Второй раунд

— Внимание, выходит! — шепнул соседу молодой человек с раскрытой газетой в руках. Они давно уже сидели здесь, в холле гостиницы, казалось, целиком поглощенные чтением. Но в тот момент, когда белокурая девушка прошла мимо, каждый успел бросить на нее взгляд.

— Красотка, — заметил один из них. Отложил журнал и тоже покинул холл…

Эрна вышла из гостиницы. Такси на стоянке не было. Беспечно помахивая сумочкой, дошла до перекрестка, где был подземный переход, и остановилась на краю тротуара. Выбрав момент, когда милиционер повернулся к ней спиной, быстрым шагом перешла улицу, кося через плечо: не идет ли кто следом Какая-то дама средних лет с хозяйственной сумкой сделала было попытку последовать ее примеру, но милиционер взмахом жезла вернул ее обратно, а Эрне выразил свое недовольство, укоризненно покачав головой. Эрна последовала за женщиной, пока та не затерялась в потоке пешеходов.

Остановив такси, Эрна попросила отвезти ее в Лужники. А когда приехала туда, снова, как лиса, начала заметать следы: кружила по ярмарке и вышла оттуда в толпе каких-то экскурсантов. Успокоенная зашагала на кладбище и долго гуляла, прежде чем присела на скамейку. Раскрыла сумочку, из которой сразу что-то выпало. Во всяком случае так можно было понять со стороны. Словно разыскивая упавшую в зеленую траву вещицу, Эрна быстро заменила контейнер. Посидела некоторое время в скорбной задумчивости, достала зеркальце, поправила прическу и медленно побрела к выходу.

Как и в прошлый раз, укрытый зеленью кустов, Гартенфельд устроился в облюбованном месте. Он хорошо видел, как женщины завтракали на веранде. Потом Лотта вышла в сад и прилегла с книгой в гамаке, натянутом между соснами. Старуха около часа бродила но даче, гремела посудой на кухне, наконец, вышла с сумкой.

— Ты отдыхай, Людочка, а я схожу на рынок, куплю сметаны. Может быть, тебе чего нужно?

— Спасибо, мама Катя. У нас, кажется, все есть.

Старушка ушла, заперев за собой калитку.

Наступил момент, которого Гартенфельд ждал с таким нетерпением. Хоть на пять — десять минут ему можно было теперь остаться с Лоттой наедине. Он обследовал штакетник, нашел место, где планки легко поддались и, соскочив с гвоздей, сдвинулись в сторону, образовалось отверстие, через которое он легко мог пролезть.

— Добрый день, Лотта, — он вплотную подошел к гамаку.

Людмила Николаевна вздрогнула, резко повернулась. «Почему здесь, в ее саду, незнакомец?.. И почему — Лотта? Дома, на родине никто ее так не называл?..»

— Вы вряд ли сразу узнаете меня. — Гартенфельд снял очки. Она побледнела, встала с гамака, по нашла в себе силы сохранить спокойствие.

— Господин Макс? Или как вас теперь…

— К чему эта ирония, Лотта? Мы старые друзья, и, кажется, я не сделал вам ничего дурного. Для вас я по-прежнему Макс. Макс, и все.

— Так чем я обязана вашему столь таинственному появлению? — Людмила Николаевна немного оправилась от первого испуга, и только голос выдавал ее волнение.

— Может быть, вы пригласите меня в дом? Там: наверно, прохладнее? И мне не хотелось бы посторонних глаз.

— Прошу, пойдемте. Я, кстати, узнала вас по глазам…

Через стеклянную веранду они вошли в большую комнату, служившую гостиной и столовой. В центре стола водяным дымом курился небольшой электрический фонтанчик, источая сырой холодок.

— У вас завидные нервы, Лотта, и присутствие духа, достойное мужчины.

Людмила Николаевна хорошо сознавала, что сейчас Макс начнет игру и самое разумное — подыграть ему. Так быстрее выяснится, чего он хочет.

— Может быть, стакан горячего чая? В жару это помогает. Вот фрукты.

— Спасибо. Как-нибудь в другой раз. Сегодня у меня очень мало времени.

— Что же привело вас ко мне?

— Вы по-прежнему не любите лишних разговоров, это мне всегда импонировало. Поэтому перехожу к делу. Летом сорок восьмого обстоятельства сложились так, что мне даже не удалось с вами попрощаться. Но мы внимательно следили за вами все эти годы, надеясь, что в нужный момент…

— Простите, кто «мы»? Кого вы имеете в виду? Старка?

