Страница 30 из 80
Тихо... Словно и не было этого дня, когда недолгая городская жизнь всего за несколько часов взяла и закончилась. Семен вздохнул, перевернулся с боку на бок, и под его тяжелым телом застонали пружины раскладушки. Парни тоже завозились — не спали.
— Откуда такие берутся? А, Семен? — спросил Валерка в темноте.
— Не знаю, — не сразу отозвался Семен. — Я, мужики, по молодости даже свою теорию сочинил. Жизнь — это огромная центрифуга. Не удержался в середине, не ухватился за стержень, за ось эту — выбросит к чертовой матери на самый край. На Таймыр, в Якутию или к нам, на Камчатку. Земля-то крутится быстро, инерция сильная...
— Постой, Семен, — тоже заскрипел раскладушкой Андрей. — Тут философия философией, а законы физики нарушать не надо. По законам физики должны в первую очередь вылетать тела крупные, тяжелые, а не пена всякая...
— А кто тебе сказал, что жмот Санечка — пена? — Он человек...
Валерка загремел в темноте спичками, на секунду осветил свое худое лицо — прикуривал. Потом медленно сказал:
— Кто только через Камчатку не проходит! А ведь можно, если подумать, их систематизировать.
— А чего тут думать? — засмеялся Семен. — Одни едут сюда за экзотикой. Вулканы рядом с городом — красивые, близкие до нереальности... У нас в общежитии — в одно окно посмотришь: Авача дымится, в другое — Корякская сопка. Термальные бассейны под открытым небом — сидишь в горячей воде и снежинки ртом ловишь... Климат мягкий, снегу много... Горные лыжи — с ноября по конец апреля... Швейцария!..
— Другие едут за деньгами. Мультимиллионеры.
— Кстати, Семен, — заинтересовался Валерка. — Мультимиллионер — это когда много миллионов или миллиардов?
— Причем здесь миллионы? — удивился Семен. — Это я их так называю. «Мульти» — от слова «мультфильм». Мультик для взрослых.
— Экзотика! — сказал в темноте Андрей.
Парни лежали тихо — наговорились.
«Все правильно, — думал Семен. — На Камчатке для всех место находится. Для всех и для всего. Вот если взять циркуль и провести на карте круг радиусом в сотню-полторы километров, то туда попадет и море, и горы, и тундра, и тайга. Все то, что природа растянула на тысячи километров по стране: Сибирь — одна тайга, Кавказ — одни горы, Заполярье — одна тундра, Курилы — одни вулканы... А на Камчатке вдруг сжалось все, собралось... Полчаса на вертолете пролетишь и словно в другую страну попал — только что в сернистых источниках купался, по грудь в траве ходил, а записал точку, перебросили — горы, камни, шлак, ветер ледяной и вместо травы — сухие былинки... И людей на Камчатке тоже всех и всяких хватает. Такой конгломерат характеров и национальностей, что поневоле начинаешь делить на «стареньких» и «новеньких». Здесь и учить-то никого не надо — Камчатка сама научит».
Он вспомнил, как приехал сюда в первый раз, как нисколько не стеснялся, что приехал за романтикой, привез с собой ледоруб, пуховку... После первого сезона, когда он решил, что все знает и умеет, он как-то сказал в общаге: «Хочу пройти траверсом по Корякско-Авачинской группе вулканов» — и кто-то ему насмешливо бросил: «Испытай счастье». Потом посмотрел оценивающе и добавил: «Без «кошек» не вздумай туда соваться — лед». А потом он полз по склону с сожженным на солнце лицом, не веря уже, что сможет выбраться из этого богом проклятого места, а город Петропавловск клубился почти под ногами, качался в дымном мареве, казалось, прыгни посильнее — и расшибешься об асфальт его улиц... Да, Камчатка сама всему научит. Эти ребята еще не прошли душевной сортировки, им пока хочется всего: и денег побольше заработать, и мир посмотреть, и романтики понюхать...
