Страница 45 из 103
Август Рубин уныло повторял про себя заготовленные оправдания — мол, фаза Эксперимента, надо потерпеть, а можно даже и уйти: Доктор уже не здесь… Но Доктор был здесь, он был жалок, растерян, он уже не верил в их Эксперимент, это было странно, но он не верил в дело всей своей жизни, в его результат, он не верил настолько, что забыл о нем напрочь, и только прощался, прощался… Август Рубин заговорил было с бодрым видом о предстоящей их встрече, о дальнейшей работе, но старец его не понял. Он умирал всерьез. Август Рубин вздрогнул и тоже усомнился во всей этой затее. И пожалел себя, своего пустого труда, многолетнего, всплакнул — и только тогда сумел ненамного приблизиться к старцу.
Потом тот потерял сознание, задергался страшно и с неожиданной силой — упал на пол. Август Рубин в ужасе бросился на помощь — поднять, водрузить на ложе, вернуть достоинство умирания — но ничего не смог. Опустил руки и, опасливо озираясь на дверь, стоял взъерошенно над бьющимся в потоках выделений телом.
Агония была долгой. Август Рубин устал, отупел, искусал кулак. Он хотел было уйти к Машине, но не разрешил себе, чтобы не сойти с ума. Два Доктора сразу — это много. Пусть лучше будет все по порядку.
И в конце концов наступила тишина и неподвижность. Жизнь покинула всю комнату, не только тело — все предметы вокруг омертвели разом. Еще минуту назад необходимые и живые, они теперь утратили всякий смысл и присутствовали здесь беспричинно и нелепо. В этой комнате не стало жизни. Оказалось, она здесь была, жизнь, она незримо заполняла пространство — и вдруг схлынула. Август Рубин потушил табло настенных часов и крадучись вышел.
А потом — явились красивые молодые люди в черных сюртуках и белых перчатках и цилиндрах, откуда-то взялись родственники, прибыли (убедиться?) бывшие коллеги, еще кто-то, много. Цветы. Чужие запахи. Шелест. Тело забрали и где-то выставили для поклонения. Август Рубин слонялся по дому, отчаянно желая и страшась войти к Машине, а тут приехали за ним — уже на кремацию. Август Рубин встал столбом и тихонько завыл. Распорядители поняли это по-своему. Они обступили его с утешениями, мягко скрутили ему руки и повели туда, куда он не хотел, куда ему было не надо. Но это он осознал уже на обратном Пути. Он мчался домой в экстрамобиле, бросив всех, потом бежал бегом, долго отпирал дверь секретной комнаты…
Ровно гудели вентиляторы — Машина молчала. КПУ не зарегистрировало в отсутствие ассистента ни единого звука. Причем, судя по индикации, состояние «мыслящей среды» было в норме, принятая информация подтверждалась — а на выходе почему-то ноль… Ноль! И что теперь? Ну, вот если так все и будет — ноль? Год — ноль, два года — ноль, сто лет — ноль… Теперь ведь ее и не выключить, Машину, теперь она, как бы это сказать, — не пуста…
Август Рубин обошел кругом безмолвный шкаф, деликатно, едва ли не постучав, открыл дверцу. Потрогал пальцем бронированный блок с «мыслящей средой», связанный кабелями с многократно дублированной системой обеспечения, озабоченно вздохнул. Есть один способ узнать, что там и как. Он в перспективе Эксперимента, но можно попробовать и сейчас, минуя предыдущие стадии, — раз уж на выходе ноль. Это — снять информацию на себя, хотя бы ее часть, хотя бы одним глазком взглянуть — ощутить в себе Доктора…
Август Рубин захлопнул дверцу и взволнованно заходил по комнате.
Проникнуть в е г о мысли… Точнее, впустить их в себя… Только вот как сам Доктор отнесся бы к этому?.. Или уже можно сказать: «отнесется»? Есть у него будущее время, черт возьми, или нет?
Машина молчала.
Августа Рубина внезапно охватила страшная усталость. Он вдруг отчетливо понял, что давно уже сошел с ума, что нет никакого Доктора и не было никогда, а если и был — то тоже сумасшедший, недаром его отовсюду прогнали. Он и Августа Рубина заразил; кто сказал, что сумасшедшие не заразны? Двое сумасшедших в одном доме. Двое сумасшедших в одном доме склепали шкаф, а один из них — вот молодец! — взял да и помер. И вот другой его в этом шкафу — и-ищет…
Да выключить ее к черту, эту Машину, чтоб электричество зря не ела!
