У незримой границы

И тут на имя прокурора пришло анонимное письмо.

Письмо было составлено из вырезанных с печатного текста и наклеенных на бумагу слов. Оно гласило:

«Товарищ прокурор! Хочу обратить ваше внимание на серьезные упущения следствия по делу об убийстве Паулины Хорст. У меня имеются достоверные данные того, что убийство совершил ее бывший муж, отлучившись с дежурства в институте. Надеюсь, что вы примете это к сведению и преступник не останется безнаказанным».

Часть наклеенных слов вырезана целиком, часть составлена из отдельных букв. Письмо было на русском языке.

Прокурор Калныньш вызвал к себе Эвартса и Целмса, ознакомил их с письмом и спросил:

— Может, передадим дело следователю по особо важным делам? Даже посторонние стали упрекать…

— Как знать, не исключено, что мы начали выходить на преступника и он решил отвести от себя подозрения заблаговременно? — предположил Целмс.

— Да и материалов мы уже собрали немало, — поддержал его Эвартс.

— Ну, какие там материалы? — не согласился прокурор. — Ничем не подкрепленные версии. Либо Хорст, либо Эмма Круминын, так?

— Не совсем. Мы тут проанализировали дела прошлых лет по убийствам, в частности дела об убийстве двоюродных сестер Паулины. И обнаружили интересные совпадения.

— Да, — подтвердил Целмс. — За последние годы это третье убийство, совершенное таким образом, после тех двух. Все потерпевшие — одинокие женщины преклонного возраста, все родственницы, во всех квартирах что-то искали. А что касается письма, то автор его, похоже, заинтересован в усилении нашего внимания к Екабу Хорсту.

— К сожалению, серьезных доводов у вас нет. Но все же лучше, чем ничего, — смягчился прокурор. — Письмо придется подвергнуть лингвистической экспертизе: стиль, акцент, направление мыслей, построение фразы. И каждое утро докладывайте мне о ходе следствия.

Эвартс и Целмс вышли от прокурора.

— Ты попроси ребят проверить письмо на отпечатки пальцев, а я пойду на переговоры к корифеям филологического факультета, — сказал другу Целмс.

Криминалистическая экспертиза обнаружила на анонимном письме отпечатки пальцев, годные для идентификации. Лингвистическая выдвинула предположение, что в тексте чувствуется латышская конструкция фразы; стилистика же письма свидетельствует о возможных юридических познаниях автора. Судя по шрифту и некоторым другим признакам, слова и буквы были вырезаны из журнала «Человек и закон».

Сообщив эти сведения прокурору, Целмс и Эвартс получили задание дополнительно проверить все родственные и иные связи потерпевшей, алиби тех людей, кого она могла знать, сведения об их прошлом, в первую очередь о судимостях, а также о профессии и образе жизни.

Изучив вновь полученные сведения, Целмс и Эвартс больше всего заинтересовались неким Гринбергом. В годы буржуазной Латвии он служил в полиции, во время оккупации сотрудничал с нацистами. В Ригу вернулся, отбыв около десяти лет в местах лишения свободы, и теперь работал столяром в домоуправлении. Характеристика с места его работы была весьма положительной: не пьет, усерден, добросовестен…

Однако показалось любопытным, что, женившись две недели назад на женщине — иностранной подданной, Гринберг готовился теперь выехать за границу. Для этого он снял со сберкнижки десять тысяч рублей. Сумма более чем солидная для простого сторожа домоуправления. Пусть даже непьющего.

Гринберга необходимо было проверить в срочном порядке.

Встреча со следователем и инспектором уголовного розыска его явно не обрадовала. От приглашения сесть в машину он попытался отговориться срочной работой, пообещав заехать через час.

— Наша работа тоже не ждет, — отверг его предложение Эвартс.

В машине он внимательно наблюдал за пассажиром, зная по опыту, что кое-кто из задержанных любит в такой ситуации симулировать припадки и приступы, рассчитывая попасть в больницу. Оттуда убежать не так уж трудно.

