Белый континент

— Ну что там?! — не выдержал через минуту Ристведт. — Что?!

Руал с трудом оторвал взгляд от плохо пропечатанных слов и, повернувшись к товарищам, расплылся в немного растерянной улыбке:

— Все хорошо, ребята. Они получили мое послание. Они знают, что мы прошли Северо-Западным проходом. Можно возвращаться.

«Я открыл Северо-Западный проход!» — повторил он про себя несколько раз, но так и не ощутил от этой новости никаких особенных эмоций. Что ж, утешил себя Руал, впереди долгое возвращение домой — у него еще будет время, чтобы к ней привыкнуть.

Глава Х

Великобритания, Лондон, 1905 г.

Это был то ли десятый, то ли уже двенадцатый званый вечер, «украшенный» знаменитым покорителем Антарктики капитаном Скоттом. Для хозяев дома и всех остальных гостей это означало возможность слушать интересные рассказы о его путешествии, задавать наивные вопросы и изумленно хлопать глазами после каждого ответа, для самого Роберта Фолкона — необходимость несколько часов кряду скучать и прилагать невероятные усилия, чтобы его слушатели не догадались, какими ничтожными глупцами он их считает. До сих пор ему хорошо удавалось скрыть свое истинное отношение к восхищенным поклонникам, но чем больше времени Скотт проводил в их обществе, тем тяжелее давалась ему эта привитая еще в детстве привычка.

Как все это было непохоже на его жизнь в Антарктике, где все было искренне, по-честному! В Англии он уже не мог рассказать об экспедиции Шеклтона ни слова правды. Попробуй он поделиться с этими серьезными, респектабельными и безупречными во всех отношениях людьми той болью, которую причинял ему холод, или своей тоской перед бесконечной полярной ночью, или ужасом при виде застывшей на снегу крови застреленных собак — и его больше никогда не пригласят ни в один приличный дом. Его словам не поверят — а точнее, никто просто не поймет, о чем он будет говорить. Отважные путешественники и исследователи не боятся и не грустят, они не страдают от холода, им не бывает жалко истощенных животных — это прекрасно знает каждый уважаемый англичанин. Отважные путешественники могут только «смело преодолевать опасности» и «упорно двигаться к своей цели». Ну и, разумеется, с успехом ее достигать. И Роберт рассказывал, как они «смело преодолевали опасности», выслушивал восторженные вздохи и аханья и не мог понять, кого он больше презирает — ничего не смыслящих в настоящей жизни людей из высшего общества или самого себя.

Правда, именно на званном вечере Скотт познакомился со своим другом — писателем Джеймсом Барри, другой «диковиной», попавшей в высшее общество после того, как одна из его пьес с большим успехом прошла в лондонских театрах. Джеймс был единственным, кто сразу догадался, что Роберт рассказывает о своем путешествии далеко не все, но откровенничать с этим добродушным и застенчивым человеком Скотту тоже не хотелось. Теперь уже по другой причине — он боялся, что детского писателя слишком сильно расстроят ужасы полярных исследований.

Зато теперь их с Барри иногда приглашали на одни и те же обеды, и они могли поддерживать друг друга в этих нелегких «испытаниях». Так было и на этот раз — войдя в просторную гостиную, Роберт сразу нашел глазами своего друга, разговаривавшего с другими гостями, и тот незаметно послал ему ободряющую улыбку. Однако пообщаться друзьям не удалось — хозяин дома уже вел Роберта к другим приглашенным, и путешественнику пришлось снова фальшиво улыбаться совершенно не интересным ему джентльменам и дамам и лгать, что ему «очень приятно с ними познакомиться».

— Мисс Кэтлин Брюс, художница и скульптор из Парижа, — подвел хозяин Скотта к молодой и очень красивой темноволосой девушке, а потом, повернувшись к ней, представил ей Роберта.

