Страница 20 из 73
Толкер увидел легкую улыбку на ее лице. Она заговорила:
— Я не очень-то нуждаюсь в хвалебных речах, доктор… как вас зовут? — Это было произнесено голосом самоуверенным, недружелюбным, в котором ничего не осталось от той любезности, что звучала при знакомстве.
— Доктор Джеймс. Ричард Джеймс. — Он обернулся к Уэйману: — Хотелось бы взглянуть на тесты, Билл.
— Хорошо. — Уэйман положил руку на руку Харриет, покоившуюся на ручке кресла, и сказал: — Харриет, вы готовы?
— Готова и всегда буду готова, — ответила она голосом, который, казалось, исходил от другого человека. — Представление начинается, доктор Д-ж-е-й-м-с.
Уэйман бросил взгляд на Толкера, затем сказал ей ровным голосом:
— Харриет, я хочу, чтобы вы закатили глаза до самой макушки, насколько сможете. — Положив указательный палец на ее бровь, он добавил: — Взгляните вверх, Харриет. — Толкер подался вперед и впился взглядом в ее глаза. Уэйман продолжал: — Так, Харриет, хорошо, насколько можете дальше. — Зрачки исчезли, на лице женщины молочно бегали лишь две глазницы.
Толкер кивнул Уэйману и улыбнулся.
— Теперь, Харриет, — монотонно говорил Уэйман, — я хочу, чтобы вы держали глаза в этом положении и медленно опустили веки. Вот так… очень медленно… хорошо. Сейчас вы чувствуете себя совершенно расслабленной, не так ли? — Она кивнула. — Теперь, Харриет, ваша рука, та, которой я касаюсь, становится легкой, воздушной, как будто к ней привязали дюжину воздушных шариков, наполненных гелием Так… так, чудесно. — Рука женщины поднялась в воздух и зависла, словно подвешенная на невидимой проволочке.
Уэйман повернулся к Толкеру и сказал:
— Эта женщина — круглая «пятерка», лучше я не встречал.
Толкер хмыкнул и наклонился близко к лицу испытуемой.
— Харриет, это доктор Джеймс. Как вы себя чувствуете?
— Чувствую себя хорошо.
— Мне хотелось бы попросить вас сделать кое-что.
— Я… я не могу.
— Она, — вмешался Уэйман, — откликается только на меня. Что тебе нужно, чтоб она проделала?
— Заучила фразу и была уведомлена, что я тот человек, которому она должна ее повторить.
— Хорошо. Харриет, я хочу, чтобы вы запомнили то, что я сейчас вам скажу. Этого вы не должны говорить никому, кроме того человека, который вам скажет: «Повис густой туман». Вы поняли?
— Да, — донесся словно из глубокого сна ее голос.
— Я хочу, чтобы вы запомнили: «Есть четыре человека. Двое из них хорошие, а двое плохие. Плохих зовут Билл и Салли». Вы поняли?
— Да.
— Когда я скажу, чтобы вы вышли из приятного расслабленного состояния, которым вы наслаждаетесь сейчас, вы запомните эту фразу и повторите ее только тому, кто скажет: «Повис густой туман».
— Да.
— Я начинаю считать в обратную сторону, от пяти до одного. Как только я скажу «один», вы откроете глаза и почувствуете, что вам очень хорошо, что вы очень спокойны. Готовы?
— Да.
— Пять — четыре — три — два — один.
Моргнув, женщина открыла глаза, безмятежная улыбка озарила ее лицо.
— Чувствуете себя хорошо? — спросил Уэйман.
— Да. Чувствую себя хорошо.
— Вы так спокойны на вид, так умиротворены, — сказал Толкер.
— А вы кто? — спросила женщина.
Толкер засмеялся.
— Вы же знаете, кто я такой. Я был представлен вам всего несколько минут назад.
— Да, помню. Доктор Джеймс.
— Правильно. И я спрашивал вас, какими вы находите четырех человек, о которых мы говорили.
Женщина глянула на Уэймана и нахмурилась.
— Вы же знаете, о ком я, — продолжал Толкер, — о тех четверых, которых мы обсуждали. Хотели узнать, кому мы можем доверять, а кому доверять не можем.
— Я ничего не понимаю, — сказала женщина.
— Конечно, не понимаете, — откликнулся Уэйман. Он обернулся к Толкеру и сказал: — Приступайте.
Толкер произнес:
— Харриет, повис густой туман.
Она закрыла глаза, открыла их и быстро-быстро заморгала.