— Он давно вне большой игры, ваш прежний босс, но он передал вас, как агента, по наследству! Так вот, мы, скажу конкретнее — я не омрачал вашего счастья много лет и позволил наслаждаться им в полную меру. Пришло время, Лотта, отблагодарить нас за это джентльменство и терпение. Но об этом позлее.

Мне не следует встречаться с вашей тетушкой. Дл и вы, наверно, того же мнения. Поэтому жду вас в понедельник вечером от восемнадцати до восемнадцати тридцати на скамейке около памятника Пушкину, с левой стороны. Мне нужно немного. Некоторые сведения о Викторе Сергеевиче. Это ведь пустяк. И еще — где находится полигон, куда он уезжает? Ведь вы жена, надеюсь он вам доверяет?

Гартенфельд замолчал, ожидая ответа.

И вдруг тишину разорвал смех, сначала тихий, приглушенный, затем откровенный, звонкий. Смеялась Людмила Николаевна. Гартенфельд был готов к чему угодно, но никак не ожидал такой реакции. Это была не истерика, а смех искренний, даже веселый.

— Послушайте, Макс, я поражена всем происходящим. Сначала ваше вторжение меня возмутило и, признаюсь, напугало. Все дальнейшее — искренне удивило. Я старалась понять, возможно ли все это — такая беспардонная уверенность. Неужели история вас ничему не научила? — Людмила Николаевна пожала плечами. — Вам не приходила в голову мысль, что я еще тогда могла сообщить обо всем представителю советских органов и в какой-то мере способствовать вашему разоблачению? Вы пытались меня запугать тем, что меня арестуют, сошлют. Вы считали меня робкой, беззащитной певичкой, своей вечной жертвой. Вам, как говорится, в тот раз помог сам дьявол. Вы бежали… Боюсь, что дважды этого не случится, господин Макс.

Теперь уже Людмила Николаевна не смеялась, а говорила резко, гневно.

Он старался не выдать душившей его злобы. Поднялся, всем своим видом показывая, что собрался уходить. Глаза его смотрели холодно и спокойно и только дернулась несколько раз щека, потянув мочку уха.

— Смотрите, не прогадайте, Лотта. Вы слишком наивно рассуждаете: у нас длинные руки, и мы не забываем и не прощаем измены. Но если…

— Полноте, господин Лютце. Вы видите, я даже знаю ту вашу фамилию. Я боялась вас потому, что была одна и беспомощна. Теперь не боюсь. Я у себя дома, в своей стране. А вы врываетесь в мой дом да еще угрожаете. Не слишком ли нагло и не думаете ли вы, что я буду молчать после вашего ухода? Сейчас я бессильна вас задержать и вызвать кого следует. Но я непременно сообщу о вас и…

— Будем считать, что разговор не состоялся, — перебил ее Лютце. — Только не советую поднимать шум. Проводите меня.

Людмила Николаевна шагнула к дверям, ведущим на веранду.

— Минутку, Лотта!

— Что еще? — Она резко обернулась.

В этот миг он сделал резкий шаг к ней и поднял какой-то предмет, похожий на большую авторучку. Послышался треск разбитой ампулы и короткий шипящий звук.

Инстинктивно прикрыв лицо руками, Людмила Николаевна привалилась к стене. Ноги подкосились, и она медленно сползла на пол. Лицо ее приняло пепельно-серый оттенок.

Убийца постоял над ней, прислушиваясь, потом перешагнул через распростертое на полу тело и вышел из дома.

— Эрна Гартенфельд была на кладбище Новодевичьего монастыря, посидела там на скамейке и уехала. Гадали, что ей там было нужно. Все переглядели, перещупали и нашли гвоздь, контейнер, она там его в землю воткнула. Установил и наблюдение за скамейкой. Как прикажете поступать дальше, Евгений Николаевич?

— Сейчас решим. Но вы до сих пор ничего мне не доложили о Гартенфельде.

— Он ушел из гостиницы раньше, чем мы получили распоряжение туда прибыть. И до сих пор не объявлялся.

— Плохо, Юрий Михайлович. Плохо у нас получилось. Не думаю, чтобы он изучал весь день памятники старины. Передайте товарищам: контейнера не изымать, ждать адресата. Эрну не выпускать из поля зрения. Сделайте эти распоряжения побыстрее, и мы с вами поедем в Быково.