Страница 17 из 71
Роберта немного утешало лишь то, что изначально поход к Южному полюсу вовсе не входил в планы экспедиции, а значит, их неудачу можно было оправдать недостаточно хорошей подготовкой. Кроме того, он и его спутники смогли пройти в глубь Антарктиды дальше всех других исследователей — никому другому не удавалось подобраться к полюсу настолько близко. Но у радости от этого «рекорда» был весьма сильный привкус горечи. Быть всего в семи с небольшим градусах[4] от самой южной точки Земли и вернуться, так и не дойдя до нее… Это больше походило на поражение, а не на победу. А с другой стороны, если бы они не попытались достигнуть полюса, то их экспедиция вообще ничем не отличилась бы от трех других, изучавших Антарктиду в это же время, но не собиравшихся продвинуться в глубину материка.
Если бы не другие исследователи, совершенно неожиданно объявившие о своем намерении плыть в Антарктиду одновременно с экспедицией Клемента Маркхема, Скотт вряд ли задумался бы о полюсе. У его людей и без этого хватало работы — кроме научных исследований, приходилось тратить много времени, охотясь на тюленей и разделывая их туши, ухаживая за заболевшими или обморозившимися коллегами и за ездовыми собаками и решая множество других проблем, совершенно неожиданных и ужасно портивших полярникам жизнь. Впрочем, они научились, хоть и с трудом, но справляться с выпавшими им испытаниями, и экспедиция могла бы в целом стать успешной, если бы не присутствие на том же материке конкурентов. Группы немецких, шведских и шотландских ученых, приплывшие в Антарктиду раньше англичан, занимались точно такими же исследованиями климата, магнитных полей и животных, что и спутники Скотта. Да к тому же, они могли еще и раньше вернуться в цивилизованный мир!
Роберт вспомнил, как они с сэром Маркхемом возмущались, узнав, что будут на берегу Антарктиды не одни, и громко скрипнул зубами. С тех пор прошло больше года, но он все равно отчетливо помнил, с каким невероятным трудом сэр Клемент пытался собрать деньги на снаряжение корабля «Дискавери» и как в то же самое время легко и спокойно строил и оснащал свой «Гаусс» немецкий профессор Эрих фон Дригальский. Потом о своих намерениях изучать Антарктиду объявили шведы, и хотя они ставили перед собой более скромные задачи — всего лишь собирались исследовать не очень большую территорию на вытянутом в сторону Южной Америки полуострове — это все равно означало, что частью славы Маркхему и его людям придется делиться еще и с ними. А еще позже, когда Клемент уже немного примирился с появлением соперников, он узнал о приготовлениях к антарктическому путешествию, которые велись в Шотландии. Эта новость окончательно вывела его из себя — он требовал от Географического общества не финансировать шотландскую экспедицию, обвинял ее организатора, Уильяма Брюса, в нечестной игре и в попытке подорвать престиж Великобритании в мире, но к его словам никто не относился всерьез. И в результате теперь в белых снегах самого южного континента работали сразу четыре экспедиции. Каждая из которых могла вернуться домой в ореоле славы — и затмить ею всех остальных.
Это и стало одной из причин, по которым Роберт решился изменить все планы Маркхема и попробовать достичь Южного полюса: если бы они вернулись домой, побывав там, все открытия остальных полярников стали бы гораздо менее ценными и уже ничем не угрожали бы репутации Англии. И вот теперь он и два его друга сидели в промерзшей палатке меньше чем в месяце пути до полюса и не могли приблизиться к нему ни на шаг.
В полном молчании они сложили все свои вещи и снова замерли на плотно связанных тюках: никто не решался отправиться в обратный путь первым. Из-за палаточных стен послышался негромкий хриплый лай, и Роберт болезненно поморщился. Из пятнадцати крупных и пушистых ездовых псов, которых они взяли с собой в поход к полюсу, в живых осталось десять, да и те были настолько истощены, что могли в любую минуту упасть замертво. Или еще хуже — просто лечь на землю и отказаться идти дальше, заставив самих полярников лишить их жизни. Боясь увидеть очередного свернувшегося на снегу в клубок зверя, умирающего или уже погибшего, Скотт долго медлил перед выходом из палатки — делал вид, что недостаточно туго свернул спальник, проверял, плотно ли застегнута шуба и не развяжется ли на ветру капюшон. Шеклтон и Уилсон тоже не торопились выходить, но сидеть в палатке до бесконечности было невозможно, и, в конце концов, Роберт выполз наружу, опасливо оглядываясь по сторонам и готовясь к самому страшному.
