Сукино болото

– Миллион в багажнике у Чесноков, карта, значки, номера… Карта – схема местности, значки и номеpa – тайники. Идет торговля наркотой. Чесноки постоянно ездят в сторону Топельника. Но как там незаметно пошарить – ума не приложу. Надо думать.

Пока Булыкин анализировал ситуацию, Радаев составил для себя план действий. Нужно встретиться с Таней и вызвать ее на откровенность. Она должна сказать, что было тогда на самом деле в банке. А еще надо понять, действительно ли она встречается с Антоном Чесноковым. Если это так, то Таня может знать, чем он сейчас занимается. Ну и если Булыкину трудно разгадать тайну Топельника, то это сделает он.

– Мы забыли про киллера с птичьей фамилией, – сказала Анна.

– Павел, – предупредил Булыкин, – этот парнишка очень опасен. Доказательств у меня нет, но я нутром чую – это он убил Макарова и Ваню Томилина голыми руками.

– Отлично, – медленно проговорил Радаев.

Помолчали. Каждый с тревогой понимал, что закрутка нарастает.

– Хорошо кавказцам, – вдруг заметил Булыкин. – Надоело терпеть беспредел – ушли в горы и начали херачить.

Слова были серьезные, а тон как бы шутливый.

Радаев отреагировал коротким смешком. Мысленно он уже ушел, только не в горы, а в лес.

Булыкин занимался поисками «жучков» в кабинете Лещева. Мэр нервно ходил из угла в угол, прокручивая в памяти свои разговоры. Главное, чего он боялся, не сказал ли что-нибудь лишнее о губернаторе. Нет, это исключено. У него правило: как бы тебя ни прижимало и ни унижало начальство, сцепи зубы и молчи. Даже при жене не ругай.

В деловых разговорах тоже выбирал выражения. А если нужно было посекретничать, то включал громче телевизор или встречался в бане, на охоте, на рыбалке. Ему бы, конспиратору, в разведке работать, а не в мэрии.

Что же касается финансовых дел, то тут Николай Федорович вообще проявлял чудеса осторожности. Никогда ничего никому не предлагал. Только как бы нехотя реагировал на заманчивые предложения, и далеко не всегда положительно. Далеко не всегда. Не наглел, не жадничал. Соблюдал меру.

Булыкин нашел длинноволновый приемник-передатчик ТСМ-0396Е, улавливающий даже шепот и скрытно подсоединенный к электросети, скорее всего, во время ремонта.

Они выехали за город, где можно было без посторонних глаз осмотреть машину. Самые откровенные разговоры мэр мог вести именно в машине, а не в кабинете. Булыкину пришлось повозиться. «Жучок» затаился за панелью приборов.

Лещев достал из багажника бутылку коньяка и два полиэтиленовых стаканчика.

– Давай, майор, расслабимся.

Булыкин отказался.

– Обратно поведу я, а вы пейте.

– Твою мать! – выругался мэр, наливая в стаканчик. – Твою мать! – повторил он. – Что происходит, майор?

– А что происходит? Как жили в дерьме, так и живем. Только дерьма стало еще больше. Такой дружбы котов и мышей, как у нас, наверно, нигде нет.

– А я, по-твоему, кто?

– Вам видней, – отозвался Булыкин, посматривая по сторонам. Разговор этот был ему в тягость.

– В чем-то я мышь – это точно, – согласился мэр. – А в чем-то кот. Должен быть котом, но – не получается. Знаешь, чьи дачи там строятся? – Лещев кивнул на холм в излучине Волги. – Моего помощника Царькова, твоего начальника Шокина и нашего будущего мэра Рогова. Забор в забор.

Булыкин усмехнулся:

– Вы же сами, наверное, участки им выделили.

– Сам, – признал Лещев.

Царьков не раз уговаривал его взять участок на этом холме, рядышком с собой. Брал на себя все расходы. Он, Лещев, затянул с ответом. И Царьков перестал предлагать.