— Харриет, вы меня слышали? Я сказал: повис густой туман.
Веки у нее продолжали трепетать. Глаза закатились далеко-далеко, задрожала рука. Она заговорила, прерывисто и принужденно:
— Есть… четыре человека. Двое из них хорошие, а… двое — плохие. Плохих зовут… Билл… и Салли.
— Превосходно! — воскликнул Уэйман. Он откинулся в кресле и взглянул на Толкера, ожидая похвалы. Толкер вернулся к столу и уселся на краешек.
Уэйман обратился к Харриет:
— Все прошло очень хорошо, Харриет. Теперь вы больше не в расслабленном состоянии. Можете открыть глаза. Вы очень хорошо поработали.
Толкер наблюдал, как женщина выходила из гипнотического состояния. Она тряхнула головой и потерла глаза.
— Что вы запомнили? — спросил ее Уэйман.
— Я помню… Мне было очень хорошо. Мне следовало еще что-нибудь запомнить, доктор. — Последние слова она произнесла тем же сердитым, насмешливым тоном, уже звучавшим в ее голосе.
— Нет-нет. — Уэйман поднялся и протянул женщине руку. — Будьте любезны, подождите в соседней комнате. Я недолго. Просто мне надо кое-что обсудить с коллегой.
Харриет поднялась, прошлась руками по телу, оправляя перед платья. Толкер разглядел, что она привлекательна, слегка полновата, зато откровенно чувственна, чего явно не привыкла скрывать. Выходя, она не сводила с него глаз, не таясь, увлекала за собой, пока не скрылась за дверью кабинета.
— Произвело впечатление? — спросил Уэйман. Он перебрался в свое кресло у стола и закурил сигарету.
— Да. Она хороша. Хоть я не уверен, что «пятерка».
— Я это на тестах проверил, — сказал Уэйман.
— Надо бы еще раз взглянуть. То, как она глаза закатывает, — тут «пять», но в отношении поворота глазного яблока — «пятерка» может и не получиться.
— Это имеет какое-нибудь практическое значение? — спросил Уэйман, вовсе не пытаясь скрывать свое удивление. — Вся эта затея с поисками круглой «пятерки» — скорее всего глупость, Джейсон.
— Не думаю. Сколько времени ты с ней работаешь?
Уэйман пожал плечами.
— Шесть месяцев, восемь месяцев. Она проститутка, точнее, была, классная, дорого ценилась.
— Девушка по вызову.
— Так пристойнее. Мы на нее случайно вышли. Один из наших контактов договорился с ней, чтобы она приводила мужчин на конспиративную квартиру. Я просмотрел несколько сеансов и понял, что увиденное в ней было куда интереснее того, как вели себя мужики, наглотавшиеся наркотиков. Я обратил на это внимание нашего контакта, и, когда она пришла в следующий раз, мы познакомились. На другой день я начал работать с ней.
— Она так охотно на это пошла?
— Она человек одаренный, любит внимание.
— И деньги?
— Мы ей платим сносно.
Толкер рассмеялся.
— Сейчас она впервые проходила тест?
Пришел черед Уэйману рассмеяться.
— Силы небесные, нет, конечно. Я начал внушать ей сообщения и отрабатывать процесс их воспроизведения в первый же месяц. Она ни разу не ошибалась.
— Мне нужно еще посмотреть.
— Сегодня?
— Нет. — Толкер подошел к окну, прикрытому тяжелой бежевой портьерой. Он пощупал ткань, обернулся и сказал: — Есть какой-то порок в использовании панельных дам, Билл.
— Почему?
— Панельные, они… Бог мой, уж одного-то им точно не хватает: им нельзя довериться.
Подошедший сзади Уэйман похлопал Толкера по спине.
— Джейсон, если бы основы чьей-либо морали служили критерием при отборе участников данного проекта, мы забросили бы его много лет назад. Коли на то пошло, нам пришлось бы и самих себя исключить.
— Говори только о себе, Билл.
— Как прикажешь. Мне с нею продолжать?
— Полагаю, что да. Посмотри, насколько ее хватит.
— Этим и займусь. Между прочим, я был очень огорчен, узнав про мисс Мэйер.
— Я бы предпочел этого не касаться.
— Прекрасно, но одно скажу: это следует расценивать как потерю, Джейсон. Если я правильно понял тебя, когда мы в последний раз виделись в Лэнгли, она была одним из твоих лучших достижений.
— Она была в норме, Билл, твердая «четверка», ничего особенного.