Но Гринберг сидел неподвижно. Лицо его словно осунулось. Он молчал, только губы шевелились, словно бы повторял про себя слова предстоящих показаний.

Для Эвартса и Целмса этот допрос был тоже очень важен. Если им не удастся ничего выяснить у Гринберга, дело придется передать в прокуратуру республики. Поэтому они заранее решили начать сразу интенсивный допрос, добиваясь четкого ответа на каждый вопрос. Допрос записывался на магнитофон и одновременно протоколировался.

Вопросы как бы наступали на Гринберга.

Фамилия. Имя. Отчество. Год и место рождения. Национальность. Образование — высшее юридическое, в 1939 году окончил факультет правоведения в Рижском университете. Беспартийный. Служил в полиции. Судим в 1946 году. Лишен свободы на пятнадцать лет. Работает столяром. Женат. Брак зарегистрирован в апреле этого года…

— Кто еще из ваших родственников проживает в Латвии?

— Не знаю. Родители умерли, пока я отбывал наказание, а более дальние родственники мною не очень-то интересовались. Вернувшись, я тоже не пошел к ним на поклон. Да и биография моя могла им помешать…

— Следствием установлено, что вы являетесь родственником убитых Паулины Хорст и ее двоюродных сестер. Хорст знала о вашем возвращении и опасалась встречи с вами. Объясните: чем это могло быть вызвано?

— Родственники мы дальние… Хорст оставалась мне должна. Когда я вернулся в Ригу, то попытался получить с нее долг. Но она со мной и разговаривать не стала. Недавно вот узнал, что она убита. А вы не скажете, не осталось ли после нее завещания? Может быть, она хоть в нем оставила мне что-нибудь в возмещение долга?

— Каков был размер долга?

— Трудно сказать, трудно… Это были семейные драгоценности, а на них цены поднимаются. Тысяч десять, наверное, стоят, не меньше.

— Отпечатки пальцев на анонимном письме, полученном прокуратурой, идентичны вашим, снятым еще при прошлой судимости. Это подтверждено заключением экспертизы. Что заставило вас написать это письмо?

Гринберг угрюмо молчал.

— Почему вы пытались направить следствие по ложному пути? Молчание еще больше осложнит ваше положение, вы, как бывший юрист, должны это понимать.

— А где сказано, что это ложный путь? Вы уверены? А я вот уверен в обратном. Потому и написал письмо. Мало ему было того, что он Паулину бросил, так он еще и убил! А меня подозревать нелепо. Через считанные дни мы с женой уедем, и не будет мне никакого дела ни до убийства ни до драгоценностей. Она, наверное, давно уже продала их… Конечно, для вас важно найти преступника, только я тут при чем? Разве я за свои грехи не расплатился полностью? Неужели чуть что — снова будете вешать на меня всех собак? Нельзя же так…

— Когда вы были в последний раз дома у Хорст и у ее двоюродных сестер?

— У Хорст? Да лет десять назад, когда освободился. Потом они переехали, разыскивать их я не стал. А у сестер ее вообще ни разу не был. Даже адреса их и то не знал.

— Значит, по поводу убийств ничего пояснить не можете?

— Абсолютно…

Магнитофонную запись этого допроса прослушали в кабинете прокурора. Калныньш неудовлетворенно покачивал головой.

— Ну что? Надеетесь разобраться сами? Или все же передадим дело? — спросил он. — Ведь против Гринберга, кроме этой самой анонимки, у вас ничего нет.

— Сами разберемся, — уверенно сказал Эвартс. — Дайте только санкцию на обыск. Надо осмотреть не только его дом, но и мастерскую.

Осматривали тщательно. И все же обыск квартиры Гринберга ничего не дал. Правда, у него нашли журналы «Человек и закон» — комплекты за несколько лет. Но экземпляров, из которых были вырезаны слова для анонимного письма, среди них не оказалось. Пропали? Или не были доставлены?

Гринберг пожал плечами. Куда девались недостающие журналы, он не помнил.

Обыскали мастерскую. Журналов не нашли и там. Зато обнаружили флакончик с клеем. А в печке — кучу пепла от сгоревшей бумаги.