Страница 33 из 72
Калугин поворотился к нему:
— Ваша сегодняшняя миссия, профессор, мне не совсем ясна. Но в случае с Трофимовым вы вели себя не лучшим образом. Ведь он был у вас? Так что поезжайте-ка в Томск вместе с вашими коллегами. И чем скорее, тем лучше!
— Ваш вариант, Калугин, — чтобы скрыть волнение, Рысин говорил подчеркнуто громко, — не учитывает двух обстоятельств. Во-первых, я в форме и сумею привлечь внимание собравшихся кратким изложением только что сказанного. Во-вторых, вы не сможете избавиться от меня немедленно. Придется исполнять разные формальности. Скрыть факт моего ареста от поручика Тышкевича вы тоже не сможете. А он по-своему человек честный. Те доказательства, которыми я теперь располагаю, не снимут вины с меня, но убедят его и в вашей вине. Кроме того, обе пули, дневник Свечникова с записью о похищении коллекции, — при этих словах Рысин многозначительно посмотрел на Желоховцева, — а также протокол осмотра кабинета Григория Анемподистовича и медицинское заключение, написанное доктором Федоровым, хранятся у вполне лояльного человека. В случае моего ареста они будут вместе с моей запиской представлены вашему прямому начальнику, полковнику Николаеву. Копии тоже пойдут в дело. Будет обследована и пуля, сидящая в горле Михаила Якубова… Так что, если вы сейчас позовете на помощь, можете считать свою карьеру законченной. Это в лучшем случае! — Рысин невольно коснулся рукой кармана, где лежали все перечисленные доказательства.
Калугин рассмеялся:
— Тышкевич — мой старый приятель. А доктор Федоров напишет такое заключение, какое мне будет нужно. Он прекрасно осведомлен о моих отношениях с его дочерью и рассчитывает на брак.
— Не буду разрушать ваших иллюзий. — Рысин вновь обрел уверенность. — Но в ближайшее время ваш возможный тесть ничего написать не сможет. Он заперт в чулане. А вот где находится этот чулан, вы не знаете и не узнаете. Трофимову это тоже неизвестно… Кстати, пока мы с вами здесь разговариваем, туда же везут и Лизу.
Это уж был блеф чистейшей воды.
Но Калугин поверил.
— Подлецы-ы! — проговорил он, стиснув зубы и по-бабьи растягивая последний слог. — Ах, какие подлецы-ы!
В этом его восклицании было что-то истерическое, фальшивое. Рысину почудилось даже, что Калугин не столько возмущен и опечален последним его сообщением, сколько пользуется поводом выплеснуть накопившуюся за время разговора бессильную злость.
— Все вещи, находившиеся в Лизиной комнате, отправлены в тот же чулан, — Рысин с наслаждением нанес завершающий удар. — А дабы вы окончательно мне поверили, добавлю: в один из тюков я лично засунул небольшое серебряное блюдо с изображением собако-птицы. Лиза использовала его в качестве пепельницы…
— Блюдо с Сэнмурв-Паскуджем! — Желоховцев жалобно сморщился. — Это же ценнейший экземпляр!
— Хорошо, — Калугин снова взял себя в руки. — Допустим на минуту, что все вами рассказанное — правда. Тогда зачем вы пришли ко мне? Отчего не представили материалы по начальству или сразу полковнику Николаеву?
— Мне нужен Трофимов, — сказал Рысин.
— Ага! В таком случае с этого и следовало начать. Роль неподкупного стража законности вам не к лицу, прапорщик!
— Вы согласны?
— А что я получу взамен? — Калугин с нарочитым равнодушием заправил вылезшее наружу ушко сапога.
— Все вещественные доказательства, исключая дневник Свечникова, и наше молчание.
— Вот теперь я до конца убедился, что вы продались большевикам! — отчеканил Калугин. — Долг службы и чувство справедливости предписывают вам открыть дело. Так? А вы вместо этого спасаете красного шпиона. Отлично, прапорщик! Браво! Только зачем разыгрывать из себя этакого Дон-Кихота? Ведь вы отпускаете на свободу убийцу, не так ли? — Он вскочил со стула. — А как же законность, порядок? Священная кара, наконец! Вы предлагаете мне сделку? Хорошо. Так это и назовем. Давайте говорить начистоту. Да, я хотел сбыть коллекции союзникам. Да, мне нужны деньги. Моя мать сидит в Омске без всяких средств. У обеих моих сестер мужья убиты за Россию. Они бедствуют. А у меня нет ничего. Понимаете, ничего! Вот что я получил за службу! — Он схватил шашку, рванул с нее боевой темляк. — Якубов! Свечников! Эта дрянь отсиживалась в тылу, когда я умирал в Мазурских болотах. А вы, прапорщик? Что посулили вам Трофимов и его друзья? Какие золотые горы?