Август Рубин подскочил к рубильнику — задумчиво погладил его, поскреб ногтем, отошел. Посидел немного на кушетке, потом зевнул, встал. Проверил в сотый раз речевой интерфейс, вывернул усилитель на полную мощность и тогда улегся.
Спал он или не спал — непонятно. Все боялся, что некие родственники заявят права на память Машины и суд решит стереть информацию о Докторе как интимную, во избежание недоразумений, злоупотреблений, да и вообще, какие могут быть игрушки, когда человека уже нет в живых. Нет? Или все же есть? А что тогда по-вашему — человек?! А, ну да, да, это старая песня, без начала, без конца. Тогда с другого боку: моя Машина? Моя. Что хочу, то и делаю, и кончим об этом… Но лучше все-таки, если родственники не узнают. Они ведь уже простились, плакали… Доктор лежал в гробу такой желтый. И кожа на лбу натянута и блестит. Вскрывали, наверное, покопались — дикари… Это какая-то религия — покойник в гробу. Кланяются останкам, а дотронуться боятся. А уж ночью, да еще тет-а-тет — ну, тут охотников вообще не бывает. Вдова или там любовница — еще вчера с ним бок о бок спала — сегодня пятится. А что изменилось со вчерашнего дня? Остыл? Ах, душа улетела… А если она, к примеру, звериная была, душа-то! Нет, живого не боялась — мертвого боится.
Август Рубин покосился на тлеющие в темноте индикаторы Машины.
А еще бояться — что встанет… Странно все же: помирать не помирай, но уж коли помер — будь добр, не вставай. А почему, собственно?
Внезапно равномерное мерцание огней Машины нарушилось. Скачком переменились позиции светящихся точек, и в их новом свете вся комната преобразилась. Августу Рубину показалось, что в комнату кто-то вошел, стоит в дверях, и Машина салютует вошедшему. Ему надо было немедленно убедиться, что это не так, комната пуста, но сил повернуть голову не нашлось — страх, тот самый предмет его давешних рассуждений, только усиленный многократно, пещерный ужас — вбил его сознание куда-то в позвоночник и одним ударом лишил его сразу обеих главных возможностей — соображать и двигаться. Только глаза с безумной силой вылезали из орбит и выворачивались на сторону — увидеть, в честь кого же этот световой парад. Но он ничего не увидел. На всю комнату раздался всхлип, и до безумия знакомый голос Доктора прошептал неуверенно и с испугом:
— Август?..
Ростик Рубин ночевал в бельэтаже, в спальне матери, — так ему вздумалось сегодня. Он вообще был мальчик самостоятельный.
В эту ночь ему тоже не спалось. Но занимали его вопросы несколько иного характера. Например, такой: можно ли человека в самом деле сжечь? Или это еще одна взрослая игра — якобы сжигают, а на самом деле — в утиль его? На удобрения, — клей там, пуговицы, что еще… Ведь человек на девяносто процентов состоит из воды? Так, значит, он не горит, сверху только. Ведь это ж какую температуру надо, чтобы прежде его высушить!
Ростик Рубин решил посоветоваться с компьютером. Он выпрыгнул из материной постели и на цыпочках прокрался в свою комнату. Засветил экран и поведал в микрофон о своих проблемах. Компьютер по имени «Пижон Немыслимый» нисколько не смутился — как и положено преданному слуге — и попросил уточнить массу сжигаемого тела. «Ну, скажем, так… — закатил глаза Ростик Рубин, прикидывая комплекцию покойного Доктора, — шестьдесят кило». — «Время процесса?» — «Хм… Два часа. Нет, час!» — «Час?» — «Час». — «1103 °C», — мгновенно высветил ответ на экране «Пижон Немыслимый».
Но любознательность юного натуралиста не знала границ. «А топливо? Топливо какое подойдет?»…
И вот тут-то на весь дом и загремел голос Доктора. Он вопил внизу, где Машина, он звал отца. Ростик Рубин огорошенно сполз со стула и встал, почесываясь, посреди комнаты. Потом нахмурился и высунул голову за дверь.
Август Рубин лежал на кушетке, не в силах пошевелиться. Из динамиков рвался голос Доктора, он звал Августа Рубина с того света.