2
Последние годы жизнь у Семена складывалась неладно. Он вырос под Иркутском и в пятнадцать лет любил читать юношеским баском стихи: «Мальчишку шлепнули в Иркутске, ему семнадцать лет всего...» Так, с этими словами, по утрам клокочущими в горле, он ушел после восьмого класса из школы — надоели детские слова «класс», «перемена», «география». Он хотел ощутить эту г е о г р а ф и ю всем своим существом — жмуриться, стоя в кузове гремящего грузовика на пыльных дорогах Забайкалья, умываться ледяной водой Витима, вдыхать разреженный воздух Таймыра.
Он поступил в Иркутский геологоразведочный техникум и, когда не шла учеба, не лезли в голову палеонтологические «вермикулитусы» и «глобигерины», орал на всю студенческую общагу:
— Таймыру нужны рабочие руки! Мужики!! Плевать я хотел на то, что кушали эти «глобигерины» пятьдесят миллионов лет назад! Я сам хочу кушать три раза в день! Поехали на Таймыр — там мужская работа и мужские заработки! — и общага — полуголодная, легкая на подъем, сама такая же горластая — с сочувственным вниманием слушала его.
Но на Таймыр он не попал. После защиты диплома было распределение. И грузный старик — начальник отдела кадров геофизического треста — положил на карту Союза свою красную обмороженную лапу:
— Наша фирма работает вот здесь и здесь... Поедешь сюда, — и показал на Камчатку.
Вначале все шло цивильно. Лето они работали на западном побережье в тундре, по речкам Палана, Тигиль, Кохтана, а зимой уезжали обрабатывать материалы — камералить — в Иркутск, шатались по вечерам друг к другу в гости, вспоминали полевые хохмы, понизив голоса, короткими и недоговоренными фразами выпытывали, кто сколько икры заготовил, сколько балыка сумел домой переслать.
Только со временем Семен понял, что в сухие и морозные иркутские зимы он все чаще вспоминает речку Крестовую или Срединный хребет — иссиня-черный, иззубренный, с голубоватыми языками снежников. Там была настоящая жизнь, а городская зима — лишь ожидание этой жизни. Да и друзья — если по большому счету говорить-то — все на Камчатке остались. И первая женщина — молодая еще, крепкая, злая и на все согласная, и первая девушка — с отчаянными глазами, вздрагивающими уголками губ, — они тоже остались на Камчатке, в северном поселке Тигиле, ходят там по дощатым тротуарам, прячут лица от пурги... И надо быть рядом с ними, чтобы не встретились случайно, не обожглись друг о друга.
И он остался. Сперва на базе полевой партии — подремонтировать аппаратуру, подшаманить вьючники и седла, починить палатки и прочее снаряжение. Потом попросился на вторую зиму... Народ в геофизическом тресте посмеивался. Говорили: Семен хочет побыстрее все восемь надбавок накрутить. Поговорили и привыкли. К тому же надо было оставлять на базе зимой человека, чтобы он работал — от скуки на все руки — и сторожем, и завхозом, и снабженцем, и ремонтником.
И, когда грянула реорганизация (Камчатская партия Иркутского геофизического треста по приказу Мингео СССР отныне подчинялась Камчатскому геофизическому управлению) и началась драка за места в штатном расписании, потому что проигравший лишался всего — и заработанных северных надбавок, и камчатского коэффициента 0,8, и трехлитровых банок с икрой, и привычной работы, — Семен в эту драку не полез. За годы он настолько врос в камчатскую жизнь, обзавелся связями с местными геофизиками, что штатное расписание составляли так: сперва Семен, а потом — начальник новой партии.
К тому времени у него была уже квартирка в Тигиле. Нормальная, по поселковым меркам — комната и кухня, все удобства — за углом, печь не дымит, и дров запасено на пять лет. Она ему нравилась: на стене медвежья шкура и оленьи рога, под ними — широченная тахта, сколоченная из оструганных и обожженных паяльной лампой досок, кухонный стол (он сам себе готовил), книжная полка с хорошей подборкой геологической литературы (и немного чтива для отдыха) и даже дешевый японский синтетический ковер, брошенный презрительно на пол. Все было камчатское, все свое. Даже ковер был сделан японцами из отходов камчатского леса, вот и место ему было определено соответствующее. Потом в его доме появился полированный шифоньер с антресолями, купленный по случаю. И, может быть, этот факт подействовал на Семена странно. Он задумал жениться.