— Замолчите! — Рысин почувствовал, как у него холодеют кончики пальцев.
— Вы меня презираете? Зря. У вас нет для этого ровно никаких оснований. Это проклятое время уравняло нас всех, прапорщик…
Дрожащими пальцами Рысин загнал патрон в патронник, вскинул кольт.
Желоховцев бросился к нему, схватил за руку:
— Успокойтесь! Не нужно…
Калугин отшатнулся к столу. Красные пятна выступили у него на щеках.
Рысин медленно опустил кольт. Рука сделалась ватной, мерзкие иголочки сеялись у плеча. Указательный палец отодвинулся от спускового крючка, лег на скобу. Сквозь заволокший комнату туман проступили очертания предметов — стол, окно, белая полоса рубахи под расстегнутым френчем Калугина.
Пришла мысль: «А ведь в чем-то он и прав… Я не должен отпускать его!»
— Григорий Анемподистович, — шепотом попросил Рысин, боясь, что голос не будет ему повиноваться, — возьмите оружие и покараульте господина Калугина, пока я не вернусь… Пойду кликну извозчика.
Желоховцев принял кольт.
— Вот сюда палец, — сказал Рысин. — Предохранитель снят.
Желоховцев кивнул. Лицо у него сделалось отрешенно истовым, рукоять мертво легла в большую желтоватую ладонь. Рысин почувствовал: он выстрелит без всяких колебаний при малейшей попытке Калугина что-либо предпринять.
Видно было, что Калугин это тоже почувствовал.
— Мне нужно письмо Сережи Свечникова, — сказал Желоховцев. — То, которое вы у него забрали. Обещаю не использовать его против вас! Оно сохранилось?
Калугин кивнул. Спросил у Рысина:
— Когда я увижу Лизу?
— Если все пройдет хорошо, завтра вечером. После отъезда Григория Анемподистовича. Она же отдаст вам обещанные доказательства.
— А кольт?
— Его я оставлю себе на память.
Спустившись в ресторан, Рысин велел швейцару позвать извозчика, а сам направился к столику, где сидела Лера.
— Знакомьтесь, — она кивнула на своего спутника. — Андрей Николаевич… Прапорщик Рысин.
— Вижу, что прапорщик, — сказал Андрей.
Стук подков далеко разносился по ночным улицам.
— Вам придется подождать меня здесь, — проговорил Калугин, когда пролетка остановилась у тюремной ограды. — Я постараюсь не задержаться.
Он сказал что-то часовому у входа, толкнул дверцу в воротах и исчез.
Рысин остался сидеть в пролетке.
Логика обстоятельств была на его стороне. Пока Калугин думает, будто Лиза взята заложницей, он бессилен что-либо сделать. Можно быть совершенно спокойным, и умом Рысин понимал это. Но неподвижная, словно впечатанная в стену, фигура часового, белый круг луны, истаивающей на ущербе, как брошенный в горячую воду сахар, неестественно четкий очерк тюремной кровли и странный контраст стоящей над городом тишины с далеким гулом канонады — все это непонятно почему приобретало значительность, тревожило. Внизу ветер совсем не чувствовался, а на вершинах лип порывами шелестела листва. И от этой, в обычное время не замечаемой раздвоенности пространства тоже рождалось ощущение грозящей опасности, близости иной жизни, неподвластной его расчетам.
Поежившись, Рысин вылез из пролетки, прислонился к дереву.
Лера, Андрей и Желоховцев уехали на другом извозчике за полчаса до того, как Рысин с Калугиным покинули номера Миллера. Договорились вывезти вещи на квартиру к Андрею, а Лизу не трогать. Даже в том случае, если Калугин из тюрьмы отправится прямо к ней, все будет уже кончено. Костя исчезнет. Желоховцев передаст свое серебро в университет, под охрану. Сам по себе он Калугину не нужен, и за судьбу его можно не опасаться. Лера вообще вне подозрений, к Федоровым она заходить не станет… Впрочем, кое-что Лиза может заподозрить после встречи с Калугиным. Значит, Лере придется пересидеть несколько дней у Андрея. Только и всего.