— Очень приятно, мисс, — пробормотал Скотт, с трудом справляясь с закипевшим внутри раздражением. Вот, значит, как: он побывал в Антарктиде, а мисс Кэтлин Брюс побывала в Париже — и для лондонского высшего общества и то, и другое кажется возвращением из каких-то невообразимо далеких чужих земель, чуть ли не из иного мира! Его, прошедшего сотни миль по ледяной антарктической пустыне, едва не замерзшего, едва не умершего от голода, поставили на один уровень с какой-то глупой красоткой, вся «ценность» которой для богатых британцев заключается в том, что она умеет рисовать и лепить из глины никому не нужные фигурки и несколько лет жила на континенте, в городе, почему-то вызывающим у всех невероятно бурное восхищение! Однако стоило Скотту присмотреться к этой молодой леди чуть внимательнее, как все его недовольство куда-то ушло, уступив место удивлению и крайней заинтересованности. Эдит Агнес Кэтлин Брюс держалась вовсе не так, как он ожидал, не так, как обычно вели себя женщины из незнатных семей, чудом попавшие в высший свет. Она вообще не была похожа ни на одну из знакомых Роберту женщин.

Прежде всего, Скотту бросилась в глаза ее на редкость скромная внешность. Простое темное платье, ни одного украшения, ни малейшего следа пудры или румян на лице — казалось, что эта девушка всеми силами старается быть незаметной, не обращать на себя чужого внимания, не выделяться даже какой-нибудь мелочью. Но это впечатление опровергали ее большие глаза, горящие живым интересом к тому, о чем она рассказывала, и выбившиеся из тугого узла на затылке пряди непослушных вьющихся волос. А еще — такой же живой, полный интереса к искусству и желания поделиться им голос, которым мисс Брюс рассказывала о Франции, о Париже, о мастерской своего учителя, скульптора Родена и других его учениках, о странных, непонятных Роберту людях и явлениях. Скотт никак не мог понять, каким образом эта живая манера общения может сочетаться с почти аскетическим внешним видом — и это стало первой загадкой поставленной перед ним начинающей художницей Кэтлин Брюс. Первой, но далеко не последней.

Поначалу ему не удалось толком послушать мисс Брюс: пока она рассказывала о своей парижской жизни одной группке гостей, Роберта окружили другие приглашенные, и ему пришлось вести беседу с ними, лишь изредка бросая в сторону девушки быстрые взгляды. За обедом их тоже посадили довольно далеко друг от друга, но до Скотта время от времени долетал звонкий и жизнерадостный голосок художницы, которая даже простую просьбу передать ей какое-нибудь блюдо произносила так, будто сообщала собеседнику какое-нибудь счастливое известие. Чем-то мисс Брюс напомнила Роберту его младшую сестру Кэтрин, какой та была в юности, в те безоблачные времена, когда на их семью еще не навалились несчастья и бедность. Она была такой же непосредственной и веселой и точно так же все время забывала о необходимости держать себя строго и скрывать рвущиеся наружу чувства. Но если младшая мисс Скотт каждый раз, когда ей случалось забыться и слишком громко что-то сказать или слишком заразительно рассмеяться, обязательно пугалась и, поймав укоризненный взгляд кого-нибудь из старших, сразу же превращалась в тихую благовоспитанную барышню, то Кэтлин Брюс нисколько не стеснялась своего недостаточно чопорного поведения. Роберту даже пришла в голову мысль, что, возможно, эту молодую леди вовсе не волнует, что о ней подумают пригласившие ее хозяева и их гости. Однако думать о понравившейся ему девушке настолько плохо полярнику не хотелось, и он решительно отогнал это нелестное для нее предположение. «Она ведь скульптор, творческая натура! — напомнил он себе. — Такие люди бывают немного эксцентричными, это не страшно».

Он с трудом досидел до конца обеда, и когда гости поднялись из-за стола, а к нему с улыбкой направился Джеймс Барри, Роберт лишь бросил на него виноватый взгляд и неуверенно двинулся к мисс Брюс, стараясь не спешить, чтобы это не показалось неприличным, и с испугом думая, что сейчас их снова оттеснят друг от друга любопытные слушатели. Барри, наблюдая за ним, понимающе усмехнулся и завел разговор с другой дамой, однако Скотт уже не обращал внимания ни на своего друга, ни на остальных гостей. Полярнику повезло: никто не помешал ему подойти к Кэтлин, и он успел сделать это раньше, чем к ней прицепился какой-нибудь другой собеседник. Они оказались рядом, и знаменитый путешественник с энтузиазмом принялся исследовать новую, неизвестную «землю», не менее таинственную и неприступную, чем Южный полюс. Хотя что-то и подсказывало ему, что эта «экспедиция», скорее всего, будет более успешной, чем та, из которой он только что вернулся…