Снаружи по-прежнему был туман, но теперь он стал чуть менее плотным, и сквозь него можно было разглядеть и присыпанные снегом сани, и далекие очертания гор. Четыре собаки лежали возле саней, напоминая огромные темно-серые меховые сугробы, но при виде выбравшихся на белый свет хозяев, подняли головы и слабо пошевелили длинными пушистыми хвостами. Остальные псы сидели за построенными из снега загородками, призванными защищать их от ветра. Одна из собак, пошатываясь, вышла навстречу полярникам, другие даже не двинулись с места, и Скотт, заглянув за загородку, с ужасом понял, что сейчас им с товарищами снова придется силой заставлять животных вставать и идти. Он аккуратно пристроил свой сверток со спальным мешком и ночной обувью между лежавшими на санях ящиками с едой, вернулся к палатке и начал, не торопясь, выдергивать вбитые в снежный наст подпорки. Холод медленно, но верно сковывал все его движения и делал одежду твердой и плохо сгибающейся, но Роберт все-таки не спешил, в надежде, что, пока он занимается палаткой, друзья сами, без его помощи, разберутся с собаками — помогут встать тем, кто еще не окончательно ослаб, и застрелят тех, кто уже не способен двигаться. Шеклтон и Уилсон, уже давно знавшие, как тяжело их руководитель переживает из-за животных, так и поступили: побросав в сани свои вещи, они присели рядом с бессильно валявшимися на снегу псами и принялись ласково, но настойчиво тормошить каждого из них по очереди.
— Поднимайся, поднимайся! — ласково бормотал Уилсон, поглаживая рукавицей высокие треугольные уши одной из собак. — Мы поворачиваем обратно, на север, мы теперь будем идти к дому! Там ты сможешь отоспаться в тепле и отдохнуть, там тебя ждет тюленье мяско…
Собака прижимала уши и отворачивалась, отодвигала морду от его рук: и она, и ее собратья, уже давно перестали верить людям, заставившим их уйти из тепла в вечный, ни на мгновение не прекращавшийся мороз. Ей хотелось одного — чтобы ее оставили в покое, дали еще хотя бы немного полежать под снежной стеной, где было чуть менее ветрено, а значит, чуть теплее. Уилсон вздохнул, пододвинулся к другому псу и начал уговаривать встать его. Тот вяло, без особой злости рыкнул на полярника, но все-таки приподнялся на передних лапах и несколько раз вильнул толстым хвостом.
— Умница, а теперь вставай полностью! — почти заискивающим тоном продолжил упрашивать его Эдвард. — Ну, давай, ну, можешь ведь, пожалуйста!..
Шеклтон поднимал собак молча и без особых сантиментов: он просто подходил к лежавшему зверю сзади, подхватывал его обеими руками под брюхо и тянул вверх, пока тот не упирался лапами в снег. Крупные животные, несмотря на сильнейшую худобу, были страшно тяжелыми, Эрнст задыхался, и вырывавшийся у него изо рта пар инеем оседал на его одежде и на мохнатой шкуре собак. Но ему удавалось добиться своего: поднятые псы обычно не ложились обратно, когда путешественник отпускал их, а продолжали стоять или даже пытались, пошатываясь, сделать несколько шагов. Вскоре все они уже стояли, настороженно нюхая ледяной воздух, а запыхавшийся Шеклтон помогал Уилсону справиться с последним, особенно ослабевшим псом. На остальных собак, которые уже начали постепенно разбредаться вокруг стоянки, оба полярника поглядывали с затаенной радостью: раньше, когда они еще запрягали собак в сани, поднимать их и заставлять идти было намного труднее, нередко они вставали, но тут же снова ложились в снег, и чтобы добиться от них желаемого, приходилось не просто поднимать каждого зверя, а еще и некоторое время придерживать его за шиворот, не давая ему упасть. Но теперь, когда собаки уже давно не тащили сани, а просто бежали рядом с ними, их утренняя побудка стала чуть менее мучительной…
4
1′ по дуге меридиана = 1 морской миле (1852 м), 1° = 60′ = 111.12 км. Таким образом, они не дошли 7°43′, что составляет «всего» 857.5 км.