Лещев налил себе еще. Никита следил за его движениями. Он знал, что мэр может выпить хоть тазик. Но сейчас он взвинчен. Еще не хватало, чтобы его развезло. Возиться с ним…

Мэр сел прямо на землю. Замер с опущенной головой. Задумался о губернаторе. Валерий, Валерик… Как можно жить с таким именем? Мужик до мозга костей, Лещев любил находить что-то немужицкое в начальнике. Раньше презирал Сапрыгина за его безукоризненные костюмы и галстуки. А потом стал обезьянничать. Только те же костюмы сидели на нем мешком, брюки морщились гармошкой, зад провисал, вязь галстуков он так и не освоил. А уж о физиономии и говорить нечего. У Сапрыгина всегда такой цвет лица, будто он только что вышел от визажиста. И стрижется он каждую неделю. А у Лещева будка, как у полярника. Красная, обветренная, толстые губы высушены, нижняя губа висит вареником. Эх!

Никак не мог простить Лещев Сапрыгину и своего холуйства. Раньше он таким вкрадчивым и прогибучим не был. Конечно, не ради себя прогибается. Ради любимого города, ради людей. А все равно обидно.

Но больше всего не мог простить Лещев неблагодарности. Привез губернатору лосенка, детеныша убитой лосихи, двухмесячного, пугливого и потерянного, все-таки сирота. Сапрыгин глядел на него с нежностью, в темя целовал, из бутылочки молоком поил, а его, Лещева, даже слова теплого не удостоил. Обычно ведь как. Я тебе подарочек, ты – мне. Это даже в психологии описано – правило взаимного обмена. Плевал губернатор на это правило. Эх!

Лещев вылил в стаканчик остатки коньяка и выпил мелкими глотками, роняя желтые капли на зеленый галстук.

Корытин правильно рассудил, что скрываться у Ланцевой или Томилиных Радаев не будет. Остается Булыкин. Грифы сели майору на хвост. Слежку вели по всем правилам, передавая его от одной машины наблюдения к другой. После работы мент ехал ночевать не домой к жене, а в деревню. Только покупал при этом многовато продуктов.

Захватить Радаева, если он скрывается у Булыкина, не представляло труда. Достаточно просто взломать дверь или влезть в окно. Дверь деревянная, окна без решеток. Но грифы не забывали, в чьих руках теперь мелкашка.

Корытин поручил следить задачей Пикинесу и Шурупу. Не кончили враз Радаева, пусть теперь сами исправляют свой промах.

Пикинес и Шуруп вначале все сделали правильно. Заглянули к соседу. Начали выспрашивать, не живет ли кто-нибудь у Булыкина. Алкаш сразу понял, что в качестве информатора может неплохо заработать. Сказал, что никого из посторонних не видел, но если увидит, то может сообщить. Пикинес и Шуруп похвалили: правильно соображаешь. Дали денег, пообещали хорошую премию, подарили мобильник, велели в случае чего звонить и укатили на рыбалку.

Денег дали зря – алкаш теперь не просыхал. Приехав на другой день и увидев его в полном ауте, Пикинес и Шуруп пустили в ход все, что попалось под руку. Радаев принял шум экзекуции за драку алкашей и включил мобильник, позвонил Тане.

– Ой, а я тебя набираю, набираю. Ты где? – судя по голосу, Таня была в подавленном состоянии. – Ты можешь приехать? Мне срочно нужна твоя помощь. Я пропадаю, Павлик.

– Приеду, как стемнеет, – пообещал Радаев.

Он отключил связь и задумался: замануха или действительно что-то случилось? Он отключил связь, но не сам мобильник, и Таня набрала его снова. Хотела сказать, сколько раз он должен позвонить в дверь. Она никому не открывает, боится.

У Пикинеса был звериный слух. Он расслышал звонок мобильника. Но вломиться в дом Булыкина грифы не решились. Позвонили Корытину, пока тот соображал и согласовывал с Царьковым, сумерки сгустились, и Радаев, не дождавшись Булыкина, благополучно слинял с дачи.

Таня открыла по условному звонку. Прическа в беспорядке. Никакой косметики. Похоже, слегка поддатая. Зареванная, но опухший только один глаз. Таня – это Таня. Она всегда одним глазом плачет, а другим смеется.

Свет в квартире не горел. Сели у окна, где посветлее. В полумраке Таня выглядела старше. Павел не задавал вопросов. Сама расскажет.

– По-моему, Ленчик хочет от меня избавиться, – Таня всхлипнула. – Или утону, или выпрыгну из окна, что-то в этом роде.

– Давай по порядку, – предложил Павел.