ему было возвращаться? Перебежал бы к немцам, и делу конец.
— Тоже верно…
Командировка в штаб группы армий «ЮГ» мало чем порадовала Штайнхофа. Вернувшись, он прямо с аэродрома поехал в генштаб.
Войдя в свой кабинет, полковник приказал соединить его с шифровальным отделом.
— Вам пока ничего, господин полковник, — подобострастно доложил дежурный офицер. — Сообщения за истекшие сутки еще не обработаны. Как только что-нибудь появится, немедленно поставлю вас в известность. Какие будут указания?
— Пока никаких, — помедлив, произнес Штайнхоф. — Кстати, как ваша фамилия, лейтенант?
— Дежурный по девятому отделу лейтенант Фридрих Назе!
— Благодарю, лейтенант Назе, — сказал полковник, подпустив теплую нотку. — Продолжайте нести службу.
Потом он долго сидел за столом, размышляя, почему разом прервалась связь с надежной агентурой. Неужели взяли Борга? Нет, это теоретически невозможно. Вальтер, почти всю жизнь проведший в России, опытен и умен. Но молчит и Вольф, на которого он, Штайнхоф, делал такую высокую ставку…
Сон не приходил, хотя убежденность Штайнхофа в том, что задуманная им операция должна завершиться удачно, была достаточно твердой. Но какая-то необъяснимая нервозность, не покидавшая полковника вот уже несколько дней, постоянно вызывала мысли о том, что в его плане что-то где-то не связалось. Весьма серьезные раздумья вызывало отсутствие информации от агентуры. Работать, опираясь на устаревшие исходные данные, глупо и непрофессионально. Да, пожалуй, как это ни огорчительно, он, Штайнхоф, со своей новой разработкой на дороге в тупик. Если в ближайшие недели не поступит хотя бы одно сообщение, надо будет готовить засылку новых людей, искать свежие варианты прохода в советский тыл.
Он встал и зашагал по кабинету. Движение немного отвлекало от ощущения ноющей боли в висках.
«Если раскрыт канал связи в Москве, то это не должно высветить русским ни Вальтера, ни Юхнова. Правда, НКВД сразу начнет отрабатывать след, но, бог мой, на это надо время, и мы позаботились о создании ложного направления. Старый ас Вальтер сидит глубоко и со своей агентурой личного контакта не имеет. К нему на связь выходит только Юхнов-Вольф, если он, конечно, сумел надежно осесть в тех краях. Все карты у него в руках, только бы не заспешил, достало бы выдержки…»
За последнее время полковник ни разу не вспомнил об агенте Зарейко. Дождавшись донесения, что Зарейко-Мылов выполнил свое задание, Штайнхоф выкинул его из своей памяти. Зарейко знал очень мало, чтобы быть опасным, даже если попадет в руки чекистов.
А между тем провал Борга начался именно с появления Зарейко на уральской земле.
Зарейко поначалу повезло больше, чем двоим, прыгавшим вместе с ним с самолета. Один, приземляясь, ударился о противотанковый еж из обрезков рельсов и сломал позвоночник. Пришлось его прикончить и сбросить в глубокую, залитую водой воронку, а парашют зарыть в землю. У второго агента в вагоне близ Горького случился приступ аппендицита, его сняли с поезда и, как демобилизованного из армии по ранению, повезли в госпиталь, но опоздали. Он умер в приемном покое. О судьбе этого агента Георгий Зарейко, конечно, не знал. Он шел своим, полученным перед посадкой в самолет маршрутом.
Однако вариант прохода, разработанный высшим начальством, на деле оказался неимоверно трудным. Бывшая его родина воевала с Германией Гитлера, и облик войны в средней полосе России чувствовался буквально во всем. Даже пацаны и те придирчиво и цепко оглядывали случайного прохожего, если он не носил военной формы.
Дорога измотала Зарейко. Страх при встрече с патрулями, имеющими полномочия проверять всех независимо от ранга, опасение, что за ним следят и вот-вот схватят, истощили психику Зарейко. Он не раз костерил себя последними словами за то, что вызвался добровольно идти в советский тыл. Ему, какие бы блага в будущем ни сулили абверовцы, прежде всего хотелось жить. Пусть безродным, пусть нищим, босяком, но только — жить.
Да, ему, бывшему сотенному в отряде Антонова, затопившего кровью Тамбовскую губернию, не будет пощады, но и от дела теперь не уйдешь, не отмахнешься!
Добравшись до пункта назначения, он должен прежде всего сдать чемодан, — это Зарейко усвоил четко. А затем «прощупать» старые явки, осесть где-нибудь и исчезнуть до новых распоряжений. С такой установкой прибыл Зарейко-Мылов в большой уральский город. Без осложнений и довольно быстро сдал чемодан в камеру хранения, вынув перед этим из него объемистый сверток, в котором была штатская одежда. Теперь надо было дозвониться до Нижнеуральска. Зарейко уломал телефонистку с междугородной и с нужным ему абонентом переговорил. В укромном месте переоделся, спрятал милицейскую форму и пошел по адресам.